Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодня я хотел побеседовать о том, что, мне кажется, имеет большее отношение к монашествующим - о послушании, и показать на основе Евангелия, что послушание - это действительно евангельская добродетель, что оно не является чем-то искусственным, изобретенным впоследствии и что такие понятия, как отречение от своего разума, беспрекословное повиновение, были с самого начала, со времени земной жизни Христа. Ученики Спасителя действительно проявляли послушание и были в этом смысле такими же монахами и, может быть, даже более монахами, чем жившие в последующие века подвижники благочестия.

Я уже говорил, что преподобный Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, утверждал, что монашество и даже монашеский постриг были учреждены Самим Господом Иисусом Христом, а монашеские одежды были одеждами святых Апостолов. Однако некоторые, а может быть даже и многие, современные историки считают, что монашество появилось только в четвертом столетии. Но даже если мы примем эту точку зрения, тем не менее мы должны признать, что суть монашества - это евангельская жизнь. И потому не нужно думать, что монашество привнесло в христианство нечто новое, дополнительное. Монашество - это есть истинная жизнь по Евангелию без всякой примеси, как об этом говорит Иоанн Лествичник: "Монах - это тот, который на всякое время и во всяком месте думает только об одних евангельских заповедях". Об этом свидетельствуют и многие другие отцы. Авва Дорофей, скажем, утверждает, что монашество - это такой образ жизни, который принят святыми отцами потому, что он более способствует исполнению евангельских заповедей. Потому, так или иначе, примем ли мы мнение священномученика Дионисия Ареопагита или мнение современных историков-рационалистов, по сути своей монашество является евангельским учением. Это, конечно, не значит, что миряне - люди второго сорта и они не до конца исполняют Евангелие. Правильнее было бы сказать, что и монашество, и мирской образ жизни истекают из Евангелия наподобие двух потоков. Я отнюдь не имею в виду, что только монашество является евангельским образом жизни, но лишь хочу доказать, что оно не есть искусственно изобретенное нововведение. Чтобы проиллюстрировать это, я прочту те изречения из Священного Евангелия, которые являют беспрекословное апостольское послушание, основанное на отречении от своего разума, показывают, что Господь Иисус Христос требовал от Своих учеников именно такого послушания, связанного с подвигом отречения от своего образа мыслей, от своего представления о тех или иных предметах.

Если человек прекрасно разбирается в каком-то предмете, весьма и весьма искусен в нем и опытен, то, конечно же, ему трудно отказаться от этого, как ему кажется, совершенно точного взгляда на вещи, поскольку он тысячу раз уже его проверил. И никто и никогда ему не сможет доказать, что это не так, потому что он многократно убеждался в своей правоте. В таком случае человеку очень трудно отказаться от своего разума, от своего представления о предмете; он считает такое требование к себе чем-то противоестественным, невозможным. А вот Господь Иисус Христос от Своих учеников именно этого и требовал.

Вы прекрасно знаете, что апостолы, по крайней мере некоторые из них, были простыми рыбаками. Как это всегда бывало, ремесло передавалось из поколения в поколение, что мы и видим на примере апостолов Иакова и Иоанна. Зеведей, отец Иакова и Иоанна, тоже был рыбаком. И вот представьте себе, что люди эти, с детских лет привыкшие к рыбацкому труду, прекрасно знавшие и водную стихию, и повадки рыб, которых они ловили, знавшие, когда можно ловить рыбу, а когда нельзя, - вдруг получают от Господа приказание пренебречь своим опытным знанием и поступить, казалось бы, совершенно абсурдно.

Однажды, когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Геннисаретского, увидел Он две лодки, стоящие на озере; а рыболовы, выйдя из них, вымывали сети. Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега и, сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: "Отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова". Симон сказал Ему в ответ: "Наставник! Мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть" (Лк.5:1-5). Апостол Петр понимал, что рыбу ловить сейчас бессмысленно: всю ночь трудились и если ничего не удалось поймать ночью, когда обычно рыба ловится легче, то тем паче утром или днем закидывать сеть совершенно бесполезно. Но он решил просто проявить послушание: "независимо от того, получится или не получится, исполню Твое слово из уважения к Тебе".

Сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась. И дали знак товарищам, находившимся на другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так что они начали тонуть. Увидев это, Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: "Выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный". Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных; также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус: "Не бойся; отныне будешь ловить человеков". И, вытащив обе лодки на берег, оставили все и последовали за Ним (Лк.5:6-11). Вот каков был результат этого чудесного лова рыбы, совершенного благодаря послушанию, благодаря тому, что Петр, хотя, как опытный рыбак, был совершенно уверен, что сейчас ничего поймать невозможно, отрекся от своего представления и сделал то, что ему велел Господь Иисус Христос, Которого он здесь пока еще называет Наставником.

Интересно, что Господь неоднократно испытывал Своих учеников именно относительно того, в чем они почитали себя рассудительными, здравомыслящими и самостоятельными людьми, то есть относительно их опытного знания рыболовецкого ремесла. Когда же пришли они в Капернаум, то подошли к Петру собиратели дидрахм и сказали: "Учитель ваш не даст ли дидрахмы?" Он говорит: "Да" (Мф.17:24-25). Дидрахма - это подать, которая собиралась на храм, причем с каждого члена израильского общества она собиралась совершенно одинаково, вне зависимости от того, богатый это был человек или бедный. Богатый не имел права дать больше, а бедный, если у него не было возможности пожертвовать дидрахму, просил у богатых людей и те подавали вместо него. Это было символом того, что перед Богом все равны. И вот с таким вопросом собиратели дидрахм для храма обратились к апостолу Петру. Он, как человек благочестивый, посчитал, что, конечно же, его Учитель должен это сделать. Он говорит: "Да". И когда вошел он в дом, то Иисус, предупредив его, сказал: "Как тебе кажется, Симон? Цари земные с кого берут пошлины или подати? С сынов ли своих или с посторонних?" Петр говорит Ему: "С посторонних". Иисус сказал ему: "Итак, сыны свободны; но, чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у ней рот, найдешь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя" (Мф.17:25-27).

Здесь еще более удивительное явление. Если обильный лов рыбы можно было объяснить каким-то стечением обстоятельств, и люди маловерующие так бы и сделали, сказав: "Да, вообще-то это маловероятно, но все-таки возможно", - то здесь уже происходит нечто совершенно невозможное, и апостол Петр, конечно же, понимает, как рыбак, что это совершеннейший абсурд. Правда, повествование об этом событии не доведено до конца, но, поскольку никаких примечаний нет, можно сделать вывод о том, что апостол Петр все-таки пошел и закинул уду, поймал рыбу и нашел в ней золотую монету, которую дал за себя и за своего Учителя. Здесь он также проявил послушание с отречением от своего разума именно в том вопросе, в каком считал себя человеком разбирающимся и рассудительным.

И наконец, самый необыкновенный пример послушания апостола Петра также имеет отношение к водной стихии, рядом с которой Петр вырос и которая была для него привычной. Мы помним из Евангелия от Иоанна, что когда Господь по воскресении Своем благословил апостолов на лов рыбы и апостол Иоанн догадался, что это Господь явился им на берегу, тогда Петр бросился в озеро и переплыл его, не дожидаясь, пока лодка приблизится к берегу. Мы видим, что водная стихия была для него близкой и понятной, и он не мог не знать ее свойств. В ней он чувствовал себя, можно сказать, как рыба в воде, потому что это была его жизнь: он и жил возле озера, и питался от него. И тотчас понудил Иисус учеников Своих войти в лодку и отправиться прежде Его на другую сторону, пока Он отпустит народ. И, отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один. А лодка была уже на средине моря, и ее било волнами, потому что ветер был противный. В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю. И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: "Это призрак" - и от страха вскричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: "Ободритесь; это Я, не бойтесь". Петр сказал Ему в ответ: "Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде". Он же сказал: "Иди". И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: "Господи! Спаси меня" (Мф.14:22-30).

Смотрите, вот как проявилось не вместимое в человеческий разум беспрекословное послушание апостола Петра. Петр сказал Ему в ответ: "Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде". Сам он не дерзнул пойти, но понимал, что если Господь повелит, то это будет возможно. Тот апостол Петр, который знал все свойства водной стихии, видел, что буря эта такова, что и умелый пловец может погибнуть в ней. Он же сказал: "Иди". И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу. Вот какова сила послушания! Вот где настоящее отречение от своего разума! Но вдруг в апостоле Петре проснулся здравый смысл - он, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: "Господи! Спаси меня". Апостол Петр, увидев бурю, вдруг на мгновение потерял свою веру, свое послушание, и в нем проявился обыкновенный здравый смысл, обыкновенное человеческое рассуждение. Он испугался невозможности делать то, что он сейчас делает. И как только вера в нем поколебалась из-за того, что он стал прислушиваться к своему рассудку, он стал тонуть и закричал: "Господи! Спаси меня". А ведь он прекрасно умел плавать. Но буря была столь великой, горы воды подымались и опускались; и человек, спокойно ориентирующийся в водной стихии и пользующийся ей, оказался беспомощным в таком положении.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: "Маловерный! Зачем ты усомнился?" (Мф.14:31). Смотрите, Господь Иисус Христос укоряет апостола Петра не за то, что он пошел к Нему по воде, не за то, что он послушался и взял на себя чересчур много в этом послушании, но за то, что он усомнился, стал думать, что это невозможно - идти по воде при такой буре. И когда вошли они в лодку, ветер утих. Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: "Истинно Ты Сын Божий". И, переправившись, прибыли в землю Геннисаретскую (Мф.14:32-34). Вот пример, с одной стороны, отречения от своего разума, с другой стороны - тех последствий, которые случаются, когда человек во время послушания начинает прислушиваться к своему рассудку: он терпит как бы потопление, подобно апостолу Петру.

Есть еще примеры, правда, не связанные с ремеслом, которым занимались апостолы и ученики Спасителя, будучи рыболовами, но также очень характерные, показывающие, что Господь именно от ближайших Своих учеников требовал послушания совершенно беспрекословного и без всякого рассуждения. И когда приблизился к Виффагии и Вифании, к горе, называемой Елеонскою, послал двух учеников Своих, сказав: "Пойдите в противолежащее селение; войдя в него, найдите молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; и если кто спросит вас: "Зачем отвязываете?" - скажите ему так: "Он надобен Господу" (по-славянски - Яко Господь его требует)". Посланные пошли и нашли, как Он сказал им. Когда же они отвязывали молодого осла, хозяева его сказали им: "Зачем отвязываете осленка?" Они отвечали: "Он надобен Господу" (Лк.19:29-34). Представьте себе: приходят люди в чужое селение, отвязывают осленка, тут же стоят хозяева этого осленка и апостолы должны сказать им: "Он нужен Господу". А если бы послали кого-то из нас нечто подобное сделать? Я не говорю, что нужно брать чужое (и не думаю, что кто-то из нас когда-либо такое скажет), но хочу, чтобы вы живо себе представили, как это происходило, чтобы почувствовали то внутреннее состояние, которое нужно было преодолеть ученикам Спасителя, - прийти в незнакомое селение, взять чужую вещь на глазах у хозяев и твердо и дерзко говорить, что этот осленок нужен Господу. Здесь необходимо было преодолеть не только здравый смысл, но и обычное представление человека о том, что хорошо и что плохо, потому что фактически люди брали чужое. Но, поскольку таково было веление Господа Иисуса Христа, ученики, привыкшие уже беспрекословно Его слушаться и знавшие, что если Он повелел, значит, все возможно, пришли и сделали это. Когда же они отвязывали молодого осла, хозяева его сказали им: "Зачем отвязываете осленка?" Они отвечали: "Он надобен Господу". И привели его к Иисусу, и, накинув одежды свои на осленка, посадили на него Иисуса (Лк.19:33-35).

И еще один пример, также показывающий доверие к Господу ближайших Его учеников - апостолов Петра и Иоанна и их беспрекословное послушание. Настал же день опресноков, в который надлежало закалать пасхального агнца, и послал Иисус Петра и Иоанна, сказав: "Пойдите, приготовьте нам есть пасху" (Лк.22:7-8). Смотрите: Он просто говорит - идите, приготовьте пасху, не говорит - ни куда, ни каким образом. А ведь для этого нужны были особые условия: найти ягненка, заколоть его, испечь определенным образом с горькими травами. И вот Он их посылает: идите и приготовьте пасху. Они же сказали Ему: "Где велишь нам приготовить?" (Лк.22:8). Ученики не сказали: "Что же нам даешь такое неразумное распоряжение? Нет у нас ни ягненка, ни всего необходимого". Они говорят: "Где Ты повелишь приготовить?" Но Господь вместо того, чтобы объяснить им подробно, как нужно сделать, дает простой ответ, который опять требует от них чрезвычайного послушания и абсолютного доверия. Они должны надеяться на случай и верить, что этот случай обязательно произойдет и таким образом они исполнят свое послушание, исполнят приказание Господа Иисуса Христа. Он сказал им: "Вот, при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он" (Лк.22:10). Представьте себе: люди входят в город Иерусалим, который, хоть был и не таким большим и населенным, как современные города, но, несомненно, очень многолюдным, и вот там им должен встретиться человек, который несет кувшин с водой. А почему именно этот человек? Может быть, кто-то другой также будет нести кувшин с водой? Это ведь весьма вероятно. Человек обыкновенный, здравомыслящий, усомнился бы и, может быть, спросил: "А еще какие-нибудь признаки у него есть?" Но ученики пошли и стали исполнять приказание Господа. Он сказал им: "Вот, при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома (то есть совершенно незнакомому человеку, - может, Господь Иисус Христос и знал его, но сами апостолы Петр и Иоанн, конечно же, не были с ним знакомы, иначе не нужен был бы такой необычный способ, чтобы найти этот дом и хозяина дома, даже имя которого здесь не называется): "Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?" (Лк.22:10-11). И ученики не спрашивают: "А вдруг он не захочет? Что мы тогда должны сделать, как ему объяснить, как его убедить, если он не захочет?" Они идут и делают то, что повелел им Господь Иисус Христос. И он покажет вам горницу большую устланную; там приготовьте. Они пошли (в Евангелии говорится просто, коротко и просто), и нашли, как сказал им, и приготовили пасху (Лк.22:12-13). Вот и плод послушания, и пример послушания.

Поэтому не нужно утверждать, что отречение от своего разума и требование от послушников, от монахов беспрекословного послушания противоречит Евангелию, несмотря на то, что такое повиновение иногда противоречит здравому смыслу, а в некоторых особенных случаях даже представлениям о том, что такое добро и зло, например в случае, когда апостолы взяли чужого осленка и фактически, по человеческим представлениям, совершили что-то подобное воровству. Святые отцы не выдумали добродетель послушания, которую считали самой главной или одной из самых главных добродетелей, но почерпнули ее из Евангелия, и она преисполнена евангельского духа. Конечно, тут нужно сделать оговорку, что не всякого человека надо слушаться беспрекословно, но того, кто учит евангельским истинам, кто является проводником евангельского учения. Здесь не говорится, что нужно всегда без всякого рассуждения слушать любого человека, который желает нам навязать свою волю, но того, кто достоин доверия, кто учит, как учил Господь наш Иисус Христос. То есть послушание и отречение от своего разума - добродетели евангельские, а не искусственно изобретенные впоследствии, добавленные к Евангелию для того, чтобы создать какой-то новый, особенный образ жизни. Так и монашество является не каким-то новым и особенным, но именно сугубо евангельским образом жизни, который направлен лишь на то, чтобы жить только по евангельским заповедям, не руководствуясь ничем посторонним, следовать одному только Евангелию, не делая никаких скидок и оговорок.

Эта беседа была задумана не для того, чтобы призвать всех в любом случае беспрекословно и бездумно слушаться, но с целью убедить, что не надо оправдывать себя тем, что можно жить по-евангельски, не имея послушания. Иногда, когда уж совсем нет никакого руководителя и возможности его обрести, наше послушание выражается в повиновении непосредственно Евангелию. Иногда оно выражается в том, что мы прислушиваемся к совету более или менее опытного, рассудительного священника, но при этом с некоторой оговоркой, критически проверяя его учение, сравнивая его с учением святых отцов. Иногда послушание состоит в том, что человек руководствуется только святыми отцами: он вынужден так поступать за неимением наставника. Но, тем не менее, все это является послушанием - неполным, ограниченным, но послушанием. И конечно же, в лучшем, благоприятном случае, когда Промысл Божий предоставляет такую возможность, мы совершаем послушание человеку более опытному, чем мы, в исполнении евангельских заповедей, стяжании евангельских добродетелей. Эта большая его опытность, именно то, что он, уча других, вместе с тем сам старается исполнять все, чему учил Господь наш Иисус Христос, и делает его учителем, наставником, достойным доверия, проводником учения Господа Иисуса Христа.

Вы, может быть, ожидали большего, но вот то, что я хотел сказать о послушании и об отречении от своего разума. Я привел, если можно так выразиться, человеческие примеры. Я не говорил о послушании Самого Господа Иисуса Христа, послушании даже до смерти. Я привел такие примеры, которые понятны и доступны нам, чтобы мы не оправдывались тем, что вот это Господь, Он - Сын Божий, а мы не можем этого сделать. Я говорил о людях, подобных нам.

Мы должны понимать, что святые апостолы святы не потому, что они - избранники; они имели ревность беспрекословно слушаться Господа, они никак не оправдывали себя, а если и погрешали, то каялись, подвизались и всей душой стремились Ему угодить. Потому они, собственно, и были избраны. В этом смысле каждый из нас ничуть не меньше, чем святые апостолы, каждый способен исполнять в полной мере заповеди Божии. Иначе бы получалась некоторая несправедливость: одни больше имеют к этому способность, другие - меньше.

Мы знаем, что в последующие столетия - и во втором, и третьем, и четвертом веках, и даже в наше время, - всегда были и есть такие подвижники благочестия, которые подражали святым апостолам и имели великую благодать, может быть, не меньшую, чем они. Возьмем, к примеру, подвижника, который жил в основном в девятнадцатом столетии, но немного захватил и начало двадцатого, - это святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Он совершал такие же чудеса, как святые апостолы, находясь притом посреди мира, и ничто ему не помешало, ничто не могло воспрепятствовать ему в век неверия и теплохладности стать ревностным последователем Господа Иисуса Христа и подражателем святых апостолов. Ничто не помешало ему стать великим чудотворцем, подобным апостолам или таким прославленным чудотворцам древности, как святитель Николай или святитель Спиридон. Потому мы не должны оправдываться тем, что мы люди обыкновенные, - ведь и святитель Николай, и отец Иоанн Кронштадтский были обыкновенными людьми. И мы знаем из жизнеописаний тех подвижников благочестия, которые близки к нам по времени, что многие люди считали их совершенно обыкновенными и даже грешными людьми. Мы преклоняемся перед памятью великого подвижника благочестия девятнадцатого века преподобного Серафима Саровского. А монахи Саровской пустыни относились к нему с некоторым презрением и недоверием и считали, что он нарушает устав Саровской обители и тем соблазняет братию. Отец Иоанн Кронштадтский также сталкивался с недоверием духовенства, которое с ним служило, а первое время даже и мирян, считавших его просто чудаком, который "что-то из себя строит". Были случаи, когда ему не давали ризы, чтобы служить Литургию, которую он хотел совершать каждый день, однажды архиерей даже вызвал его к себе и укорял за неподобающий образ жизни. Многие считали отца Иоанна Кронштадтского - несмотря на его дар чудотворения - шарлатаном, человеком, который окружает себя истеричными людьми. Против него устраивались всякие пасквильные спектакли, например, была пьеса под названием, кажется, "Черные вороны", направленная именно против него.

Так что не нужно думать, что эти люди святы от рождения и до кончины и все у них было необыкновенным. Это сейчас мы смотрим на них, уже не обращая внимания на то отношение, какое к ним имели их современники, а во время их земной жизни многие и многие люди, может быть даже большинство, несмотря на чудеса или другие необыкновенные свойства святости, которые были у этих угодников Божиих, презирали их. На них часто смотрели как на людей самых заурядных, и в каком-то отношении они и были такими. Отец Иоанн Кронштадтский, имевший, правда, высшее духовное образование (но в то время это не было редкостью), как богослов был совершенно неприметным человеком, ничего выдающегося он не написал. Проповеди его, которые мы со вниманием и интересом читаем, по сравнению с проповедями его современников также ничего особенного из себя не представляют: хорошие, качественные проповеди - и все. Вот записки его, дневники, которые он вел и где рассуждал о своей внутренней жизни, достойны внимания, в них проявляется нечто особенное.

То есть святые во многих отношениях были людьми заурядными и обыкновенными, но в каком-то отношении проявлялась их чистота, их святость, их ревность. Не будем далеко ходить, посмотрим на покровителя наших мест - святого праведного Симеона Верхотурского. Он был человеком совершенно обыкновенным с точки зрения людей, которые его окружали. Никто за его простотой не видел святости, да он и не хотел, чтобы ее видели. Он скрывал свои добродетели тем, что старался казаться в глазах крестьян неловким, не умевшим даже толком сшить что-нибудь. Из-за этого его часто лишали и платы за труд. Но время все определило. При жизни он был человеком заурядным, хотя каким-то странным, как казалось этим якобы здравомыслящим крестьянам. После же смерти праведного Симеона, спустя некоторое время, когда и эти люди уже отошли в иной мир, Господь прославил его и показал, что это был человек жизни совершенно праведной и чистой. Потому не будем себя оправдывать тем, что мы люди обыкновенные. Все люди в каком-то смысле обыкновенные.

Каждый из нас способен и обязан исполнять Евангелие. Мы, конечно, не должны думать, что наша цель - это святость, достижение такого состояния, какого достигли, к примеру, преподобный Антоний Великий или Серафим Саровский. Но никто не станет отрицать, что нашей целью является исполнение евангельских заповедей. Не нужно стремиться быть Серафимом Саровским, а нужно стремиться быть евангельским человеком, евангельским христианином. И когда мы начинаем предъявлять к себе такие требования, надевать на себя иго евангельских заповедей, тогда видим, что мы должны подражать не только святым апостолам, но в чем-то, именно в человеческом, и Самому Господу Иисусу Христу. В этом нет никакой гордости, потому что это наш долг. Господь призывает нас к тому, чтобы мы исполняли евангельские заповеди, а не просто были слушателями закона, которые посмотрят в Евангелие, как в зеркало, а потом отвернутся и забудут, как выглядит их душа.

Потому и учение об истинном послушании для нас не менее обязательно, чем все прочие евангельские заповеди. Можно было найти в Евангелии учение Спасителя о послушании, но я хотел привести именно примеры, примеры человеческие и понятные, чтобы мы увидели, что беспрекословное послушание, отречение от своего разума, считающееся сугубо монашеской добродетелью, было свойственно и святым апостолам, было тем, что требовал от них Сам Господь наш Иисус Христос.

Вопрос. После Ваших последних бесед многие сестры на исповеди помыслов, когда я начинаю их обличать, спорят, не слушаются и оправдывают свои действия тем, что Вы якобы сами говорите, что слепое послушание - не для наших времен и надо рассуждать. Часто бывает, что после долгих споров они так и остаются при своем мнении. Может, Вы объясните им, что это у них не рассуждение, а вера своему разуму, нежелание смиряться.

Ответ. Конечно, я не могу сказать всем одно и то же. Я вынужден вносить некоторые оговорки, чтоб не получилось, что одна из сестер скажет другой: "А ну, пойди залезь на конек крыши и бросься вниз". А та подумает: "Отец Авраам учил беспрекословно слушаться - пойду и брошусь". Конечно, не всегда и не всех нужно слушаться. Но я же сказал, что нужно слушаться более опытных в исполнении евангельских заповедей, и слушаться беспрекословно. Нужно, конечно, просвещать себя - читать книги святых отцов, но подчас самоуверенный и неопытный послушник, ослепленный своими страстями, и святых отцов понимает неправильно, выбирает из них то, что его оправдывает, и не замечает того, что укоряет и обличает. Когда говорится, что слепое послушание не для наших времен, то под слепым послушанием подразумевается, что человек не читает святых отцов, полностью доверяет всему, что бы ему ни сказали, не пытается никак это проверить, не ищет соответствия между тем, чему учит его старец или духовник, и Священным Писанием, святыми отцами. Мы вас заставляем читать; а ведь на самом деле возмущаются, что их неправильно учат, как раз те, которые мало читают, которые не знают, не могут удостовериться, что их учат правильно. Кто не любит читать святых отцов, тот ничего и не понимает. Это как раз доказывает, что такие люди хотят слепого послушания. А мы требуем послушания разумного; мне, например, легче объяснить что бы то ни было человеку, который начитан, который читал святителя Игнатия, авву Дорофея и других. Ему стоит только напомнить то или другое, и он видит, что я ему говорю правильно. А если вдруг этот человек вспоминает что-то из святых отцов, чего я не знаю (а я, конечно, не все знаю), или испытывает какое-то духовное состояние, которое мне неизвестно, по моей недостаточной опытности, то и прекрасно. Я и сам советую некоторым читать таких подвижников благочестия, где, я надеюсь, они найдут ответ на тот вопрос, на который я не могу ответить. Но это обычно бывает с людьми, которые начитаны в святых отцах, которые послушны. А вот возмущаются против "слепого послушания" те, кто святых отцов не знает. Они в этом вопросе темные невежды и могут говорить что угодно.

Приведу простой пример. Вот отец Б. разбирается, скажем, в телефонах. И я ему говорю: "Что-то, отец Б., телефон поломался, не работает". Он отвечает: "Это у Вас села батарейка". - "Да перестань ерунду говорить, какая там батарейка!" Я-то ведь не понимаю, почему может поломаться телефон, и поэтому могу возражать отцу Б. как угодно, могу сказать любую чепуху, и мне все будет казаться убедительным. То есть когда человек в чем-то не разбирается, он может говорить что угодно и казаться самому себе очень умным. А действительно сведущий человек, которому тот возражает, либо возмутится, либо просто растеряется и онемеет, не будет знать, что и говорить. Потому что человеку, который ни в чем не разбирается, и доказать-то ничего нельзя.

Вот так бывает и в духовной жизни, оттого что мы возражаем. Нам кажется, что мы очень умно говорим, а на самом деле наши слова свидетельствуют о нашем невежестве и о совершенной неопытности. Нет у нас ни теоретических знаний, то есть чтения святых отцов, ни собственного опыта - и мы можем любую ахинею сказать: вот это, мол, протест против слепого послушания. А что же те, кто так говорит, понимают под "зрячим послушанием"? Чтобы старец их слушался. Приходит такой человек и говорит: "Вот мне сказали то-то и то-то. Видимо, они не правы". Начинаешь возражать: "Да нет, тебе правильно говорят, на самом деле все так и есть". - "Да Вы нарочно это говорите, у вас сговор, для того чтобы нас всех держать в повиновении". Как будто мы тут захватили власть и не отдаем ее никому! Вот, оказывается, все говорят ему одно и то же потому, что они в сговоре, а не потому, что слова их действительно правильные. Часто бывает, что старицы присылают ту или иную послушницу с какими-то ее недоумениями и я с ней беседую, не сговариваясь ни с кем; бывает, правда, что старица и расскажет, какие у этой послушницы проблемы, а бывает, и сама послушница, у которой кипит ее "разум возмущенный и в смертный бой идти готов", прибегает ко мне, чтобы я показал: старица неправа и должна понять, что правильно говорит именно послушница. И начинает меня убеждать. Я человек вообще-то нервный, но, понимая ситуацию, стараюсь себя сдерживать и говорю: "Понимаешь, здесь ты все-таки не права". А в ответ: "У вас сговор, потому что все, что она говорит, Вы оправдываете".

Приведу еще пример. Допустим, отец Б. и брат А. оба разбираются в телефонных аппаратах. Я пришел к отцу Б. и говорю: "Этот аппарат не работает по такой-то причине". - "Да нет, отец Авраам, он не поэтому поломался". Я отвечаю: "Ну, ты ничего не понимаешь". Иду к А., а он мне то же самое говорит. И что же в этом удивительного? Если об одной и той же вещи оба сведущих человека говорят одно и то же, почему тут надо обязательно подозревать сговор?

Духовная жизнь - это, конечно, самое главное в нашем существовании, можно сказать, единственно важное. Но ее в известном отношении можно сравнить с любым делом. И в любом деле люди, если они в нем разбираются, будут говорить одно и то же, совершенно не сговариваясь. Почему тут нужно видеть какой-то заговор или что-то особенное?

Вопрос. Может сложиться такое впечатление, что послушник имеет право любое действие, любое благословение духовника проверять, но ведь это тоже нехорошо. Это бывает тяжело для духовника.

Ответ. Пусть проверит.

Вопрос. А если при этом человек понимает все наоборот?

Ответ. Проверять-то, конечно, нужно, но кто проверять будет? Вот в чем вопрос. Если, например, сестра О. начнет проверять, то что это будет? Сколько лет надо ждать, пока она все, что нужно, прочтет да еще проверит? Я не знаю, как объяснить, но, наверное, на практике происходит так: человек, послушавшись один раз, другой, третий, чувствует пользу от этого и все больше и больше доверяет своему наставнику. Вспомним, как апостол Петр первый раз, перед тем как совершил чудесный лов рыбы, сказал: "Всю ночь мы ловили и ничего не поймали, но по глаголу Твоему ввергнем мрежу". Вот так и у нас должно быть: "Ничего не получится, да. Но раз ты так говоришь - сделаю". И когда мы это сделаем и получим пользу, тогда в следующий раз нам уже легче будет слушаться. Вот так должно быть. А мы сделаем, как нам сказали, получим пользу, а потом говорим, что это случайно получилось. Или скажем, что в этом нет заслуги ни нашей старицы, давшей здравый совет, ни духовника, а просто мы стали молиться, и все. Ищем другое какое-то объяснение. Вот как обычно на деле бывает. Проверяется же правильность духовного руководства практически, на опыте: можно потерпеть неудачу - и тогда перестать доверять, можно почувствовать пользу - и тогда доверие возрастет.

А польза состоит не в том, что мы чудеса начнем творить, а в том, что мы несколько преуспеем, несколько продвинемся по пути исполнения евангельских заповедей. В этом мы должны по святым отцам ориентироваться. Но вообще-то я считаю, что хотя со святыми отцами сверяться надо, но совсем не для того, чтобы каждое сказанное тебе слово проверять; надо постоянно читать, чтобы насытиться святоотеческим учением и знать, как тобой руководят и к чему ведут. Тогда тебе легче будет слушаться, и ты будешь все правильно понимать. Многие люди, не имеющие опыта, даже святых отцов понимают превратно: человек слышит то, что он хочет слышать, выбирает такие изречения, которые оправдывают его страсти. И в живом, непосредственном руководстве тоже может быть такое неправильное понимание, если человек не будет читать святых отцов. Но тут, наверное, нельзя дать однозначного совета. Необходимы три таких делания, которые друг друга дополняют и способствуют духовному развитию. Это откровение помыслов с послушанием, чтение святых отцов с намерением исполнять прочитанное, с понуждением себя к исполнению и непрестанная молитва. Без Иисусовой молитвы все это окажется китайской грамотой, и мы просто ничего не сможем правильно понять, и ни в чем не разберемся, и никакой пользы из этого не извлечем. Действительно, получится китайская грамота - книги стоят, а они словно на китайском языке. Как у некоторых на полках стоят книги ради красивых корешков, так и у нас будет. Ни чтение святых отцов, ни послушание не могут принести пользу, если не будет непосредственной внутренней борьбы. Под непрестанной молитвой я разумею не только собственно Иисусову молитву, но вообще умное делание, борьбу с помыслами, внутреннюю жизнь. Вот когда у меня это все есть, тогда я чувствую пользу от совета. А если мне дают совет - один, другой, третий, а я ничего не исполняю, то мне они и будут казаться пустыми и глупыми. Потому что я ничего не делаю и мне даже негде их применить. Вот если бы отец Б. (вернемся к нашему примеру) хотел меня научить разбираться в телефонных аппаратах, он стал бы показывать, как они устроены. И если бы у меня, желающего этому учиться, получалось то, что я делал по его совету, а что по своей воле - не получалось, то я постепенно научился бы этому ремеслу и стал отца Б. уважать за то, что он все правильно мне говорит. Если же он мне объясняет, как нужно делать, а я ничего не делаю, то, конечно, я могу говорить все что угодно и утверждать, что отец Б. ничего не понимает и вообще не нужно его слушать. Но я ведь и не пытался ничего исполнить и применить к делу. Вот отсюда и происходит недоверие: от лени или, может быть, от лукавства. Говорят: "Вы со мной ничего не делаете". А что с тобой делать-то? Ты что, чурбак какой-то, из которого надо вырезать табуретку или что-то еще? Если сам человек не будет над собой работать, ничего не получится. Есть такая русская поговорка: дело покажет. Когда человек хочет что-то делать и задает слишком много вопросов, то опытный ремесленник говорит ему: "Ты приступай к работе, а дело покажет". А можно ли новичку объяснить все заранее, если он никогда не держал в руках тот или иной инструмент? Каким образом ему объяснить, как им нужно пользоваться? Отец Б. начнет расспрашивать у сестры А., как рисовать, как левкас сделать, сможет ли она ему рассказать, не показывая? Вот представь: без карандаша и бумаги ты ему рассказала, как надо рисовать, и он взял и нарисовал - такое бывает? Не бывает. Необходим навык; нужно дело делать, и когда само дело начнет показывать, что к чему, тогда уже этому человеку можно дать ценный совет, и он видит пользу или вред от совета. А когда человек ничего не делает, он ничего и не видит. Так и святых отцов понять можно тогда только, когда ты действуешь, когда ты борешься с собою, ведешь внутреннюю жизнь. А так чем их учение для тебя будет? Прочитал и прочитал. Скорее всего, станет скучно, а если и не станет, то все равно это будет только теоретическое знание, в которое ты будешь вкладывать не тот смысл, какой вкладывали в него святые отцы.

Вопрос. Что значит свободны суть сыны (см. Мф.17:25-27)? Здесь Господь имеет в виду, что Он - Сын Небесного Отца или что апостолы усыновлены Господом?

Ответ. Свободны от подати, то есть не обязаны содержать храм. Слова эти относятся к апостолам и к священнослужителям вообще, как к наследникам апостолов. Священнослужители сами содержатся от храма, поэтому они не должны на него жертвовать. Храм же их содержит, так как они служат Богу. Здесь говорится о священстве.

Вопрос. Если некогда читать, можно ли слушать наставника и преуспевать?

Ответ. Ты бы лучше спросила, что делать, если читать лень. Читать нужно обязательно, именно по той причине, что сейчас таких наставников, которые преподавали бы полное и разработанное учение, нет. Мы помогаем, а учат святые отцы. Вот возьмем, например, Иисусову молитву. Все как-то пытаются молиться. Если бы вы не читали святителя Игнатия и других отцов, которые писали об Иисусовой молитве, то вы бы и не знали, что делать. Все надо было бы подробно рассказывать от начала до конца. Можно как-то пересказать, но лучше прочитать и содержать это в уме, чтобы ориентироваться, чтобы ты не спрашивал раз в неделю, когда приходишь на исповедь, как тебе молиться, а каждый день мог сам сориентироваться и разобраться в своем молитвенном состоянии. Поэтому я думаю, что лени поддаваться нельзя, а читать нужно обязательно. Это очень важно. Я даже считаю, что лень к духовному чтению - это вообще признак нерадения. Каких бы умственных способностей человек ни был, может быть, он не способен подробно изучать догматическое богословие, но читать аскетическую литературу обязан. Не зная этой литературы, он не знает, как ему жить. Это все равно что писать стихи, не изучив языка. Читать надо не только те книги, которые тебе нравятся; надо во всем объеме знать аскетическую литературу, начиная, конечно, со святителя Игнатия. Но, безусловно, не следует пренебрегать и древними отцами, авторитет и значение которых никогда не умалятся. А то некоторые читают только Афонский или Новоафонский патерик; прочитают там про подвижников, которые при молитве чуть ли не на воздухе стояли, и радуются. Это все, конечно, интересно и утешительно. Но главное - читать именно те книги, которые учат духовной жизни, а не только жития святых, преподобных ли или подвизавшихся другим подвигом.

Вопрос. Хорошо ли, если человек радуется чужой радости? Если он сделал что-то доброе и порадовал ближнего, а потом с удовольствием об этом вспоминает, такое чувство от тщеславия происходит или ему просто приятна чужая радость?

Ответ. По-всякому бывает. Может быть, это хорошее чувство, хотя иногда оно происходит и от тщеславия. Но тщеславие обычно бывает, когда тебя хвалят за то, что ты сделал. А если ты в чем-то помог человеку, а сам остался в тени, тогда, наверное, твоя радость - доброе чувство.

Вопрос. Возможна ли у средней послушницы любовь к ближнему (не к отдельной сестре, а ко всем) большая, чем к самой себе?

Ответ. Возможна ли такая любовь к ближнему у средней послушницы, я не знаю. Наверное, надо разбираться со старицей, потому что внутренняя жизнь сложна и тонка. Может так получиться, что человека посетила благодать и он действительно чувствует любовь ко всем сестрам; а потом благодать отошла и он вернулся в прежнее, скромное состояние. А когда человек все время испытывает любовь ко всем людям, то это, конечно, уже признак постоянного действия благодати. Вообще, любовь - это не наша заслуга, любовь - это присутствие в нас благодати и действие ее в нас.

Вопрос. Если человек раболепствует, смиряется перед тем, кого вчера уничижал, - это смирение?

Ответ. Бывает по-разному. Вчера поддался гордости, гневу, сегодня стал смиряться. Слово "раболепствовать" предполагает, что задавший вопрос сомневается в искренности того человека. На самом деле это может быть как неискренность, так и борьба: вчера человек поддался страсти, сегодня понудил себя и смирился. Поэтому не нужно думать, что тот, кто вчера тебя оскорбил, а сегодня смиряется, обязательно лицемерит. Он, может быть, борется с собой. И не наше дело - определять искренность человека или его актерство. Пусть это делает его духовный руководитель и он сам.

Вопрос. Что надо читать для возбуждения ревности?

Ответ. Смотря что на кого действует. На некоторых - жития святых. Если же говорить вообще о чтении святых отцов, то оно не только назидает, но и возбуждает в человеке ревность, пробуждает его к подвигу. Вот еще по какой причине монашествующим рекомендуется чтение в особенности аскетической литературы. У некоторых возбуждает ревность чтение Священного Писания, например Евангелия, у иных - чтение Псалтири, но это бывает реже. Так что надо советоваться со старицей. Но, безусловно, необходимо чтение святых отцов.

Вопрос. Мне кажется, что апостолам легко было слушаться, потому что в большинстве своем они были молоды (к примеру апостол Иоанн).

Ответ. Что значит молоды? Апостол Иуда Искариотский - он ведь тоже, наверное, был молодой. По крайней мере нигде не говорится о его преклонном возрасте. Однако у него не было послушания, а была скрытность, которая привела его не только к преслушанию, но и к самому страшному греху - предательству и богоубийству. Поэтому молодость сама по себе не является достоинством. Молодость хороша потому, что у человека еще мало опыта и ему легче отказаться от своего разума. Но если человек в возрасте находит в себе мужество, борется с собой, отрекается от своего неправильного, недуховного представления о действительности, о тех или иных предметах, касающихся нашего спасения, то человек этот ничем не хуже молодого. Ведь не от молодости телесной зависит спасение или гибель, большее или меньшее преуспеяние человека, а от его душевного состояния. Вот вы говорите, что апостолам было легко слушаться. Но вспомним, кто из преподобных отцов показал пример наибольшего послушания, самого необыкновенного, ревностного послушания, благодаря которому преуспел в кратчайшее время? Павел Препростый. А Павел Препростый пришел к Антонию Великому в возрасте шестидесяти лет и слушался его совершенно беспрекословно, и шестидесятилетний возраст ему не помешал. Он готов был умереть возле Антония Великого. Никакой молодой послушник не мог с ним сравниться в послушании. Когда Антоний держал Павла возле дверей, несколько дней не давал ему ни есть, ни пить, чтобы он ушел, Павел сидел и не уходил. Потом Антоний стал давать ему еду и воду, чтоб только тот не умер, но давал так мало, чтобы Павел, не выдержав голода, ушел, и говорил ему: "Иди в монастырь, тебе здесь нельзя находиться". Тем не менее тот не отходил. Тогда Антоний удивился его послушанию, его терпению, принял его и заставил его шить рясы, вить веревки, а по окончании работы говорил ему: "Ты неправильно сделал. Расплети веревку" или "Ты неправильно сшил рясу, распори ее". Вот и нам не нужно на свой возраст пенять. Важен не возраст, а душевное расположение, которое, как правило, в преклонном возрасте таково, что мешает послушанию, но не из-за телесного возраста, а из-за того, что люди не хотят поступать вопреки своему естеству, не хотят переступить через себя, не желают вести себя сверхъестественно, а ведут себя по естеству; то есть вина-то наша. Да, легче, действительно, молодым, если мы будем смотреть на это с естественной точки зрения. Но на самом деле у нас и среди очень молодых есть некоторые буйные послушницы.

Вопрос. Как соотнести отречение от своего разума с рассуждением? Вы говорили о соотнесении совета наставника со святоотеческим учением; если нужно такое рассуждение, то разве возможно полное отречение от своего разума?

Ответ. Полное отречение от своего разума - это и есть рассуждение. Мы ведь отрекаемся не вообще от всякого разума, так чтобы всегда обязательно поступать безумно. Если мы видим что-нибудь разумное, то разве мы непременно должны сделать наоборот? Отречение от своего разума - это отречение от разума неправильного, плотского, человеческого, земного ради духовного рассуждения. Постепенно, по мере того как у человека появляется духовный опыт и вместе с тем духовное рассуждение, все чаще его собственные предположения, мысли, намерения и чувства совпадают с тем, что говорит ему его старец или старица. В конечном счете между ними возникает единодушие и единомыслие по той причине, что, еще раз говорю, когда несколько человек хорошо разбираются в одном предмете, то они, естественно, будут говорить об этом предмете одинаково, по крайней мере в основных моментах. Вот поэтому никакого противоречия здесь нет. Конечно, бывают исключительные случаи, когда старец, проверяя своего послушника, говорит ему какие-то абсурдные вещи. Но, как правило, этого не делают. Как правило, человек вынужден отрекаться от своего собственного, случайного, мечтательного представления о том или ином предмете. Отрекаясь от своего разума, он отрекается от своей фантазии и принимает то, что соответствует действительности, то, что происходит от опыта.

Вопрос. Иоанн Дамаскин говорит, что любовь к Богу есть истинная философия. Если мы пытаемся стяжать любовь к Богу, значит, мы все - философы?

Ответ. Что такое философия? Древние философы иначе смотрели на это, чем мы сейчас. Для философов древности философия была поиском смысла жизни. Надо понимать, как в античном мире возникла философия. Язычество, с его мифологией, теологией, со всеми его учениями о разных богах, со всей этой путаницей, нелепостью, не удовлетворяло людей искренних, мыслящих, и они пытались собственными силами постичь истину и критически переосмыслить, хотя по большей части все-таки неудачно, религиозное учение своего времени или вообще отойти от него. Поэтому для древних философов философия была поиском истины, которая объяснила бы жизнь и сделала ее правильной, целенаправленной. Но в наше время совсем другое представление о философии. Мы полагаем, что это, как филология, математика и так далее, - одно из отвлеченных занятий, имеющее второстепенное, неважное для человеческой жизни значение, занятие, без которого можно обойтись. Поэтому нам странно слышать, что всякий любящий Бога есть философ. Если же мы возьмем то понимание философии, которое было в древности, в античности, то можно будет сказать, что все христиане являются истинными философами по той причине, что они любят Бога, стремятся к истине и познали истину. Всякий христианин, даже будучи самым простым и, может быть, малообразованным человеком, является с этой точки зрения истинным философом, потому что для древних философия была прежде всего жизнью и знанием, которое они стремились получить с целью исправления своей жизни. В этом смысле можно согласиться с изречением Иоанна Дамаскина.

Вопрос. Культура - это изобретение человечества после грехопадения. Она противна Богу или нет?

Ответ. Если мы возьмем культуру до пришествия христианства, то в ней было много естественного и доброго, особенно в культуре античного мира, который затем в основной своей массе (если брать пределы Римской империи, или "вселенной", как называли ее греки и римляне) принял христианство. В ней сполна проявилось человеческое естество, то доброе, что в нем было, - и в отношении философии, и в отношении искусства. Впоследствии, уже во времена христианства, многие деятели Православной Церкви брали оттуда самое лучшее. Наша христианская, православная церковная культура в значительной степени заимствована, хотя и в переработанном, переосмысленном, трансформированном виде, из античной культуры. А вот наша современная светская культура, пожалуй, ничего доброго в себе не имеет или содержит очень мало доброго, потому что она возникла как отступление от христианства, начавшееся в средние века, в тринадцатом или четырнадцатом столетии. Когда говорят, например, об эпохе Возрождения или о культуре Возрождения, то имеют в виду не возрождение вообще, а возрождение язычества, языческих представлений о красоте, о смысле жизни. Поэтому нужно отличать в древней культуре то, что в ней было естественного, доброго, от того, что в ней было ложного, и отличать саму древнюю культуру, которая все-таки стремилась к познанию истины, от той, которая возникла уже как отречение от истины. Кроме того, нужно понимать, что была такая культура, которая уводила людей от Бога, но в ее же рамках присутствовали явления, порождавшиеся стремлением к познанию Бога. Культура - это очень сложное и в целом, конечно же, не религиозное явление. В ней нужно понимать все очень дифференцированно, нужно осмысливать в отдельности, в частности каждое явление и в какой-то степени с осторожностью принимать его, а в какой-то степени отрицать. Например, Иоанн Дамаскин принял диалектические термины, конечно значительно их переработав, от философии Аристотеля и Порфирия, ревностного критика христианства, произведения которого были даже запрещены христианскими императорами, изымались и уничтожались. Но что касается чисто логических вещей, то Иоанн Дамаскин многое у них позаимствовал: находящиеся в труде Иоанна Дамаскина "Источник знания" (мы обычно читаем только третью его часть - "Точное изложение Православной веры") "Диалектические главы" основаны на трудах Аристотеля ("Категории") и Порфирия ("Комментарии к "Категориям""). Иоанн Дамаскин сам говорил, что басни мы должны отметать, а полезное брать. Но кто это будет делать? Если взять нас, обыкновенных людей, не способных к переосмыслению окружающей нас светской культуры, то, пожалуй, лучше нам ее и не касаться.

Вопрос. Верно ли, что у первых людей Евангелие - Закон Божий было начертано на скрижалях сердца, а после падения человек его потерял и все знание у него расстроилось?

Ответ. Евангелие - это есть закон духовной и нравственной жизни, закон, подобный законам природы, по которым солнце светит и свет его распространяется определенным образом, с определенный скоростью. Вот и Евангелие - такой же закон. Человек был создан, чтобы Закон Божий был законом его жизни, его естеством. Когда человек пал, естество его исказилось, поэтому нам понадобилось Евангелие для напоминания. Но мы даже не смогли бы его услышать и понять, если бы в нас не осталось совсем никакого добра. То, что в нас сохранилось: добрая половина или добрая часть, у кого и одна десятая, у кого и одна сотая, - та часть добра, которая в человеке осталась, способна слышать и воспринимать Евангелие, откликаться на него. Итак, Евангелие нам насаждается снаружи, но мы получили его вместе с Крещением, вместе с совершением над нами христианских таинств, таким образом мы получили возможность обновить свое естество и сделать его соответствующим тому, каким создал его Господь. И для каждого человека - неважно даже, вырос он в христианской среде, или языческой, или в среде безбожников, - Евангелие является не чем-то посторонним, но как бы внутренним напоминанием. Поэтому справедливо сказал древний мыслитель и апологет Тертуллиан, что душа человека по природе христианка. Евангелие - это напоминание о том, какими мы должны быть. Иначе, если бы это было не так, то никто бы столь трудное, почти невыполнимое учение не принял и не признал его истинность. Хотя многие из нас ужасаются, потому что не знают, как его исполнить, однако мы вынуждены признать, что оно истинно, так как соответствует нашей совести. Наша душа отзывается на евангельское учение и верит ему. Она считает его справедливым, потому что так должно быть, так нужно жить, хотя мы и не можем.

Вопрос. Каждый, даже неверующий, человек стремится к культуре. Ведь и языческий мир породил своих философов, художников, композиторов. Это естественное стремление человека к высокому, прекрасному, может быть, и есть доказательство присутствия добра в человеке? Хотя, разумеется, самое возвышенное - это Евангелие. Можно ли сказать, что культура - это слепой поиск возвышенного?

Ответ. Да, конечно. Но это добро, как говорит святитель Игнатий, смешано в человеке со злом, а чисто оно может действовать только в Церкви. Вне Церкви у человека в лучшем случае все перемешано: и доброе, и злое. А в худшем случае происходит отпадение человека от добра и стремление ко злу, извращение истины, красоты и т.д.

Вопрос. Послушание - от простоты, а если нет простоты, то и послушание плохое, неистинное, лукавое?

Ответ. Что значит "от простоты"? Конечно, кто простой, тому легче. Но если нет этой простоты, нужно понуждать, заставлять, ломать себя, и человек может стать простым. Конечно, лукавому трудно себя переменить, но с Божией помощью, при содействии Божественной благодати все может произойти. Как, впрочем, и наоборот: простой от природы человек может развратиться и стать лукавым. Все возможно.

Вопрос. А как узнать, что ты или другой человек - простой, что нужно сделать?

Ответ. Я не знаю, как можно о простоте точно сказать, но о послушании, кажется, Иоанн Лествичник говорит, что истинный послушник своим послушанием никогда не доволен, он всегда чувствует, что он что-то делает не так, не полностью. Поэтому мне кажется, по аналогии, что человек, который думает, что он простой, наверное, еще не совсем себя понимает. Ему кажется, что иначе жить нельзя, можно только так, как он, - и все у него просто. А кто стремится к простоте, тот будет собой недоволен, он будет видеть в себе лукавство и иные погрешности. Как и в любой добродетели человек истинно к ней стремящийся всегда будет видеть, что он в чем-то несовершенен, в чем-то погрешает, в чем-то ошибается. А кто доволен собой, у того всегда все хорошо, он считает себя и простым, и добрым, и любвеобильным, и смиренным, и спокойным, только люди мешают ему - вот и все. Я-то, мол, спокойный, но они ведь выводят меня из себя. Вот такое объяснение.

Вопрос. После недолгих попыток бороться с собой я прихожу в уныние, думаю, что мне никогда не исправиться: такие сильные страсти. Потом снова появляется желание исправляться. Может, это мечтательная ревность, ведь я не решаюсь до конца?

Ответ. Прямо вот такие сильные страсти! Вот у всех, дескать, слабые страсти, а у меня такие сильные - ну что я могу сделать? Ничего не могу. Хорошо матушке Л.: у нее слабые страсти, она справляется. Отцу Аврааму тоже хорошо: у него страсти чуть посильнее, но все-таки как-то справляется человек. А у меня такие сильные страсти! С такими страстями даже Антоний Великий бы не справился. Никто бы не справился... А почему же, спрашивается, Антоний Великий справился со своими страстями? Наверно, они были слабее, чем у этой послушницы. Вот и все. А Мария Египетская? Подумаешь, сорок лет в пустыне подвизалась. С такими слабыми страстями любой бы за сорок лет исправился. Подумаешь, травой питалась. Конечно, если бы у меня была такая слабая страсть чревоугодия, я бы тоже травой питалась. Вот неудача какая, достались мне такие сильные страсти! Как будто мои страсти - это не я сам, а мне их навязали - и все. Ведь это же я сам грешу своими страстями, и я сам не могу справиться с ними. Так не греши - и справишься тогда. Страсти сильные достались? Такие сильные, что даже Господь Иисус Христос ничего с ними сделать не может? Разбойник на кресте покаялся, а здесь - невозможно? У него, видно, страсти были слабые - он убивал, блудил, грабил, подумаешь…

Конечно, нужно терпение: упал - вставай, опять упал - опять вставай. Вот и все, что ж тут еще делать? А оправдываться тем, что у тебя сильные страсти, - это просто бред. У меня сильные страсти... и слабые добродетели.

Вопрос. У Максима Исповедника сказано, что демоны изнемогают, когда уменьшаются в нас страсти, погибают, когда в силу бесстрастия души совершенно исчезают из нее. Батюшка, как погибают демоны, куда они пропадают и как они мучаются?

Ответ. Это образное выражение. Демоны погибают в том смысле, что они теряют над нами власть. Это не значит, что демоны на самом деле погибают и исчезают. Когда демоны владеют нами через страсти, они не находятся внутри нас физически, но действуют через наши дурные наклонности, возбуждая их, и таким образом руководят нами; внушая те или иные греховные мысли, они побуждают нас к определенным поступкам, чтобы еще больше поработить, потому что, совершив грех на деле, мы укрепляем в себе страсти и таким образом демоны получают большую силу через страсть нами овладевать и руководить. То, что демоны погибают, следует понимать не в прямом смысле, как в случае гибели человека, а в том, что они исчезают из нашей внутренней жизни, что они уже не могут проникнуть в нашу внутреннюю жизнь и повлиять на нее. А как они мучаются? Я думаю, от действия благодати они мучаются, от молитвы, от смирения, от прочих добродетелей. Но об их муках в преисподней я ничего не знаю. Наверно, они сходны с чувствами злого человека, который никогда ни в чем не находит себе покоя и постоянно терзается тем, что не может исполнить свои злые желания.

Вопрос. Демоны от Божией благодати мучаются своим естеством?

Ответ. Естество же у них духовное. Значит, благодать - это нечто такое, что противно их злому естеству и так же мучительно, как, например, для человека порочного - целомудрие, или для пьяницы - трезвенность. А поскольку благодать несет в себе совершенство, святость и словно навязывает это демонам, то она для них страшна, мучительна и гибельна. Но это догадка, а точно я не знаю.

Вопрос. Если старица отвечает на мой вопрос коротко и, как мне кажется, недостаточно полно, то нехорошо просить ответить подробнее?

Ответ. Почему же, можно. Но иногда это бывает не от желания понять, что тебе нужно делать, а просто оттого, что не хочешь исполнять сказанное. Мы ждем, чтобы нам дали такой подробный совет, чтобы уже и делать ничего не нужно было, а все само собой как-нибудь устроилось. Вот в этом смысле наша просьба может содержать какое-то лукавство. А если мы хотим, чтобы нам уточнили и объяснили, что и как нужно делать, если у нас есть желание исполнить указание, то это хорошо. Но опять же нельзя забывать, что пока мы к делу не приступим, никакой совет не может иметь никакой силы, никакого значения.

Вопрос. Иногда в чем-то замечаю в себе тщеславие - например, сижу опустив голову, молюсь - и помысел: "На тебя, наверное, смотрят и думают, что ты молитвенница". Но ведь на самом деле я далеко не такая. Неправильно ведь будет перестать молиться, начать глазеть по сторонам, так как помысел побуждает не лицемерить?

Ответ. Ну, можно начать смотреть вокруг, ногой болтать, стучать рукой - для смирения (шутит). Тщеславие сопровождает все добрые дела. Иоанн Лествичник говорит, что тщеславие - это такой троерожник, который всегда встает острием вверх, и что все демоны радуются о наших грехах, а бес тщеславия радуется о добродетелях. Поэтому тут уже ничего не сделаешь. От тщеславия таким способом не избавишься. Тогда получается, чтобы не тщеславиться, будем зло делать? Это, конечно же, абсурд. Мы должны стараться делать добро и в то же время отсекать тщеславие и смирять себя памятью смертной, покаянием, и, как мне кажется, самое главное - вниманием при молитве. Если я углублюсь в молитву, я перестану замечать все, в том числе и тщеславие. То есть против тщеславия нужно бороться, как и против всех других помыслов, внимательной молитвой прежде всего. Остальное все - дополнительно.

Вопрос. Что означает слово "ведение"?

Ответ. Ведение - это истинное знание. Святые отцы употребляют слово "ведение" в смысле духовного знания. Бывает ведение, или знание, ложное, например научное знание; хотя оно не то чтобы ложное, но уводящее от истинного знания, необязательное. Ложное знание, или собственно ложь, - это когда человек имеет какие-то сведения, а они не соответствуют действительности. И есть истинное знание, как в смысле соответствия действительности, так и в смысле необходимости. Это знание тех предметов, которые имеют отношение к нашему спасению, которые ему способствуют: истинное знание о том, Кто есть Бог, как верить в Бога, истинное знание о молитве, о будущей жизни и т.д. Вот это и есть ведение. Но у нас часто - не ведение, а только знание того ведения, которые получили святые отцы. Под ведением имеется в виду непосредственное знание. Когда я сам буду опытно знать - это будет истинное ведение, а не тогда, когда я прочитаю, к примеру, Григория Богослова или Иоанна Лествичника и запомню все это. Ведением, в частности, может быть и понимание Промысла Божьего, только опять же понимание не теоретическое, а жизненное, когда человек созерцает его, знает, видит.

Вопрос. Демоны уже сейчас в аду мучаются или мучение их начнется только после Второго пришествия Господа?

Ответ. Конечно, они мучаются. В чем предположительно состоит это мучение, я сказал, но точно описать его не могу. А после Второго пришествия их мучение усугубится, потому что они будут брошены в озеро огненное, как сказано в Священном Писании (Откр.19:20 и парал.). Конечно, это нужно понимать не в буквальном смысле, а как образ того мучения, которое они испытают. Вот, например, Исаак Сирин говорит, что муки, которые будут после Страшного Суда, есть действие Божественной благодати, Божественной любви на нераскаявшихся людей или на демонов: поскольку их природа неспособна воспринять благодать, чужда ей, то эта любовь Божия сделается для них сожигающим огнем. Сам факт сожаления грешников о том, что они остались вне благодати, во мраке, о том, что хотя благодать и проникает в них, но, поскольку противна их природе, является чем-то мучительным и чем больше действует, тем большие вызывает муки, - вот это разрушает то представление, что Господь якобы жестокий. Мы и сами, бывает, пытаемся некоторым людям дать добрые, полезные советы или рассказать о вере, а для них это отвратительно, мучительно. Мы вроде бы делаем добро, но у людей это вызывает отрицательную реакцию: раздражение, а иногда и ненависть по отношению к нам, - вот пример того, что добро может восприниматься иными людьми как зло и быть для них мучительным.

Вопрос. Что такое первородный грех?

Ответ. Первородный грех - это грех, которым согрешили Адам и Ева, преслушав Господа, нарушив Его заповедь не вкушать от древа познания добра и зла. То есть это грех преслушания прежде всего. Первородным он называется потому, что первые люди, которые родились от Адама и Евы, сотворенных Богом, - Каин, Авель, Сиф - уже имели его в себе. Или, может быть, первородный грех можно понимать еще в том смысле, что это вообще первый грех, первый родившийся грех.

Вопрос. Бог никогда не был создан и никогда не будет иметь конца. Человек и ангелы имели начало. Но ведь и мы не будем иметь никогда конца. Это так странно, что мы бессмертны, как Бог. Что же мы будем делать в течение этой бесконечности?

Ответ. В бесконечности мы будем наслаждаться общением с Богом. Если человек, в какой-то малой степени вкусив благодать, уже чувствует утешение, то что же будет, когда он приобщится к бесконечной славе Божией? Вы спрашиваете, что будет человек делать в бесконечности потому, что не знаете, какие ощущения испытывает подвижник, наслаждающийся общением с Богом. Известно, например, что подвизавшийся недалеко от нас, в Туринске, старец Василиск Сибирский по 5-6 часов предавался умному деланию. Человек с тоской покидает благодатное молитвенное состояние. Он не думает, что это долго длится. Все, в чем мы находим утешение в этой жизни, ничтожно и частично по сравнению с той полнотой, которая открывается человеку в общении с Богом. Поэтому вопрос этот - от духовной неопытности и, может быть, от недостаточной начитанности в святоотеческой литературе, недостаточного знания того, что испытывали подвижники благочестия при высших духовных состояниях.

Вопрос. Часто встречаются слова "страсти" и "пристрастия". Объясните, если можно на примере, чем отличается страсть от пристрастия?

Ответ. Эти слова, грамматически имеющие один и тот же корень, на самом деле означают совершенно разные вещи. Страсть - это, собственно говоря, тот или иной порок, дурная наклонность, а пристрастие - это привязанность к чему-то или кому-то. Иногда пристрастие почти аналогично страсти. Допустим, пристрастие к вину - это все равно что страсть пьянства. А иногда пристрастие может быть сравнительно невинным. Например, у меня пристрастие к птичкам (Батюшка шутит). Держу я птичек, они чирикают - мне весело. Потом у меня птички умерли, и я расстроился. Из-за пристрастия. Поэтому иногда пристрастие отвлекает человека от духовной жизни. Человек начинает заботиться о какой-то мелочи. Здесь я имею в виду сравнительно невинные вещи: у меня - птички, у того - рыбки. Но на почве пристрастия может и страсть проявиться. То есть отличие такое: иногда они почти совпадают, иногда пристрастие может быть сравнительно невинным.

Вопрос. Может ли быть пристрастие к молитве?

Ответ. В принципе может быть, если человек не понимает, что такое послушание, не имеет самоотречения, готов молиться тогда, когда ближний нуждается в помощи. Вообще это возможно.

Вопрос. Батюшка, у меня есть желание все прочитать, но нет возможности. Что делать?

Ответ. Тут я ничем помочь не могу. Надо здравый смысл иметь, нужно понимать, что есть и другие дела кроме чтения. Любовь к чтению в ущерб молитве - это нехорошо. И святые отцы говорили, что многое чтение расстраивает ум. Все должно быть в меру. На первом месте должна быть молитва. Без молитвы, я еще раз говорю, чтение будет упражнением глаз - и больше ничем, потому что мы не сможем понять правильно, что имеют в виду святые отцы. Мы не поймем ни аскетические, ни догматические их книги, потому что лишь благодать открывает человеку разум, делает его здравым и уравновешивает его ум во всех отношениях.

Вопрос. Если я знаю, что моя старица руководит мною согласно учению святых отцов, должна ли я проверять ее советы или нет? Мне кажется, что ничего другого - не по святым отцам - она мне не скажет, так как я, поступая по ее совету, не претерпевала никаких, даже малейших, неудач. Мне кажется, если я стану проверять ее советы, то начну испытывать к ней недоверие.

Ответ. Я не говорил о том, что нужно проверять советы своей старицы, чтобы найти в них изъяны. Я говорил о том, что нужно дополнять и расширять их чтением святых отцов. Тогда они будут более понятны. А проверка пройдет сама собой. Во-первых, как написала тут послушница, будешь чувствовать пользу от этих советов, во-вторых, будешь видеть их соответствие учению святых отцов. Вот и все. Я имел в виду, что проверять нужно не по причине недоверия, а, наоборот, из желания лишний раз удостовериться в справедливости этих советов.

Вопрос. Как отличить помыслы, приходящие от бесов, от своих собственных?

Ответ. А зачем их отличать? Если наши собственные помыслы - греховные, то какая нам разница: от бесов они или от нашего падшего естества? Нам нужно отличать помыслы греховные от помыслов евангельских, а не свои от бесовских. Допустим, у тебя помысел объесться - не все ли равно, от беса он или тебе самой хочется лишнее съесть? Ты знаешь, что это неправильно, и не делаешь этого. Так?

Вопрос. У святых отцов читаем, что проситься на послушание нехорошо. А можно ли, увидев, что сестре нужна помощь, попроситься помочь ей? Не может ли это быть от тщеславия?

Ответ. Это может быть и от тщеславия, но в принципе это хорошо, мне кажется так. Должны же мы иметь отзывчивость. А то как мы любовь к ближнему проявим, если получается, что наша сестра - это не ближняя, а так, послушница? Конечно, мы же общаемся друг с другом, и наша любовь к ближнему или неприязнь проявляется по отношению именно к тем людям, с которыми мы на послушании находимся или живем в келье. Бывает и так, что одна сестра просит другую помочь, а та отвечает: "Нет благословения". Хорошо ли это, если мы вдруг становимся такими "послушными", когда надо помочь ближнему, и такими ленивыми, когда надо самому что-то сделать? Апостол Иаков говорит: "Что пользы, если мы скажем своему брату "грейся и питайся", а ничего ему не подадим?" (см. Иак.2:16). Так и здесь получается.

Вопрос. Я боюсь в молитве преждевременных чувств, стремления к лучшей молитве, даже просящихся слез. Как к этому относиться?

Ответ. Не надо этого бояться. Если явного запрещения на то или иное явление нет, значит, оно хорошо. А так, если мы будем всего бояться - и то нельзя, и это нельзя, - так мы и шага не сделаем в духовной жизни. Господь не оставит, если мы со смирением, с простотой будем прибегать к Нему. Пусть в чем-то, может, и ошибемся, но Господь вразумит нас. Поэтому бояться не нужно. Надо, конечно, советоваться со старицей. Но я думаю: что значит - преждевременно? Благодать Божия дается не за наши труды. Она потому и называется благодатью, что это благой дар, который посещает нас единственно по милости Божией. Может, человек совсем окаянный и обуреваемый страстями, но Господь ради утешения посылает ему благодать. А другой, может, ревностный, трудится, трудится, а Господь считает, что ему такое утешение не нужно, потому что, была бы у него благодать, он, может быть, гордости поддался бы. Все это всегда таинственно и непонятно.

Вопрос. Отчего появляется недоверие к старице?

Ответ. Чаще всего от своеволия, когда мы ожидаем от старицы, что она одобрит наши желания, наши намерения. А если старица не одобряет, то кажется: она нас не понимает. А понимать нас, по-нашему, это значит все нам разрешать.

Вопрос. Старец Силуан говорил, что мы не знаем, спасутся католики и протестанты или погибнут, но должны всегда бояться, чтобы нам никогда не отпасть от Православной веры. Что это значит? Спасения ведь нет вне Православия.

Ответ. Старец Силуан не единственный авторитет, которого мы должны слушаться. У него были на этот счет свои представления. Надо иметь в виду, что старец Силуан фактически был человек малообразованный, догматику и каноническое учение Церкви едва ли знал. И поэтому он судил об этом, исходя только из своего аскетического опыта и будучи движим великой любовью ко всем людям. И потому из своей великой любви он допускал то, что противоречит, может быть, даже и догматам в отношении вопроса о спасении вне Православной Церкви. Это своего рода ошибка, происходящая от чрезвычайной любви к ближним. Потому к ошибке этой можно снизойти, но в то же время мы должны придерживаться учения Церкви. Конечно, тот, кто любит всех так, что готов даже и жизнь отдать за каждого человека, будет желать спасения и католику, и протестанту, и магометанину, и безбожнику, и убийце, и блуднику, и кому угодно.

Вопрос. Существует мнение, что в Православии - совершенство благодати, а в других конфессиях тоже есть благодать, но она как будто умаленная. Это не так, батюшка?

Ответ. Все святые отцы совершенно определенно говорили, что вне Православной Церкви благодать не действует. Разве что в том смысле, что призывает людей к покаянию, то есть к вступлению их в лоно Православной Церкви. И никак иначе. То есть, допустим, воздействует в проповеди, возбуждает в человеке покаянные чувства или благочестивые размышления, могущие привести его к вере. Только так благодать может действовать вне Церкви. А мнение, что благодать действует в инославных обществах, основано на том, что будто бы мы признаем их таинства, допустим таинство рукоположения. Например, некоторых еретиков, по учению Церкви, мы принимаем в "сущем сане", то есть если бы священник, рукоположенный у католиков, захотел перейти в Православие, то мы бы признали его рукоположение, потому что там есть якобы апостольское преемство и т.д. Отсюда делают вывод, что там до какой-то степени действует благодать. А раз так, то уже можно предположить, что не исключено и спасение, потому что спасение совершается благодаря действию благодати и никак иначе. На самом же деле мы признаем действительность тех или иных таинств вне Православной Церкви из соображений икономических, то есть из снисхождения, чтобы облегчить еретикам покаяние и переход в Православную Церковь, потому что если бы мы отрицали все их таинства, то это очень затруднило бы их обращение в Православие. И когда человек тем или иным образом, через какой-либо обряд или таинство, пусть это будет покаяние во время исповеди, или отречение от своих заблуждений, или, может быть, даже Миропомазание, приходит в Православную Церковь, благодать Божия восполняет совершенные над ним до обращения таинства как бы задним числом наподобие того, как это произошло с разбойником на кресте, который спасся вообще без таинств. Конечно, мы знаем, что без Крещения человек не может спастись. Но если мы будем чересчур формально подходить к этому, то и разбойник как будто бы не мог войти в Рай. Мы знаем, что мученики древности крестились своей кровью, то есть исповедание Христа и перенесение мук вменялось им как Крещение, хотя над ними не совершались никакие таинства - ни Крещение, ни Миропомазание, ни Причащение. Однако же они спасались, и мы им молимся, и, конечно же, они гораздо лучше и вернее нас, они более достойные христиане, чем мы.

Таинство является тем обязательным делом веры, через которое мы показываем, что мы есть истинные христиане, что мы готовы на все. Но не всегда благодать Божия очищает, освящает и спасает людей через таинства. Нечто подобное происходит и с кающимися еретиками, у которых мы признаем иногда Крещение, иногда даже таинство рукоположения, иногда и само Миропомазание. Хотя на самом деле благодати быть вне Церкви не может. То есть из того, что Церковь признает действительность некоторых таинств для кающихся еретиков, не нужно думать, что это признание остается в силе и тогда, когда еретики пребывают нераскаянными. Таинства эти как бы становятся действительными в момент раскаяния, в момент принятия Православной веры. А пока еретики пребывают в своем еретическом сообществе, как бы там оно ни называлось - католическая церковь или армянская григорианская церковь, - эти таинства пребывают праздными, ничего не значащими. Об этом можно почитать в книге священномученика Илариона Троицкого "Христианства нет вне Церкви".

Вопрос. Старица говорит, что у меня почти нет брани, поскольку, видимо, спокойный характер. От этого начинаю смотреть с уважением, почти с завистью на тех, у кого сильно действует гнев или другие страсти. Кажется, что спастись со спокойным характером труднее, что живу тут совершенно без толку. Что Вы скажете на это?

Ответ. Наше дело - каяться, смиряться, молиться изо всех сил. А есть брань, нет брани - зачем ее искать? Когда придет брань, так, может быть, ты ее и не выдержишь. Может, Господь не попускает этого, потому что взирает на твою немощь и снисходит. Вот и все.

Вопрос (продолжение). При особенном действии обиды, уныния стараюсь читать что-нибудь против этих страстей, мне помогает. Или все-таки лучше не увлекаться чтением, а больше молиться? Ведь получается, что я противодействую в основном чтением, самоукорением, а молитвой - только частично. Или по-монашески - действовать только молитвой?

Ответ. Вот видишь: обида, уныние, а говоришь, что брани нет. Как действовать? Когда как. Иногда человека приводит в чувство чтение, он начинает понимать, что с ним происходит. Но я думаю, что молитва приносит больше пользы, ибо может получиться, что чтением мы не побеждаем страсть, а просто отвлекаемся от помыслов. Можно даже читать не об этой страсти, а совсем на постороннюю тему - и тоже немножко успокоиться, потому что отвлекаешься.

Вопрос. Мы должны любить всех людей одинаково. Но мне кажется, к своей наставнице чувство любви у меня всегда будет больше. Это хорошо или плохо?

Ответ. Есть такая беседа у Иоанна Кассиана Римлянина - "О дружестве", где он говорит, что есть любовь вообще ко всем людям, а есть любовь к тем, кто нам близок по духу. Одно другого не заменяет. Поэтому любовь к единодушным нам - старица, конечно, в первую очередь является единодушным нам человеком - не есть что-то вредное. Это естественно и разумно. Даже апостол Павел говорит, что мы должны делать добро всем людям, а наипаче своим по вере (Гал.6:10), то есть должны делать добро своим по вере, а уж потом - всем остальным. Поэтому когда люди говорят, что они всех вообще людей любят, а тех, которые рядом с ними живут, ненавидят, то это значит, что на самом деле никакой любви нет, а только одна мечта. Любовь к ближнему проявляется прежде всего по отношению к тем людям, с которыми мы постоянно общаемся, - к нашим ближним, в монастыре - по отношению к насельницам монастыря, к нашим сестрам.

Вопрос. Приходят ли в монастырь из благодарности Богу? И вообще, благодарность и любовь - это не одно и то же? И как близко они стоят друг к другу, если это разные чувства?

Ответ. Наверное, благодарность вызывает любовь. Не знаю, зачем об этом думать... Во время литургии в начале Евхаристического канона мы благодарим Господа. И основная часть Литургии - Евхаристия в переводе с греческого означает "благодарение". Любовь к Богу выражается прежде всего в благодарении, потому что мы ничем отплатить Ему не можем, нам остается только благодарить Его. А приходят ли в монастырь из благодарности - не знаю. Наверное, все христианство должно быть основано на благодарности. Мы же должны благодарить Бога день и ночь, так ведь?

Вопрос. Чем таким особенным отличается человек от ангелов, что Господь не удовлетворился созданием одних только ангелов? Мне известна лишь одна разница: человек в отличие от ангелов - творец. Есть, наверное, еще что-то?

Ответ. Во-первых, мы не знаем, являются ангелы творцами или нет. Мы не знаем законы и образ бытия ангелов. Знаем только весьма смутно и немного. Не думаю, чтобы человек был творцом в том смысле, что он может сделать нечто особенное, чего не было прежде. Если иконописец напишет икону, это не значит, что он творец. Он ведь не создал ничего принципиально нового, как Бог, Который творил из ничего. Поэтому в полном смысле творцом человека назвать нельзя. Святитель Григорий Богослов говорит о том, что Господь сначала сотворил нечто близкое к Себе по природе, то есть ангелов, которые являются только духами, потом сотворил нечто совершенно противоположное Себе по природе, то есть земной мир: землю, небеса, светила, растения, животных, а потом и нечто среднее между духовным и земным, состоящее из двух начал. Таким образом Господь сотворил все возможное: близкое к Себе, совершенно противоположное Себе и состоящее из близкого и противоположного. Бог сотворил все то, что можно было сотворить, все то, что могло быть причастно к Его благости. Человек и является одним из этих созданий. Наверное, трудно говорить, кто выше - человек или ангел. Хотя, конечно, человек выше в том смысле, что Господь Иисус Христос, Сын Божий воспринял человеческое естество. Таким образом человек в Его Лице, в Его Ипостаси обожился и стал причастником Божественной природы. Но говорить, что Господь сотворил еще и людей, потому что нуждался в них, - неверно. Смысл создания всего видимого и невидимого мира в том, что Господь от преизбытка Своей благости захотел, чтобы всякое создание наслаждалось в меру своей природы, будучи причастным Его благости. Об этом надо у Григория Богослова почитать в "Таинственных песнопениях".

Вопрос. Два священника, один из них - духовный отец, посоветовали идти в монастырь. Я больна и находила себе тысячи оправданий, чтобы не выполнить совета; была боязнь, что я не справлюсь. Хотя понимала, что это преслушание, непослушание воле Божией. Но когда духовный отец отсоветовал мне, все мое существо запротестовало. Это плохо, снова непослушание?

Ответ. Я не знаю, надо рассудить. Но, вообще-то, болезнь - это не причина для того, чтобы не идти в монастырь. Конечно, в некоторых обителях больных не будут терпеть, но в настоящих монастырях смотрят на ревность, на духовное здоровье. И даже не на нравственное состояние, а именно на стремление к спасению души. Поэтому болезнь не может служить препятствием.

Вопрос. В какой мере допустимо в монастыре пристрастие к родственникам?

Ответ. Ни в какой мере не допустимо.

Вопрос (продолжение). А святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что если это не мешает исполнению евангельских заповедей и монашеских обетов, тогда можно.

Ответ. Но это тогда уже не пристрастие. Там говорится об общении с родственниками. Пристрастие - это одно, а общение - другое. К родственникам можно относиться по-разному. Если ты к ним относишься по-евангельски, то кто тебе запретит общение с ними? Вот, например, несколько братьев Пимена Великого ушли в пустыню и вместе подвизались. Вообще, часто случалось, что родственники имели не только телесную, но и духовную близость. В этом ничего плохого нет. А вот если общение с родными мешает спасению, если, допустим, ты чересчур переживаешь из-за того, что твоя родственница перегружена послушанием или что она загрустила, - и сама начинаешь грустить, то это нехорошо. Вот как проверял один игумен некоего монаха, который вступил в обитель со своим малолетним сыном. Он совершенно их разделил и ставил мальчика на тяжелые, унизительные послушания, одевал его во всякую рвань, заставлял монахов грубо с ним обращаться в присутствии родного отца. А тот вел себя совершенно кротко, смиренно и понимал, что все это на пользу его сыну. В конце концов игумен решил испытать отца отрока; он велел ему взять своего сына и бросить его в реку, попросту говоря утопить. А возле реки поставил монахов, чтобы они, когда отец прибежит с сыном, его остановили. Тот схватил сына и побежал к реке. Таким образом монах показал совершенное беспристрастие к своему сыну и совершенное доверие к духовнику. Впоследствии игумен завещал, чтобы именно этот человек был настоятелем монастыря, потому что благодаря своему послушанию и самоотречению он преуспевал больше других.

Вопрос. Это очень плохо, если у тебя пристрастие к своему послушанию?

Ответ. Неразумное пристрастие к послушанию действительно возможно, но иногда за пристрастие принимают просто старание хорошо исполнить послушание. Трудно себе представить, что можно хорошо писать иконы или заниматься пением, будучи к этому безразличным. Потому что это послушание требует большого труда, усидчивости, старания. Если не будет чрезвычайного усердия, не будет и никакого успеха. Вот если казначей любит деньги и никакой ценой не хочет с ними расставаться, то это нехорошо. Как, вообще, можно испытывать любовь к деньгам в монастыре? Или, например, пристрастие к огороду настолько сильно, что человек готов там садить все что угодно, хоть пальму, лишь бы что-нибудь росло - нужное или ненужное.

Однако человек, занимающийся даже каким-нибудь особенным послушанием, например иконописец, должен иметь такое самоотречение (хотя это трудно себе представить), чтобы он мог смириться, если его переведут на другое послушание, например в огород, и скажут: "Все, ты больше никогда иконы писать не будешь, потому что это тебе вредно, развивает гордость". Вот кто с этим смирится, тот и будет истинный послушник. А начнет он роптать...

Вопрос. В одной из своих проповедей, кажется "О слепом", Вы говорили, что надо взывать к Богу, как бы кричать, прося Его о помиловании, наподобие евангельского слепого. Как правильно применять ваше наставление в молитве?

Ответ. Это, наверное, можно назвать дерзновением в молитве. Хотя бы помыслы внушали тебе: "Замолчи, ничего не получится, ничего не поможет, не нужно этого делать, это нехорошо, бесполезно", - тем не менее надо себя заставлять и взывать, пока, наконец, духовно не прозреешь и духом своим не увидишь Господа. Вот в каком отношении мы можем уподобиться слепому.

Вопрос. А почему Силуан Афонский не любил читать?

Ответ. Он не любил читать потому, что был малограмотным, и для него чтение было просто тяжелым занятием. Это трудно представить, потому что у нас сейчас все грамотные и умеют читать. Правда, лучше бы они были неграмотные, потому что читают всякую мерзость. Но до революции было очень много неграмотных, прежде всего в простом народе. Старец Силуан ведь был из простых мужиков. Поэтому чтение для него являлось большим трудом, таким умственным напряжением, которое отвлекало от молитвы. Вот он и не любил читать. Зато охотно слушал, когда святых отцов читали другие. А на Афоне, по афонскому уставу, во время богослужения прочитываются отрывки из многих писаний святых отцов, помимо богослужебных текстов. И потому старец Силуан был более или менее осведомлен в святых отцах.

Вопрос. У Феофилакта Болгарского сказано, что Спаситель во время Своей земной жизни телом пребывал на Земле, а Божеством - на небе с Отцом. А когда Андрей Христа ради Юродивый не увидел Богородицы в Раю, то ему сказали, что Пречистая на земле, помогает людям. Как это можно совместить?

Ответ. Божия Матерь - человек, и душа Ее находится вместе с Ее телом. Поэтому Она не может быть одновременно в двух местах. Как и Спаситель Своим человеческим телом и человеческой душой может быть только в одном месте: или пребывать на Небе, или явиться кому-нибудь на земле. А Божеством Своим, Которое безгранично и вездесуще, Он, конечно, пребывал на Небе с Отцом и одновременно явился людям на земле как Бог через человеческое Свое естество. Причем то, что Он пребывал на Небе с Отцом, не значит, что Божества Его не было на Земле, имеется в виду, что Он не разлучился с Отцом. А с Божией Матерью этого не могло произойти, потому что Она - человек; называя Ее Богородицей, мы не хотим сказать, что Она родила Бога как Бога, но подразумеваем, что Бог родился как Человек, по человеческому естеству. Поэтому Богоматерь не может быть вездесуща, и было бы даже кощунственно помыслить о ком-либо из сотворенных существ нечто подобное.

Вопрос. А Господь явится только во Второе пришествие? Есть ли случаи, чтобы Он в теле являлся кому-то на земле?

Ответ. Старцу Силуану являлся. Известны и другие случаи явления Господа. Но мы не знаем, было ли это просто видение или действительное явление. Как Человек, телесно, Господь, конечно, является чудесным образом в Святых Дарах. Но в полном смысле как Человек Он может пребывать только в одном месте. Он просто делает хлеб и вино Своим Телом и Кровью и соединяется с ними Своим Божеством и человеческой душой. Весь Господь. Но это - тайна. Он через Божество усвояет их Себе, не раздробляется, а именно усвояет их Себе, делает хлеб Своим Телом, а вино - Своей Кровью. Принимая их, мы с Ним соединяемся. Тело человеческое и душа далеко отстоят от Божества, Которое бесконечно далеко от всего сотворенного и все превосходит. Хлеб и вино так же далеки от Божества, как и человеческое естество. Поэтому Кто мог сделать человеческое тело Своим Божественным телом, Тот может сделать и хлеб и вино Божественными Телом и Кровью.

Вопрос. Аскетика - это опытное познание догматики? Значит, это тоже богословие?

Ответ. Аскетика - это наука, учение о духовной и нравственной жизни. Только через подвижническую жизнь, а не через теоретическое изучение апостольского и святоотеческого Предания, человек приобщается к тайнам Царствия Небесного, и тогда богословие для него становится опытно познанным. И собственно, все наши учителя Церкви начиная со святых апостолов были людьми опытно познавшими небесные, духовные тайны.

Вопрос. Везде пишется, что благодать Искупления больше той благодати, которую получили Адам и Ева при сотворении. В чем это выражается?

Ответ. Адам и Ева должны были совершить подвиг послушания. Они могли пасть, могли восстать, они имели возможность прийти к тому, что совершил Господь. Но Адаму было просто послушаться и не вкушать от древа познания добра и зла, а Господу слушаться было трудно, потому что для Него это послушание выражалось в предании Себя на позор, на смертную казнь - распятие. Когда Господь совершил этот подвиг, Он сделал, только в гораздо более трудных условиях, то, что должен был сделать Адам, и получил то, что должен был получить Адам: совершенство благодати, будущее Царство. И если мы падаем, то падаем совершенно произвольно, сами добровольно отвращаемся от той совершенной благодати, которую как Человек получил Христос благодаря Своим заслугам в подвиге послушания Небесному Богу Отцу и которую даровал нам через таинства. Поэтому можно сказать, что благодать, полученная нами от Христа, больше, чем та, которую Адам имел до падения. Но надо это понимать не как действительность, а как возможность.

Вопрос. Можно ли еще при жизни стяжать такую благодать, какую имел Адам до падения, приобщиться к той благодати, которую имеет Господь на Небесах?

Ответ. Господь - источник благодати, мы такой полноты, как Он, конечно, иметь не можем, и никакой человек иметь не может. А что касается той благодати, какая была у Адама, то посмотрим на угодников Божиих, допустим на преподобного Серафима Саровского. Мы видим, что к нему не только вернулось то, что имел Адам: животные не боялись его, повиновались ему; но он еще творил чудеса, через него Господь действовал так, что привлекал других людей к спасению. Хотя, конечно, преподобный Серафим не имел тех естественных дарований, которые имел Адам, т.е. той необыкновенной мудрости и иных качеств. И то, что у Адама было в действительности, мы получим в действительности в будущей жизни.

Вопрос. Значит, когда мы говорим о большей благодати, мы имеем в виду будущую жизнь?

Ответ. Да, будущую жизнь. В первую очередь мы разумеем, конечно, Господа Иисуса Христа, Который имел как Человек гораздо больше, чем Адам; или, например, Божию Матерь - тех, кто уже вошли в будущий век. А мы пока только идем и потому имеем такую благодать лишь в возможности.

Вопрос. Может быть, мы вправе говорить о большей благодати потому, что Адам вкушал всего лишь райские плоды, и не больше, а мы вкушаем уже само Тело Христа Бога, то есть произошло усыновление?

Ответ. Все это так, но на самом деле в нас же благодать не проявляется во всей своей полноте, не действует как должно. Мы не видим, чтобы мы просвещались, как Симеон Новый Богослов во время служения Литургии. Так? В Адаме была как бы несовершенная благодать, но действовала в полной мере, а у нас - совершенная благодать, но в полной мере не действует.

Вопрос. Есть предположение преподобного Иоанна Дамаскина, что Адам в Раю не вкушал яблоко, а созерцал его и именно от этого, от созерцания творения Божия, получал благодать. А иеромонах Серафим Роуз пишет, что Адам все же вкушал плоды.

Ответ. Никакого яблока не было. Почему вы решили, что яблоко было? В детской Библии нарисовано? Есть предположение, что Адам вкусил как раз не яблоко, а смокву, потому Господь смокву и иссушил. Адам и Ева сделали себе опоясания из смоковничных листьев, то есть тут же взяли листья с этого дерева…

У некоторых богословов, в том числе и у Иоанна Дамаскина, была склонность чересчур аллегорически понимать Священное Писание. Мне кажется, что отец Серафим Роуз нашел очень здравый, уравновешенный подход: нельзя никакое событие, описанное в Книге Бытия, понимать аллегорически. В первую очередь надо понимать буквально, а потом, если это не противоречит буквальному пониманию, можно привлечь и какой-то аллегорический смысл, таинственное толкование. Именно буквально нужно понимать, что Адам вкушал плоды от того дерева, от которого было запрещено вкушать. Так, между прочим, считает Иоанн Златоуст. Буквально понимать, что Господь сшил Адаму кожаные ризы, а не толковать это как огрубевшую после грехопадения плоть человека. Книга Бытия - это историческая книга, а не пророческая. Поэтому там все надо понимать хотя богоприлично, но как точное описание действительности, иногда, может быть, общее, загадочное, но все же - точное описание действительных событий. То есть древо познания добра и зла было действительно деревом, это не какой-то символ. Адам и Ева в самом деле были нагими. Но в Писании кое-что опускается, умалчивается, кое о чем говорится, кое на что намекается. Действительно, был змей, но это не значит, что он говорил сам по себе (потому что животное, естественно, говорить не может), а через змея каким-то образом говорил дьявол, быть может, войдя в него. Действительно, было древо познания добра и зла, но это не значит, что оно было какое-то особенное по своему качеству и плоды его имели некое особое свойство. Оно было так названо потому, что таким образом Господь пророчествовал, что возле этого древа человек посредством преступления познает добро и зло. Мне кажется, что отец Серафим Роуз очень здраво рассуждает. Хотя, например, Григорий Богослов высказывал мнение, что древо познания добра и зла есть созерцание, к которому Адам преждевременно устремился. Максим Исповедник говорил, что познание добра и зла - это познание наслаждения и страдания, то есть превратно понятого добра и зла. Все это, может быть, и так, но это никак не исключает точного, буквального и исторического понимания Книги Бытия.

Вопрос. Как исторически, буквально понимать древо жизни? Некоторые святые отцы пишут, что Адам действительно вкушал плоды от него и от этого зависело бессмертие.

Ответ. Думаю, что под древом жизни нужно понимать вообще пребывание в раю, поскольку человек, живя в раю, не мог там умереть. Иначе говоря, под древом жизни можно, наверное, понимать вкушение от всех других деревьев райского сада, кроме древа познания добра и зла, по сути - сам райский сад.

Вопрос. Так это духовное созерцание, то есть приобщение к благодати, или все-таки вкушение?

Ответ. Это и вкушение, и вообще пребывание в раю во всех отношениях. Можно так понимать: Адаму было разрешено вкушать от всех деревьев, в том числе от древа жизни. От древа познания добра и зла ему вкушать было нельзя. Можно полагать, что древо жизни и древо познания добра и зла - это вещи противоположные. Сказано было, что в тот день, когда человек вкусит от древа познания добра и зла, он умрет. Значит, в каком-то смысле древо это можно назвать древом смерти. Вот и получается, что древо жизни - нечто противоположное древу познания добра и зла, то есть пребывание в раю и вкушение от всех древ - это и есть древо жизни. Поскольку Адам преслушал Бога, он уже не достоин был вкушения от этого древа, т.е. не достоин был оставаться в раю.

Вопрос. Когда Антоний Великий прогонял Павла Препростого, говорил, чтобы он шел в монастырь, а тот не уходил, это не было непослушанием?

Ответ. Это никак не противоречит послушанию, потому что он еще в него не вступил. Павел Препростый готов был покоряться Антонию Великому во всем, кроме того, чтобы уйти и лишиться самого этого послушания. О послушании можно говорить, если ты уже кому-то подчиняешься, а не тогда, когда человек тебя гонит и говорит: "Я не хочу тобой командовать". Павел это послушание расторгнуть не хотел, но, наоборот, хотел его получить. Поэтому противоречия нет. Здесь ревность к тому, чтобы иметь послушание.

22 июня 1999 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь