Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Некогда мне был задан вопрос о том, как смирение помогает бороться со страстями, и я обещал посвятить этой теме отдельную беседу. Я буду говорить, опираясь на святоотеческое учение. Как сказал святитель Игнатий (Брянчанинов): "мое учение - не мое, но святых отцов"; так и я - буду излагать не свое учение, не свой опыт, весьма скудный в этом отношении, а святоотеческое учение.

для начала мне хотелось бы прочитать вам две обширные цитаты из творений преподобного Григория Синаита. Я вам уже говорил, что вышла хорошая книга, новое издание, ранее не публиковавшийся перевод Григория Синаита [1], отличающийся в лучшую сторону от того перевода, который помещен в русском "добротолюбии", и даже лучше, чем тот, который находится в "добротолюбии" славянском. Эта новая книга является более точным переводом с греческого языка.

"Говорящие или что-нибудь выполняющие без смирения подобны строящим дом зимою или без цемента. Опытом и разумом найти и постичь смирение есть счастье очень немногих. Распространяющиеся о нем словесно похожи на измеривающих бездну. Мы же, слепые, отрочески догадывающиеся об этом великом свете, скажем немногое". Обратите внимание на следующие слова: "Настоящее смирение не имеет смиренной речи, ни смиренного вида, не понуждает мыслить смиренно, ни, смиряясь, упрекать себя. Хотя все эти признаки и образы смирения суть как бы разновидности его, но само смирение есть благодать и дар свыше". То есть все перечисленное является лишь способами, средствами к достижению смирения: смиренная речь, смиренный вид, даже смиренная мысль о себе, самоукорение, - но это еще не само смирение, ибо оно есть дар благодати свыше. Здесь уместно вспомнить и выражение старца Силуана. я не помню точно его слова, но смысл их такой: есть смирение аскетическое и есть смирение Христово. Подобным образом высказывается и его ученик архимандрит Софроний (Сахаров). Смирение аскетическое достигается подвигом и в значительной степени благодаря самопонуждению, оно - результат человеческой деятельности. Смирение же Христово - это благодать свыше. О том же говорит Иоанн Лествичник: кто пытается описать смирение, тот делает безумную попытку, которая никогда не осуществится, потому что описать его - это все равно что описать благодать. "Существуют, как говорят отцы, два смирения: а) считать себя низшим всех и б) приписывать свои добрые дела Богу. Первое - начало, второе же - конец смирения". Только не надо думать, что если мы поняли, в чем состоит высшее смирение, то будто бы теперь одним лишь усилием ума или воли мы сразу сможем его приобрести и всегда иметь. Нет, все приобретается постепенно. "Ищущим его следует сознавать и иметь в уме три таких предмета размышления: 1) что они грешнее всех людей, 2) отвратительнее всех творений, как противоречащие своей природе, и 3) несчастнее бесов, как демонские рабы. Смиряющийся так должен говорить: "Точно ли я знаю грехи людей, каковы они и сколько их? превосходят ли они или равняются моим грехам? Вследствие незнания будем, душа, считать себя ниже всех людей, как землю и прах под их ногами. И как мне не считать себя гнуснейшим всех тварей, когда они соответствуют своей природе, с какою рождены, я же по неизмеримым беззакониям уклонился от природы? Подлинно звери и скоты чище меня, грешника, потому я, низвергающий себя до ада и лежащий в нем прежде смерти, ниже всех, да и кто не знает и не чувствует, что грешник низменнее даже бесов, как их раб, послушник и наследник с ними тьмы еще здесь?! В самом деле, он, несчастный, ожесточеннее бесов и, управляемый ими, пострадает чрез это, наследовавши с ними бездну, обитающий прежде смерти в земле, аде и бездне! Как ты осмеливаешься именовать себя праведным, обратив себя злыми делами в грешного, нечестивого и в беса? Горе прельщению и заблуждению твоему, бесноватый, пес грязный, посылаемый за это во огнь и тьму!"

Что сказать об этих словах святого Григория? Если какой-нибудь новоначальный начнет себя понуждать произносить их от всей души, то, пожалуй, он может прийти в уныние. Но скорее всего, это окажется для него только игрой, неким фарисейством, ведь мы знаем, что смирение - это хорошо, потому, произнося о себе уничижительные слова, начинаем думать, будто уже и имеем такую добродетель, однако сердце наше никак слова эти в себя не принимает и не отзывается на них, оно не убеждено в их истинности. Спаситель говорит: "Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем" (Мф.11:29), значит, смирение - это добродетель, которая должна быть укоренена именно в сердце, а не исходить из одного лишь ума. Поэтому приведенные Григорием Синаитом слова уместно произносить тому, кто уже достиг такого состояния, когда они отзываются в его сердце, когда оно чувствует их справедливость. Для нас же правильнее было бы усердно молиться, каяться, а вот когда мы вдруг начнем обнаруживать в себе подобные мысли, когда зазвучат в уме нашем подобные слова, тогда-то мы и поймем, ориентируясь на прочитанное у преподобного Григория, что наше настроение, наше душевное состояние - истинно. То есть приведенное мною поучение указывает нам некие ориентиры на пути к достижению смирения, и когда мы эти ориентиры увидим, тогда познаем, что мы двигаемся правильно. А если же сразу начнем произносить такие слова, пусть даже не вслух, а только мысленно, то, скорее всего, это будет не истинное смирение, а смиреннословие. И конечно, как в отношении любой добродетели и борьбы с какой угодно страстью, так и в отношении смирения новоначальным необходимо советоваться со старицей или духовником, ничего не предпринимать самостоятельно, самочинно, чтобы не допустить какой-нибудь грубой ошибки из-за ложной ревности.

Вот еще одно изречение Григория Синаита, мне кажется, в особенности полезное и, так сказать, жизненное, несмотря на некоторую свою откровенность и даже беспощадность, оно может оказаться также и утешением для тех людей, которые испытывают сильные борения.

"Есть семь взаимно входящих и друг от друга порождающихся, но различных способов, ведущих и руководствующих к ниспосылаемому Богом смирению…" - то есть способов, приводящих к смирению, но еще не являющихся собственно самим смирением. Мы иногда называем эти способы смирением, но делаем это условно; истинное же смирение посылается от Бога, является действием Божественной благодати, оно неизъяснимо, как говорят и Иоанн Лествичник, и Силуан Афонский, и многие другие подвижники. "Есть семь взаимно входящих и друг от друга порождающихся, но различных способов, ведущих и руководствующих к ниспосылаемому Богом смирению: молчание, смиренномудрие, смиреннословие, смиренная одежда, самоунижение, сокрушение духа и отнесение себя всюду к последним. Разумное молчание рождает смиренномудрие. От смиренномудрия проистекают три вида смирения: смиренное словопроизношение, смирение и нищета в одежде и постоянное самоукорение. Эти три вида смирения дают начало сокрушению, производимому попущениями испытаний и называемому промыслительным наказанием и смирением посредством демонов. Сокрушение самым делом легко поставляет душу в ее чувстве ниже всех и последней из всех, как раболепствующую всем. Два этих вида приносят совершенное богодарованное смирение, называемое силой и совершенством всех добродетелей. Оно свое исправление приписывает Богу. Итак, первый из всех образов смирения - молчание, от которого рождается смиренномудрие". Смиренномудрие, судя по самой форме слова, - это смиренное о себе мудрование, то есть смиренномыслие, когда мы начинаем смиренно о себе думать. Конечно, оно еще не есть сердечное смирение, но и это уже немаловажно: человек, вместо того чтобы мнить, будто он из себя нечто представляет и обладает какими-то добродетелями, достоинствами или способностями, начинает помышлять о себе смиренно. Смиренномудрие "производит три вида смирения; три образуют один - сокрушение. сокрушение рождает седьмой вид или подчиненный всем образ первого смирения, которое называют промыслительным. Промыслительное же смирение приносит в душу ниспосылаемое Богом совершенное, истинное, необразное смирение. Первое, то есть промыслительное смирение, возникает при таких условиях…" обратите внимание, это относится ко всем: "Первое, то есть промыслительное смирение, возникает при таких условиях. Если человек, предоставленный самому себе, нравственно побежден, порабощен и испытывает над собой господство всякой страсти и помысла, то, не встречая помощи ни от дел, ни от Бога и совершенно ни от кого и почти впадая в отчаяние, не может, угнетаемый отовсюду, не сокрушиться. Он считает себя низшим всех и последним рабом, худшим самих демонов, как побеждаемый ими и подпавший их тиранству. Это и есть промыслительное смирение. После него Богом подается свыше второе - высшее - смирение, которое представляет собой Божественную силу, действующую во всем и производящую все. Благодаря ей человек, всегда видя себя орудием божественной силы, совершает с ее помощью удивительные Божии дела".

Итак, мы видим, что, по учению Григория Синаита, никто не может стяжать истинного смирения, если не испытает смирения промыслительного, то есть не будет постоянно чувствовать свою немощь, ощущение которой происходит в человеке оттого, что он видит свои бесчисленные падения и совершенно ни от кого не получает помощи, и мимо этого пройти нельзя. В тот момент, когда человек испытывает подобное ужасное состояние духа, он ощущает как бы некую богооставленность, даже как бы некую несправедливость по отношению к себе. Под падениями здесь нужно понимать не падения в смертные грехи или грехи, совершаемые делом, - потому что согрешения подобного рода лишают человека благодати и тогда он уже ничего не может в себе рассмотреть, ибо вразумляет человека благодать, - а падения мысленные, как об этом говорит святитель Игнатий. И вот, постоянно мысленно падая, человек смиряется настолько, что видит: без Бога он не может сделать ничего; то есть на деле, самым глубочайшим образом, сердцем, всем своим существом он познает верность изречения Спасителя: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15:5). Но к этому, как мы видим, тоже нужно прийти. Подобное происходит только с тем, кто ведет духовную брань, кто вступил в борьбу с грехом; по большей же части люди вовсе не замечают происходящего с ними. Если иной подвижник, ощущая, как он бесконечно падает, готов стонать от своей беспомощности и своего богопротивного поведения, от того, что он бесконечно оскорбляет Бога, то человек, совершающий рядом с ним грехи гораздо большие, напротив, даже и не замечает того, что грешит, и чувствует себя совершенно спокойно и беспечально. То есть к ощущению своей преступности пред Богом, своей совершенной немощи, а через это - к сердечному сокрушению еще нужно прийти. Это также действие благодати Божией, несмотря на всю его сокрушительную силу, несмотря на всю глубокую печаль и сильнейшие переживания, которые испытывает человек. Поэтому когда у нас состояние уныния или почти отчаяния от того, что мы бесконечно падаем и никак не можем исправиться, то в этот момент необходимо понимать, что такое состояние обязательно должно быть, через него мы обязательно должны пройти.

Немощь души познается нами опытно, не думайте, что смирение - это нечто стороннее, искусственно прививаемое человеку. Высшее смирение - это действие благодати Божией, но оно приходит, по словам Григория Синаита, только после того, как человек на опыте познает свою немощь, а ведь именно это и является жизненным опытом, когда человек не один раз, а тысячекратно или, может быть, гораздо более убеждается в своей совершенной беспомощности, в своей греховности и даже в лукавстве. И когда он уже окончательно в этом убедится, когда поймет, что без Бога не может сделать совершенно ничего, когда полностью в себе разочаруется, тогда только и начинает действовать в нем благодать Божия. Еще раз говорю, смирение - это не что-то внешнее, это - самопознание. Такого рода смирение старец Силуан, насколько я понимаю, называет смирением аскетическим, а под Христовым смирением он имеет в виду действие благодати Божией, которая уже потом сходит в душу человека, подготовленную таким, я бы сказал, человеческим смирением.

Нужно добавить, что в молитве смирение имеет исключительное значение. Преподобный Иоанн Лествичник пишет: "Сколько ты преуспел в смирении, столько ты преуспел в молитве", а Исихий Иерусалимский говорит, что смирение рождает молитву, а молитва - смирение. Что же это значит? Когда человек смиряется по-настоящему, когда чувствует свою совершенную беспомощность и видит, что никто ничем ему помочь не может и что даже Бог помогает ему словно бы неохотно, как бы отворачиваясь от него, тогда он начинает молиться от всей души, всем своим существом, начинает действительно вопиять к Богу, начинает умолять Его, требовать у Него помощи, пытается "докричаться" до Бога, как будто Тот его не слышит. Конечно, наша в том вина, что Бог нас "не слышит". Нам порой, по нашей душевной немощи, кажется, будто Бог проявляет к нам некоторое безразличие. Однако Бог на такой, можно сказать, хульный наш помысел никак не реагирует, снисходит нам и прощает нас, лишь бы мы искренне ему молились. Он и Сам поучает нас в Божественном Евангелии, чтобы в молитве мы были дерзкими. В одной притче Евангелия от Луки Господь молитву уподобляет человеку, который приходит к своему другу ночью, то есть в самое неподходящее время, когда тот со своими детьми уже спит, и начинает стучать, беспокоить его, и которому друг говорит: "Я не могу встать, уже поздно, я сплю со своими детьми" (см. Лк.11:7). Но он все же проявляет наглость (ведь по-человечески это действительно наглость), отчего друг вынужден встать и дать ему просимое, так как иначе он не оставит его в покое. Вот как Спаситель учит нас молиться. Поэтому когда, с одной стороны, совесть указывает нам на то, что мы должны исполнять заповеди, а с другой стороны, совершенно никаких сил для этого мы не имеем и чувствуем, что бесконечно падаем, что абсолютно беспомощны, тогда мы начинаем искренне вопиять к Богу, тогда молитва наша становится искренней, тогда появляется и внимание и, самое главное, в молитве появляется чувство. Можно сказать - образно, с некоторым дерзновением, - что Бог для нас оживает. До сих пор мы молились Богу сухо, обращались к Нему как к какому-то далекому и непонятному для нас Существу, а с этого времени, когда от своей внутренней боли, от безысходности мы начинаем к Нему вопиять, Он становится для нас живым существом, мы чувствуем Его присутствие, чувствуем, что Он слышит, понимает нас, внимает нам. И это одно уже приносит нам некоторое облегчение, надежду, а иногда и помощь.

Таким образом, смирение действительно рождает в нас истинную молитву, но только в том случае, если мы от всей души хотим соблюсти заповеди, исполнить добродетели или победить страсти. Когда у нас есть установка, что мы ни в коем случае не должны согрешить, тогда мы и молиться будем изо всех сил. Когда же думаем, что если в чем-то и поддадимся тому или иному греху, то в этом ничего страшного нет и Бог нас простит, - тогда, конечно, истинной молитвы не будет, да и быть не может. Собственно, зачем тогда и молиться, о чем и просить, если мы уже заранее сдались? нет смирения, когда у человека совесть осквернена; настоящее смирение бывает тогда, когда мы проявляем твердость в исполнении заповедей, то есть мужество. И вот именно эта твердость, это желание на деле следовать воле Божией дает человеку, как выразился один подвижник, познание своей немощи, а познание немощи естественно рождает единственную добродетель, которая может помочь человеку, когда никто другой помочь не в состоянии, - молитву, и не просто обыкновенную, формальную молитву, пусть даже и искреннюю, а именно такой глубокий, из всего нашего существа исходящий вопль к Богу, как бы вопль отчаяния, длящийся притом не какое-то одно мгновение, не несколько минут, а на протяжении многих часов, дней и даже лет. Таким образом, смирение рождает молитву искреннюю, молитву внимательную, молитву непрестанную. Вот что значат слова исихия Иерусалимского: "Смирение рождает молитву".

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит несколько иначе: "Непрестанная молитва приучает человека не надеяться на себя", - но это не противоречит рассмотренному нами изречению преподобного Исихия. Да, действительно, не только смирение рождает молитву, но и молитва рождает смирение. Когда человек приобретает такую молитву, в нем утверждается чувство, что надеяться можно только на одного Бога, а на себя надеяться нельзя. Он чувствует необходимость изо всех сил понуждать себя к самой главной добродетели, потому что без нее все прочие добродетели нам не помогут. И добродетелью этой является, конечно же, молитва. Важно понять взаимосвязь: от опытного смирения, происходящего от бесконечных мысленных падений, появляется молитва, а от молитвы приходит смирение уже иного рода, являющееся, может быть, тем самым благодатным смирением, о котором говорит старец Силуан, - смирение Христово, то есть благодать Божия, преображающая душу человека и изменяющая его так, что он во всем и всюду приучается полагаться только на единого Господа. Очень важно понять: необходимо изо всех сил понуждать себя противостоять греху и именно в этом противостоянии человек осознает свою немощь. Конечно, можно смиряться и от своих падений, и хочешь не хочешь это и происходит. Но если мы не будем себя понуждать к противлению греху, а станем искать лишь смирения от падений, то, пожалуй, нам и молиться-то не будет никакого смысла. Все наши падения - это не естественное наше состояние, а следствие духовной немощи, и от них мы поневоле смиряемся. Но мы не должны удовлетворяться таким смирением и считать его нормальным, мы должны постоянно противостоять греху. И именно в этом противостоянии, когда человек, напрягая все свои силы, чувствует, что справиться в этой борьбе один не может, он начинает от всей души просить Бога о помощи. Вот, собственно, именно так и происходит внутренняя борьба, таково значение смирения в борьбе человека с грехом.

Конечно, бывают такие самоуверенные, преуспевшие в лукавстве люди, которые каждое свое падение объясняют разными причинами: то виноват в его падении какой-то другой человек, то виновата плохая погода, то его плохой характер, то слабое здоровье. Словом, все свои согрешения он считает не греховной закономерностью, а некой случайностью. И падения у такого человека будут все глубже, все сильнее, они будут повторяться все чаще и чаще, он начнет совершать уже не мысленные грехи, а грехи в словах, потом в делах, а может быть, дойдет и до смертных грехов. И это будет продолжаться до тех пор, пока он волей-неволей не смирится, если, конечно, прежде того не потеряет совершенно ревности к исполнению заповедей. Ведь от навыка ко греху сознание может измениться настолько, что человек скажет: а зачем это смирение мне нужно вообще? Буду наслаждаться жизнью, ведь все так живут, и я так буду.

Поэтому смиряться нужно еще уметь, надо не искать различных оправданий, не выкручиваться, но смириться перед самим собой и сделать правильный вывод: я немощный, ничтожный человек, хуже скотов, как говорит Григорий Синаит, хуже самих демонов, хуже всякой твари. Естественно будет сделать такой вывод, ведь к нему тебя ведет твоя внутренняя жизнь, если ты понуждаешь себя к исполнению Евангелия. Одно дело - когда ты ставишь перед собой какие-то простейшие задачи, например, всегда быть сытым, чисто одетым, чтобы тебя никто не обижал, чтобы ты не был на последнем месте. Если твои жизненные принципы таковы, тогда тебе, пожалуй, и смиряться не для чего, да и не в чем. Другое дело - если ты поставишь своей жизненной целью исполнять евангельские заповеди: блаженны нищие духом (Мф.5:3) или возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф.22:39), любите друг друга, как я возлюбил вас (Ин.13:34), - то есть даже больше, чем самого себя, возлюби врага твоего (Мф. 5, 44), не гневайтесь всуе на ближнего (Мф.5:22), не судите, да не судимы будете (Мф.7:1) и прочие. Если мы все эти необыкновенно возвышенные заповеди сделаем своими жизненными принципами, непрестанно станем содержать их в уме своем, изо всех сил будем стремиться их исполнять, то увидим, что постоянно грешим и что сил наших не хватает. Мы хотим исполнить заповеди - и не можем, падаем вновь и вновь - и только тогда познаем свою немощь. Справедливо сказал некий подвижник: "Евангельские заповеди научают человека своей немощи", - это первое, что человек познает, когда пытается понудить себя к деланию их. А если Евангелие является для нас чем-то маловажным и несущественным, если мы только говорим, что верим в него и что мы христиане, а в жизни руководствуемся совсем противоположными принципами, тогда о евангельских заповедях говорить уже, конечно, не приходится. Например (если рассматривать нашу повседневную жизнь), когда мы хотим непременно настоять на чем-то своем, допустим, добиваемся того, чтобы форточка в келье была открыта или закрыта, в зависимости от нашего желания, то своей немощи мы, конечно, уже и не почувствуем. Да и как мы могли бы ее почувствовать? Но кто понимает, что ему необходимо уступить ближнему, а у него внутри все против этого восстает и он едва-едва сдерживается от гнева, молится и не знает, что с собой делать, - только тот и способен ощутить свою немощь. Или если он, скажем, уступил, форточка осталась открытой, в келии холодно, отчего он всю ночь ворочается, но терпит и борется с собой, молится, чтобы не разгневаться, - и тогда он ее чувствует. То, что я сейчас привожу в качестве примера, - вроде бы пустяк, но в таких пустяках и проявляются наши добродетели или пороки.

Подводя итог, можно сказать, что существует две возможности для смирения. Первая - когда в случае своего падения мы делаем вывод о своей немощи, а не оправдываем это какой-то случайностью, не уверяем себя, будто в следующий раз обязательно поступим иначе, потому что в этот раз мы согрешили нечаянно, хотя это "нечаянно" у нас бывало уже две тысячи раз. То есть мы смиряемся, делая из своих падений правильный вывод; смиряемся и познаем свою немощь. Желательно, конечно, чтобы это были только мысленные падения. Вторая - когда мы осознаем свою немощь в борьбе, в противостоянии соблазну и страсти, едва-едва терпим воздвигнутую врагом против нас брань, с трудом удерживаемся от греха и изо всех сил вопием к Богу, просим Бога о помощи.

Вот, собственно, два момента, от которых мы можем смириться. Конечно, лучше, чтобы был только второй, но, безусловно, не избежать и первого, то есть невольных мысленных падений. Чем глубже, чем полнее человек убедится в своем бессилии, в своей полной несостоятельности, тем сильнее, откровеннее начнет действовать в нем благодать Божия, укрепляющая его в исполнении заповедей и особенно в молитве, ибо от молитвы будет проистекать и все прочее. Для того чтобы прийти к смирению от своих падений, необходимы некоторые условия, которые перечисляет Григорий Синаит: "молчание, смиренномудрие, смиреннословие, смиренная одежда, самоунижение (а это то же, что и самоукорение), сокрушение духа и отнесение себя всюду к последним. Разумное молчание рождает смиренномудрие. От смиренномудрия проистекают три вида смирения: смиренное словопроизношение, смирение и нищета в одежде и постоянное самоукорение. Эти три образа смирения дают начало сокрушению, производимому попущением испытаний". Как видим, сначала необходимо приобрести эти три вида смирения: смиренное словопроизношение, смирение и нищету в одежде, постоянное самоукорение. святитель Игнатий (Брянчанинов) под смирением в одежде подразумевает то, чтобы мы ничем не выделялись - ни в сторону особой нищеты, ни в сторону роскоши, - а выглядели, как все. Смиренное словопроизношение - это, думаю, понятно всем: надо говорить просто, не выражаться высокопарно. Очень важно также и то, что невозможно приобрести промыслительного смирения, или, как оно называется иначе, смирения от демонов, без самоукорения, потому что нам невозможно прийти к выводу о своей греховности и духовной немощи, если мы постоянно себя оправдываем.

Вопрос. Смирение Христово и смирение аскетическое - это два разных типа или одно исходит из другого?

Ответ. Как видно из прочитанного поучения Григория Синаита и слов старца Силуана, аскетическое смирение как бы подготавливает приход того благодатного смирения, которое есть неизъяснимое действие Божественной благодати, не поддающееся даже описанию, как говорит Иоанн Лествичник.

Вопрос. А юродство можно отнести к Христову смирению?

Ответ. Смирение не имеет ничего внешнего. Человек не стремится его как-то показать, поэтому неопытными людьми оно, может быть, даже и не будет узнано. Например, праведного Симеона Верхотурского при его жизни никто особенным не считал, для всех он был обыкновенный человек, портной. Проявляется это смирение лишь в каких-то особых случаях, когда для этого возникает повод.

Вопрос. Аскетическое смирение, как Вы только что зачитали, проявляется в том, что человек сам себя укоряет, смиреннословит, а потом, когда он смиряется настолько, что достигает смирения благодатного, он, если я не ошибаюсь, уже перестает себя укорять. Почему?

Ответ. Что такое самоукорение? Самоукорение - это понуждение себя к смирению. Что такое смиренная речь? Это, опять же, понуждение себя к смирению. А зачем понуждать себя к тому, что уже имеешь? Ведь смиренный и так уже думает о себе плохо. Если даже он приобрел какие-то великие добродетели, он все равно приписывает их Богу и самого себя считает ничего не значащим. Были же такие подвижники. Не мог ведь, например, Симеон новый богослов не осознавать той великой благодати, которую имел. Или отец Иоанн Кронштадтский, который говорил: "без Бога я ничто, а с Богом я нечто". Представьте себе: человек каждый день творил несколько чудес, даже воскрешал мертвых; не мог же он не осознавать, что это чудо и что он из себя представляет "нечто". Но он все приписывал Богу, понимал, что таким образом через него действует Божественная благодать. И это свидетельствует о том, что в нем было истинное смирение, Христово смирение, которое не допускало ему вознестись. За что же он мог себя укорять?

Вопрос. Святой Иоанн Кронштадтский пишет о себе: "вот я опять поддался такому-то помыслу". Он так говорит о себе от смирения?

Ответ. Его слова свидетельствуют о том, что он внимал себе, следил за собой, не считал себя достигшим совершенства, боролся с грехом, но в то же время он не мог не осознавать себя необыкновенным человеком. И не только по фактам чудес: ведь он углубленно молился и чувствовал обилие благодати, действовавшей через него. Известен случай, когда во чреве одной матери умер плод. Отец Иоанн выгнал всех из комнаты, молился, обливаясь потом, и затем сказал: "Богу угодно плод воскресить". Откуда он знал - он же не доктор, - что происходит во чреве матери? значит, в тот момент он чувствовал в душе нечто необыкновенное. Когда он служил Литургию, то испытывал такой молитвенный подъем, что присутствовавшие в алтаре содрогались от благоговейного ужаса, находясь рядом с ним. В таких подвижниках, как отец Иоанн, действует высшее смирение. Вовсе необязательно, чтобы они творили чудеса, я просто привел очень яркий пример, когда благодать проявляется даже внешне.

Вопрос. Из письма святого Иоанна Златоуста к Олимпиаде: "И Сам Христос, показывая, насколько важнее девства милостыня - скипетр, который ты сама крепко держишь и за который давно стяжала себе венец, - изгнал из того сонма половину дев, так как они вышли без этой добродетели. Лучше же сказать, потому, что они не владели ею в достаточной степени, потому что масло у них было, но не в достаточной мере; а тех, которые вышли без девства, но облечены были добродетелью милостыни, принял с великою честию, называя их благословенными Отца, призывая их к себе, даруя им участие в Царстве Своем, провозглашая об их добродетели перед всей вселенной". Получается, что милостыня выше девства? Мне было непривычно услышать такое толкование притчи о юродивых девах: если честно, непонятно, причем тут милостыня.

Ответ. Необходимо иметь в виду, что святитель Иоанн Златоуст обращался к конкретному человеку, подбадривая его в совершении определенной добродетели. Надо думать, что Олимпиада занималась в особенности именно добродетелью милостыни, поэтому он и подбадривает ее в этом отношении. Может быть, и скорее всего, она была вдовицей. Вот он ее как бы и утешает: не печалься, что ты не девица, ибо милостыня выше девства. Все очень просто. Ведь понятно: если у человека будет девство, но не окажется никаких других христианских добродетелей - молитвы, поста, бдения, милосердия, - то оно одно само по себе не принесет никакой пользы. То есть целомудрие без прочих добродетелей - это ничто. Например, жрицы богини Артемиды, по самому уставу своего ложного богослужения должны были быть девицами, но эта девственность, поскольку жили они в заблуждении, поклоняясь бесам, никакой пользы им не приносила. у римлян тоже был культ какой-то богини (не помню ее имени), которой должны были служить девицы, что-то подобное было и у египтян. сама по себе девственность, если она соединена с заблуждениями, а также при отсутствии прочих добродетелей, ничего не приносит. Целомудрие должно соединяться с определенными добродетелями, поэтому Иоанн Златоуст говорит правильно. Только не нужно его слова абсолютизировать так, будто бы милостыня вообще выше девства. Если взять только девство и только милостыню - то да, милостыня выше. Но если взять милостыню с девством и милостыню без девства, то получится, что милостыня с девством, конечно, выше. Если взять, допустим, молитву без девства и молитву с девством, то молитва с девством будет выше и молитва девицы будет более угодна Богу. И не только целомудрие, но и вообще воздержание - даже у человека, который, может быть, имел в прошлом плотские грехи, - приравнивается почти к девству и является великой добродетелью пред Богом и великим жертвоприношением ему. Поэтому умалять значение целомудрия никак нельзя. Это действительно особая жертва Богу, можно сказать, всесожжение Ему. Иоанн Златоуст истолковывает притчу о десяти девах в узком смысле и приспосабливает к данному случаю, толкуя елей как милостыню. Самое мудрое объяснение этой притчи, по моему мнению, принадлежит Серафиму Саровскому, который говорит, что елей - это благодать.

Вопрос. У аввы Дорофея в одном месте его творений сказано: "Телесные труды нужны, ибо когда смиряется тело, смиряется и душа". В другом месте он говорит, что труд без смирения ничто. Значит, не всякий телесный труд приводит ко смирению или совершается с пользой? В той же книге прочла, что труд сам по себе суетен и вменяется ни во что. Но если это так, то как же тогда относиться к первому высказыванию преподобного Дорофея?

Ответ. Под телесными трудами нужно понимать не тот труд, когда кто-то доски пилит, а прежде всего посты, поклоны, всенощные бдения и прочие чисто монашеские подвиги. Они полезны тогда, когда через смирение тела смиряется и душа. То есть авва Дорофей в своей книге указывает, как правильно совершать телесные подвиги. Если они приводят к надмению, что часто бывает у неопытных (а это происходит, когда телесное делание не соединено с духовным, то есть с умной молитвой, с покаянием), тогда телесные труды не только не приносят пользы, но даже причиняют вред, потому что надмевают человека. Я не вижу здесь никакого противоречия. "Сам по себе труд суетен и вменяется ни во что…" - действительно, если мы делаем поклоны, а при этом кичимся и не приобретаем смирения, то поклоны эти превращаются в физкультуру, являясь притом не самым лучшим упражнением. Так что никакого противоречия в словах аввы Дорофея нет.

Вопрос. Расскажите, пожалуйста, какую грубую ошибку можно совершить из-за ложного смирения? Умом стараешься смиряться, а душа не смиряется. Ощущаешь это при искушении, начинаешь о том скорбеть, а потом опять все повторяется, падаешь даже в мелочах.

Ответ. что значит "ложное смирение"? Ложное смирение - это, во-первых, смирение показное: напускной смиренный вид, смиренная речь; во-вторых, это смиреннословие, когда человек говорит о себе, что он великий грешник и хуже всех, а если его на самом деле оскорбят, то он тут же возмущается и очень ревностно отстаивает свои права; в-третьих, это когда человек мысленно повторяет какие-то заученные смиренные фразы, допустим изречения святых отцов о смирении, а до сердца его ничего из этого не доходит. А пока человек не убедился в чем-то своим сердцем, с уверенностью можно сказать, что по-настоящему он так о себе и не думает. Человек, если можно так выразиться, мыслит сердцем: если он сердцем не думает так или иначе, значит он вообще в том не убежден - будь то хорошее или плохое. Поэтому самое главное - найти ту меру смирения, при которой ты бываешь искренне убежден сердцем, а уже от нее начинать двигаться дальше и понуждать себя к большему.

9 января 2000 г.

Примечания
Преподобный Григорий Синаит. Творения/ Пер. еп. Вениамина (Милова). М.: Новоспасский монастырь, 1999.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь