Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодня я хочу поговорить о правильном отношении к стяжанию монашеских и вообще христианских добродетелей, о правильном отношении к исполнению заповедей. Когда новоначальный вступает на путь духовного делания (даже не так важно, монашествующий он или мирянин), он должен знать, как правильно приобретаются добродетели. Конечно, есть различия между тем и другим образом жизни и одни добродетели в большей степени приличествуют мирянам, а другие - монашествующим. Об этом замечательно, мудро говорит святитель Игнатий (Брянчанинов) в своем "Слове о спасении и христианском совершенстве", которое я сейчас пересказывать не буду, так как это не касается главной темы. Итак, если мы не будем иметь правильного подхода и начнем делать все неразумно, то, конечно же, преуспевать в стяжании добродетелей не будем, а останемся безуспешными, впадем в нерадение и, может быть, растеряем даже ту ревность, тот запал, который у нас был перед вступлением на путь духовной жизни, - впадем в состояние полной опустошенности.

Когда мы приступаем к исполнению каких-то добродетелей, у нас возникает, как это и свойственно человеку, желание приобрести то, к чему мы стремимся, как можно быстрее и с минимумом трудов. И в связи с этим, читая святоотеческую литературу, а порой даже не святых отцов, а каких-то современных авторов, не очень еще авторитетных, иногда даже таких, которые не на аскетические темы пишут, а рассуждают о вопросах нравственности в общих чертах, не указывая конкретных способов, как стать людьми нравственными, мы ищем у них указание на то, как лучше, как легче совершить свой путь. Человек даже собственно о пути и не думает, а думает о том, как легче стяжать те добродетели, которые или привели бы его в состояние духовного совершенства или, по крайней мере, дали бы ему покой от мучительной борьбы со страстями. И таким образом, мы понимаем прочитанное в святоотеческой литературе не так, как понимали это сами писатели тех книг, допустим Иоанн Лествичник или любой другой древний или более близкий к нам по времени автор, например святитель Игнатий (Брянчанинов). Мы ищем в этих книгах какой-то мудрый совет, который сразу или почти сразу привел бы нас к цели. Глядя на святоотеческую литературу через призму предвзятого к ней отношения, когда мы думаем, что, изучив ее, мы найдем там что-то такое, что поможет нам стать исключениями из общего правила, мы, конечно же, понять ее правильно не можем. Мы выбираем из нее то, что льстит нашей гордости (ведь это желание очень быстро стяжать добродетели или быстро, без труда, избавиться от действия страстей является признаком и следствием ложной ревности, то есть гордости). Нам думается, что именно мы являемся исключением: то, на что другой, может быть, потратил бы всю жизнь, я способен или способна, пусть даже при помощи мудрых святоотеческих советов, приобрести за недолгое время, потому что я нашла ответ, допустим, у Иоанна Лествичника или у Макария Великого. И то или иное совершенно превратно понятое святоотеческое изречение мы делаем своим руководством и начинаем усердно, как нам кажется, - хотя на самом деле это все суетно и своевольно - трудиться, чтобы привести в исполнение то, что нам говорит святой отец. Конечно же, через некоторое время, как правило, довольно быстро, человек терпит неудачу: не приобретает он ни непрестанной молитвы, ни любви к ближнему, ни смирения, ни других возвышенных добродетелей (потому что обычно в таких случаях человек стремится к добродетелям именно возвышенным). Тогда начинается поиск объяснения. Если человек горделивый, он не хочет согласиться с тем, что вообще не нужно искать легкого и быстрого способа, а нужно разумно, терпеливо трудиться, положившись на волю Божию. Наверное, думает он, все в общем-то правильно, просто я не учел какого-то момента. И у того же Иоанна Лествичника или у другого подвижника он находит "подсказку", как правило, опять же совершенно произвольную, и ему, этому неразумному монашествующему, кажется, что теперь, при помощи этого уточнения, у него все получится. И опять начинается суетный труд, который, конечно же, вновь завершается поражением, и так происходит без конца.

И это все-таки не самый плохой вариант: человек опирается на святых отцов и нечаянно, при содействии благодати Божией, все-таки может найти и то, что его обличает и на самом деле вразумляет. Но бывает худший вариант - когда человек опирается лишь на свой разум, когда сам начинает изобретать способы, чтобы стать исключением из общего правила, чтобы достигнуть искомого при помощи какого-то особого собственного пути или особого средства. Здесь дело обстоит уже более серьезно и опасность гораздо большая. Человек, до такой степени поддавшийся своей гордости, может даже впасть в прелесть. Хорошо, если он имеет хотя бы правильный ориентир, правильную цель - допустим, стремится к покаянию, к внимательной молитве. Но ведь он может и цель подменить, поставить перед собой такую цель, которая тоже является его собственной выдумкой, хотя и выглядит как святоотеческий совет, как мудрость, заимствованная у святых отцов. Допустим, прочитает он преподобного Исаака Сирина и захочет такую веру приобрести, чтобы и чудеса творить, и по воде ходить, и прочее. Да, на самом деле бывали такие люди: иные древние подвижники ставили перед собой подобную цель, и мы действительно читаем об этом у одного из самых великих святых отцов и аскетических учителей - Исаака Сирина. Но если мы сами поставим перед собой эту цель - достигнуть чудотворения или приобрести такую любовь к Богу, какую имели Христовы мученики, готовые отдать свое тело на страдание и смерть ради Христа, то, конечно же, либо ничего не приобретем и весьма скоро почувствуем совершенную опустошенность, либо, чего не дай Бог, можем вместо этих великих, непостижимых, почти что недоступных для наших современников, то есть для нас всех, добродетелей ощутить в себе ложное, бесовское действие, которое мы по неопытности и по гордости примем за присутствие в нас этих добродетелей. Нам покажется, что мы охвачены пламенной любовью к Богу, готовы на страдания, на муки; и какие-то незначительные скорби, неприятности, которые из-за гордости своей, из-за презрения ко всем окружающим, будем легко переносить, мы примем уже почти за эти страдания и станем думать: да, действительно, раз мы так легко переносим все эти скорби, значит, мы уже действительно имеем такую любовь. Или, также по бесовскому действию, будут происходить (или нам будет видеться, что происходят) какие-то совпадения, и хотя это будут наверняка случайные стечения обстоятельств, мы будем думать, что по нашей молитве совершаются чудеса. И такой человек, конечно, весьма близок к погибели, потому что он изобрел ложное средство к достижению добродетелей, он собственно изобрел и ложную цель.

Мы должны делать все разумно и здраво. Смирение состоит не только в том, чтобы почитать себя грешником и даже быть истинно в этом убежденным, но и в том, чтобы знать свои возможности. Вот это и есть истинное смирение, которое проявляется в жизни, а не в мечтах и фантазиях. Я знаю свои реальные возможности, знаю свою меру, как говорят святые отцы, и соответственно этой мере ставлю перед собой реальную цель, ту, которая на самом деле может быть мною достигнута в известный момент времени. Это трудно определить самому, но с Божией помощью, благодаря внимательному, трезвенному чтению Священного Писания и творений святых отцов можно себя в них увидеть, как в зеркале, и распознать. Еще лучше, если у нас есть духовное руководство. Тогда нам легче понять саму святоотеческую литературу, разобраться в ней. Тогда человек видит себя таким, каков он на самом деле. Зрелище это не всегда приятно, обличение трудно воспринимается, даже когда оно исходит от того, кому ты доверил свою душу. Часто приходится, так сказать, просто терпеть то, что твои руководители "портят тебе настроение", потому что никому не хочется видеть себя таким, какой он есть на самом деле, все мы строим на счет себя иллюзии и этим себя утешаем. Но это путь, на котором человек познает свою действительную меру, то есть на самом деле смиряется: он не говорит громких слов, не говорит о себе, что он великий грешник, что он хуже всех, но он видит свои недостатки, пороки, все свое, выражаясь избитым, но очень точным выражением, моральное уродство. И тогда он, конечно же, может и свои нравственные силы оценить правильно, разумно, а оценив их, понять, на что он способен, какой груз в данный момент своей жизни может поднять, какую нравственную работу выполнить, - и за то берется. Но при этом, понимая, что всякий человек - существо лукавое, переменчивое, он не надеется лишь на себя даже и в этом делании, которое разумно и правильно оценено им с помощью святоотеческих наставлений и духовного руководителя, а непрестанно взывает к Богу, прося Его о помощи. И тогда постепенно, медленно он двигается вперед. Бывает, конечно, что на какого-нибудь подвижника, который трудится, не ожидая в скором времени (что справедливо) никакого плода, результата, снисходит благодать Божия: видя его истинное смирение, выражающееся в делах, а не в мечтах, видя его терпение, Господь посылает ему Свою благодать, и он получает то, чего еще и не ожидал, что на самом деле, по логике вещей, преждевременно. Но мы никогда не можем на это рассчитывать. Такое ожидание, безусловно, также признак гордости. Одного человека Бог посетит, может быть, в начале его подвига, преждевременно, незаслуженно, а уже потом он до смерти будет подвизаться, отрабатывая то, что получил в начале, а другой, напротив, будет всю жизнь трудиться и заслуженно получит свою награду только в конце, перед переходом в вечность. Для этого вообще мы и трудимся, ради этого и собрались - для спасения души, а не для того, чтобы достигнуть какого-то, так сказать, отвлеченного совершенства, не имеющего отношения к нашей собственной жизни.

Совершенство - это не что-то желательное, но не обязательное, чего может и не быть. Под христианским совершенством понимается такое состояние, когда человек достигает наибольшей близости к Богу, приобретает наибольшую надежду на милость Божию, на спасение души. Совершенным мы называем того, кто, с человеческой точки зрения, сделал практически все для своего спасения. Не надо думать, что для спасения есть какой-то обязательный минимум, а кто сделал что-либо сверх того, тот уже и совершенный. Никто не может сделать для своего спасения достаточно, никто не может быть уверен, что он сделал все, что необходимо. Из жизнеописаний великих подвижников благочестия мы знаем, что и сподобившись высочайших даров бесстрастия: любви Божией, чудотворения и прочих, - они тем не менее плакали, даже в последние минуты своей жизни каялись, и хотя надеялись на милость Божию, все-таки трепетали от страха, потому что знали, что такое вечность. А мы только верим в эту вечность - верим с чужих слов. То есть совершенный человек, истинно совершенный христианин отнюдь не уверен в своем спасении, и это является доказательством того, что совершенство - это лишь большее количество трудов, которые человек предпринимает ради своего спасения.

Поэтому мы должны всю жизнь трудиться, смотря на свое теперешнее состояние трезво; а не становиться изобретателями давно уже изобретенных вещей, не искать какого-то особенного, исключительного пути. Каждый: умный или глупый, образованный или необразованный, старый или молодой - почему-то думает, что он - исключение. И на каком основании? Это невозможно определить. А если серьезно, то основанием является наша гордость. Человек из гордости представляет себя кем-то исключительным и думает, что он изобретет сам, или вычитает у святых отцов, или выслушает из уст какого-то духовно опытного человека такие способы, такие приемы, с помощью которых быстро и легко совершит свой путь, без тех тяжких трудов, какие, мы знаем, понесли все подвижники благочестия. Каждый из них - будь то мученик, или подвижник, спасавшийся в монашеском чине, или праведник, совершавший свой подвиг в миру, или святитель, или Христа ради юродивый - много и тяжко потрудился, потрудился с таким чрезвычайным напряжением сил, что это кажется даже невозможным. Вот когда человек доходит до некой грани, тогда милость Божия обычно его и осеняет. И когда человек приучается находиться вот в таком особенном, напряженном, собранном состоянии, когда он постоянно видит, что в лучшем случае только на мгновение способен в нем удержаться собственными силами, а чтобы пребывать в нем все время, ему необходима непрестанная помощь Божия, - вот тогда он постепенно, именно в таком нравственном труде, в нравственном напряжении, совершает свой путь к стяжанию той или иной добродетели, к стяжанию всей совокупности монашеских и христианских добродетелей. И ничего нового мы не изобретем, все уже давно известно, все пережито и открыто святыми отцами, и нам нужно только следовать по пути, уже проложенному и хорошо протоптанному, а в обход или, так сказать, наперерез, чтобы сократить время, дороги нет. Если мы пойдем каким-то новым и, как нам кажется, коротким путем, то наверняка погибнем.

Бывает, что человек ставит перед собой неразумно-возвышенную цель, но, как об этом говорит преподобный Иоанн Лествичник, тот, кто хочет достигнуть добродетели преждевременно, и в свое время ее не приобретет. Этот человек вновь и вновь терпит поражение, чувствует опустошение - большее или меньшее, иногда совершенно полное, впадает в крайнее уныние и отчаяние и винит в этом своих наставников, которые "не дают ему такого остроумного совета, чтобы, как сказано в сказке, "одним махом семерых побивахом". И у святых отцов он такого совета не находит, потому что его просто нет. И тогда он начинает разочаровываться в святоотеческом учении, а чаще - приходить к мысли, что избрал не тот путь. А на самом деле виноват он сам - в том, что поддался гордости и ищет того, что для него невозможно. Все достигается постепенным и благоразумным трудом над собой. Если мы все совершаем как положено - конечно, не с нашей точки зрения, а когда такую оценку дают наша старица, или настоятельница, или духовник, - но не получаем ожидаемого результата, то это вовсе не значит, что мы делаем что-то неправильно. Просто мы сразу хотим слишком многого. Допустим, человек упражняется в Иисусовой молитве, как положено всякому монашествующему, и пытается сосредоточиться, стяжать внимание, но не приобретает его в такой степени, как ему бы хотелось, как это описывается, например, в книге "Откровенные рассказы странника": не может он читать двенадцать тысяч Иисусовых молитв в день, а получается у него только одиннадцать с половиной. И недотягивает-то всего на пятьсот молитв каких-то (фактически это его нерадение), а начинает обвинять всех, что его неправильно учат, что наставники его ошибаются, что они неопытные, что они не открыли ему какой-то тайны или сами ее не знают. Начинает думать: а может быть, его место вообще в миру, если он уже три года в монастыре, а непрестанной молитвы у него еще нет, бесстрастия еще нет и так далее. Человек этот забывает об одной вещи - что в настоящий момент он просто не может приобрести той высокой степени добродетели (допустим, внимания или непрестанности в молитве), которой желает, а может совершенствоваться только в другом отношении: например, появится у него некоторое сердечное сокрушение, устная молитва временами будет переходить в умную. И это действительно большой прогресс, это движение вперед, но для него оно ничего не значит, он ведь не этого хочет.

Все должно быть постепенно, все должно оцениваться трезво. Бывает, что человек много усердно трудится, но он пришел из мира с большим грузом - не обязательно каких-то грехов. Это может быть человек самый обыкновенный в нравственном отношении, как все люди, но груз его состоит в его нравственной развращенности в широком смысле слова, допустим, в чрезвычайном своеволии, горделивости, мечтательности, тщеславии и так далее. И пока это, как говорят отцы, вещество страстей постепенно не истребится огнем благодати, ни о каком прогрессе речи идти не может. Один, более смиренный, развивается быстрее, другой - просто чудовище в смысле гордости и тщеславия, и пока вот эта гордость постепенно не умалится, в нем не может произойти никаких изменений. А человек этого не хочет понимать по той причине, что не видит себя таким, каков он есть. Он ожидает чуда там, где его не может быть. Уже одно то чудо, что он оказался в обители, что Господь ему внушил мысль о вечности, что этот человек понял, что нужно все оставить ради будущей жизни. И это уже есть великое чудо и посещение Божие, которого сподобляется на самом деле ничтожное меньшинство.

Мы видим, что мир погибает, утопает во зле, что он не только пребывает в нерадении, но подавляющее большинство народонаселения Земли находится просто в неверии или заблуждении. Многие современные подвижники и писатели называют наше время временем отступления, апостасии. По статистике, конечно приблизительной, православных христиан - тех, кто посещает храм, настоящих членов Церкви, как их называют, "практикующих христиан", - в России от одного до четырех процентов населения, а если учесть все человечество, то в процентном отношении их окажется намного меньше. И из них совсем немногие, лишь единицы, оставив мир, пошли в монастырь, и вы в их число входите. Это действительно милость Божия, посещение Божие. Ведь если вы посмотрите на свою предыдущую жизнь, вы в ней не увидите ничего, что давало бы основание для подобного шага: все было только против. И поэтому мы видим в этом именно милость Божию, а не нашу собственную заслугу, - даже ничтожной нашей заслуги здесь нет. И за одно это нужно день и ночь благодарить Бога, изумляться милости Божией и восклицать вместе с пророком Давидом: "Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми" (Пс.115:3). А мы вместо этого горделиво ищем возвышенных добродетелей, ничего для того не желая делать. Когда человек хочет разбогатеть, стать миллионером, он понимает, что ему нужно много трудиться, рисковать своим состоянием, здоровьем, а подчас и жизнью, потому что завистников, желающих завладеть деньгами, большое количество. И человек этот много, усердно, рискуя жизнью, трудится для того, чтобы приобрести это богатство, купить себе, допустим, виллу в Испании или квартиру в Париже. А мы хотим приобрести себе обитель в Царствии Небесном - и без всяких трудов. Вот чтобы старица что-то такое сказала и в душе у нас сразу все перевернулось, чтобы на следующий день после того, как мы прочитали, например, у Иоанна Лествичника какое-то изречение, какой-то совет, все страсти в нас сразу угасли. И если сразу этого не происходит, значит либо место наше в миру и мы здесь напрасно находимся, либо наставники - легкомысленные и неопытные люди; а некоторые вообще думают: нет мне спасения.

Нужно трудиться, трудиться много, усердно и ожидать не каких-то быстрых результатов, которые, как нам кажется, являются признаками успеха, а именно тех результатов, которые могут появиться на данной стадии нашего духовного развития. Вот что является истинным признаком правильного духовного пути. На это также указано святыми отцами, об этом много рассуждают подвижники: нужно уметь трезво на себя посмотреть, правильно себя оценить, и тогда мы будем разумно, равномерно двигаться. Может быть, мы даже сподобимся и какого-то особенного посещения Божия, с нами произойдет неожиданное, быстрое, незаслуженное изменение, но рассчитывать на него, конечно, не нужно, это будет признаком гордости. Если это с подвижниками и случается, то именно неожиданно. Смирение ничего подобного не ждет - таких вещей ожидает гордость. В общем, суть дела состоит в том, что изобретать ничего не нужно, не нужно искать какого-то особенно эффективного средства, а надо следовать именно по пути святых отцов, - не по выдуманному нами, мнимо святоотеческому пути, а по истинно святоотеческому. Иногда даже само аскетическое учение святых отцов, если к нему неразумно относиться, может стать для нас соблазном, если мы вдруг решим, что благодаря знакомству с этим учением, благодаря только одному знанию теории мы быстро, легко, без наших трудов исполним евангельские заповеди. Мы забываем о терпении, на которое указал Спаситель как на нечто необходимое: В терпении вашем стяжите души ваши (Лк.21:19), забываем о смирении: Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим (Мф.11:29). Если мы узнали учение Иоанна Лествичника о движении человека к совершенству, это не значит, что мы уже начали к этому совершенству на самом деле двигаться. Если мы вовремя можем вспомнить какое-либо изречение из аскетических творений знаменитых православных писателей, это не значит, что мы таким образом уже получили средство для того, чтобы исполнить заповеди. Никакие учителя Церкви не могут избавить нас от трудов. Они лишь изъясняют Евангелие, но не освобождают от необходимости трудиться над его исполнением, от необходимости понуждать себя чрезвычайным понуждением, превосходящим, как нам иногда кажется, наши силы. Потому нужно избавиться от этой детской иллюзии, что мы, что-то вычитав, что-то от кого-то услышав или придумав что-то сами, в виде исключения легко достигнем того, что древние отцы и современные подвижники приобретали и приобретают потом и кровью. Действительно, чтобы стать истинным христианином, необходимо пролить пот, кровь и слезы. Это должны усвоить все, без этого не может быть в человеке никакого благотворного изменения. Может быть, в этом смысле, по крайней мере отчасти в этом смысле, нужно понимать и святоотеческое изречение о том, что человек ничего не может достигнуть без сердечной болезни. А мы как раз и хотим изобрести что-нибудь, чтобы эту сердечную болезнь миновать. Ничего изобрести не получится, не тратьте на это времени напрасно, грубо говоря, займитесь делом. Вот и все.

Вопрос. Что имеется в виду под сердечной болезнью? Должно сердце болеть?

Ответ. Под болезнью сердечной имеется в виду не болезнь сердца. Сердце надо понимать в духовном смысле слова - как источник чувств и мыслей человека. Сердечная болезнь - это переживания человека, когда он испытывает внутреннее душевное напряжение, душа его страдает в борьбе с грехом.

Вопрос. Что значит роптать на самого себя и почему это грех?

Ответ. Роптать на самого себя - это значит, например, считать себя неудачником или неспособным к духовной жизни. Допустим, человек думает, что раз у него голова не такой формы, как у других, или руки как-то не так растут, или слабое зрение, то поэтому он неспособен к монашеской жизни. Тогда этот человек вместо того, чтобы заставлять себя трудиться, ропщет на себя, клевещет на свою природу, то есть фактически на Бога: якобы Бог создал его таким, что он неспособен к спасению. А ко спасению всякий человек способен, и в этом смысле все люди равны. Человек может быть неспособным к умственной деятельности: один, допустим, стихи пишет, а другой поздравительную открытку еле-еле сочиняет, в этом смысле может быть, конечно, разница. А в смысле спасения все равны. Более того, иногда бывает, что люди простые к нему более способны, чем люди умственно развитые, потому что они проще и естественнее воспринимают Евангелие. Тут ни у кого ни перед кем нет никакого преимущества, и поэтому когда человек говорит, что он неспособен к духовной жизни, то это значит, что он ропщет на себя и, можно сказать, клевещет на Бога. Именно клевещет, ведь Бог - Творец его природы, Творец каждого человека, и не может один человек быть более способным попасть в Царствие Небесное, а другой - менее.

Вопрос. Вы говорили, что каждый наш добрый поступок записан у Бога и что мы за него получим награду на небесах. Все христиане должны об этом знать. У меня возник вопрос: при совершении доброго поступка я начинаю думать о том, что мне это зачтется и что, может быть, Господь простит какой-нибудь грех. Ради этого, наверное, хочется творить добрые дела. Правильно ли это?

Ответ. Лучше делать добрые дела как должник, то есть понимая, что перед Богом мы являемся бесконечными должниками. Добрые поступки мы совершаем не для того, чтобы сделать Ему что-то приятное. Нет, мы отдаем свой неоплатный долг. И если мы стараемся хотя бы частично этот долг погасить, то Он, милосердный, может простить нам и все остальное - ту гораздо большую, громаднейшую, часть, которую мы возвратить Ему не можем. Потому что, чтобы мы ни делали, мы делаем руками или при помощи нашего ума и души, а они есть творение Божие, все это вместе с бытием даровано нам Богом, и потому мы никогда долг вернуть не можем; отдавая лишь какую-то его часть, мы получаем за это надежду на то, что все остальное нам будет прощено. А кто думает, что получит награду, - в принципе, это тоже неплохо, это лучше, чем ничего не делать. Если такое чувство побуждает, мобилизует человека на добрые дела, то можно использовать и его, а потом, возможно, Бог даст, появятся и более возвышенные...

Вопрос. В Евангелии от Матфея написано: Слышасте, яко речено бысть: око за око и зуб за зуб. Аз же глаголю вам: не противитися злу, но аще кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую (Мф.5:38-39). И дальше: Слышасте, яко речено есть: возлюбиши искреннего твоего, и возненавидиши врага твоего. Аз же глаголю вам: любите враги ваши, благословите кленущие вы, добро творите ненавидящим вас, и молитесь за творящих вам напасть и изгонящыя вы (Мф.5:43-44). Почему эти заповеди не были даны Моисею и людям, жившим в его время, а только намного позже, уже Самим Господом, для нас?

Ответ. Потому что в его время не было у людей благодати для того, чтобы это исполнить, не было силы. А Господь не только дал нам новые заповеди, но и даровал силы для их исполнения. Это первое и, наверное, самое главное. Второе: если мы сравним нравственность, которая была во времена Моисея у народов неверующих, и ту, которую через Моисея Господь преподал Своему избранному израильскому народу, то увидим, что ветхозаветные заповеди, которые кажутся нам как будто бы жестокими, на самом деле ограничивали и пресекали зло. В законе Моисея написано: око за око и зуб за зуб (Лев.24:20), - и нам кажется, что это жестоко. А на самом деле это ограничивало пределы мести: то есть "отвечай злом в тех же размерах, в каких его сделали тебе". Мы и сейчас в себе самих чувствуем, что, когда нас кто-то обидит, мы хотим этому человеку зла сделать гораздо больше. Есть даже такая нехорошая поговорка: "зла не хватает". То есть даже сейчас, в христианскую эпоху, мы хотим человеку воздать зла больше, чем он причинил нам, а вот во времена Моисея месть ограничивалась: не делай зла больше, чем сделали тебе. Нам это кажется странным, но тогда чужестранец был совершенно беззащитен среди иноплеменников: если у него не было друзей, его могли убить, вообще сделать с ним все что угодно. В то время господствовали бесчеловечная жестокость, подлость, идолопоклонство, вплоть до культов с ритуальным развратом. И все те вещи, о которых говорилось в Моисеевом законе, по своей нравственности, по своей высоте несоизмеримо превосходили ту нравственность, которая была у язычников. Кроме того, некоторые святые отцы говорят, что в Моисеевом законе, если понимать его духовно, заключалась та же самая возвышенная нравственность, которая впоследствии была откровенно и ясно изложена в Евангелии. Я сейчас не берусь истолковывать эти вещи духовно, но некоторые отцы, допустим Макарий Великий, да и другие, делали это, и многие подвижники благочестия, подвизавшиеся в древние времена, читая Ветхий Завет, искали в нем таинственный смысл, соответствующий евангельскому учению. Вот поэтому можно сказать, что новозаветные заповеди были даны и тогда, но даны прикровенно, потому что подавляющее большинство людей не могло их еще постигнуть; избранники же Божии, такие как сам Моисей и другие пророки, их понимали и исполняли.

Вопрос. Вы сказали, что подвижники знали вечность, а мы в нее только верим. Каким образом они ее знали?

Ответ. Они знали вечность, так как для них она являлась реальностью, они испытали действие вечности, и поэтому подвизались ради того, что их ожидало, что они видели перед своими глазами и ясно чувствовали своими духовными чувствами. Потому-то подвижники имели в себе страх Божий, любовь Божью и совершали свой путь ко спасению с полной ответственностью. А мы только верим, для нас вечность - это нечто, известное с чужих слов, и отсюда, соответственно, проистекает наша нерадивая жизнь.

Вопрос. Как не прийти в отчаяние, когда начинаешь видеть в себе все новые разные действия страстей? И видишь, что не можешь справиться, даже страшно.

Ответ. Молиться, надеяться на помощь Божию, на милость Божию. И потом, то, что мы видим свои грехи, - это уже хорошо, и не нужно думать, что в одно мгновение мы можем их исправить. Это самонадеянность, гордость, и если мы будем следовать такому своему желанию быстро измениться, то, конечно же, обязательно впадем в отчаяние, потому что желание наше неосуществимо. На все необходимо время.

Вопрос. За трапезой читали "Жития сибирских святых". Правда ли, что праведный Федор Томский - император Александр I?

Ответ. Да, такое предположение существует, какие-то основания для него есть. Несомненно, что этот человек принадлежал к высшему дворянству, что он знал французский язык, знал обычаи, которые были в Петербурге при царском дворе. Есть два предположения: что это действительно Александр I и что это некий петербургский дворянин, очень знатный, из каких-то самых аристократических кругов, который решил покаяться, изменить свой образ жизни. Варов, кажется, его фамилия. Он был очень жестоким, грубым, а потом покаялся...

Вопрос. Из слова Лествичника о плаче: "Плачущим неприлично богословствовать, ибо этим истребляются их слезы. Богословствующий подобен сидящему на учительской кафедре, а плачущий - пребывающему на гноище и во вретище". Почему такое большое различие между теми и другими?

Ответ. Причина этого различия состоит в том, что богословие, поскольку оно касается самых возвышенных духовных предметов, может человека надмевать. Кроме того, под богословием здесь, видимо, имеется в виду не просто чтение богословской литературы, а именно богословствование, в смысле самостоятельных рассуждений. Ведь многие подвижники благочестия читали различную литературу, и богословско-догматическую в том числе, потому что если бы они ее не читали, то, вполне возможно, некоторые из них просто впали бы в ересь. Это в наше время человек может пятьдесят лет ходить в церковь и не знать, что такое Пресвятая Троица, а в древности все было иначе - люди живо, остро переживали споры о догматах, догматические вопросы касались каждого человека. Григорий Богослов пишет, правда с укором, что в его время торговцы и покупатели спорили между собой на базаре о Пресвятой Троице. Очевидно, что догматическое учение волновало всех настолько, что являлось предметом обсуждения даже на рынках и в общественных банях, так что святитель Григорий был вынужден укорять за это свою паству, предостерегать от этого православных. Тем не менее мы видим, что догматические вопросы волновали всех. А в наше время в Церкви никто из нас об этом и говорить не хочет (или, правильнее сказать, не может). К сожалению, не только прихожане, но и батюшки зачастую просто не знают, о чем говорить, им кажется, что как будто бы и так все ясно.

Так вот, под богословствованием здесь имеется в виду самостоятельное рассуждение, которое, действительно, неуместно и опасно. Но чтение догматической литературы в древности было очень распространено. Давайте вспомним Иоанна Кассиана Римлянина, как он рассказывает об Александрийском патриархе, который разослал окружное послание против ереси антропоморфизма (наверное, вы все читали творения преподобного Иоанна Кассиана и помните, что одно время египетские монахи представляли себе Бога человекообразным). Многие монахи тогда стали колебаться, подозревая, что патриарх неправильно учит о Боге. И вот повествуется, что был один знаменитый подвижник, простой, необразованный, который очень долго пребывал в этой ереси, и только какой-то дьякон, пришедший в ту обитель, сумел мудро объяснить, в чем состояло его заблуждение. И лишь тогда старец покаялся, хотя с каким-то опустошением - он говорил: "лишили меня моего Бога", так как он привык молиться, воображая в уме Бога в виде человека. Таким образом, мы видим, что монахи очень живо восприняли окружное послание; пусть даже многие его не приняли, по крайней мере сначала, но и не отнеслись к нему безразлично. Если бы они совсем ничего не читали и пребывали в невежестве, то чаще впадали бы в какие-либо ереси. Неужели вы думаете, что Иоанн Лествичник не читал богословской литературы? Кто так думает, вообще ничего не понимает в литературе, по той причине, что книги Иоанна Лествичника написаны изысканным слогом, что выдает в нем очень образованного человека. И конечно, он знал и догматическую литературу, и все догматические движения своего времени. Поэтому я думаю, что здесь идет речь не о чтении догматической литературы, а о самостоятельном богословствовании. Это, конечно, безмолвствующим неприлично, но знание православного учения не может быть опасным делом, а наоборот, оно заключает в себе много полезного и необходимого. Сейчас у вас еще есть возможность прийти, например, к отцу Аврааму, и он скажет, что вот это неправильно, а это правильно, но завтра сказать ему уже будет некогда по какой-либо причине, - и вдруг вы, ничего не знающие, сталкиваетесь лицом к лицу с каким-нибудь заблуждением, ересью или сектой, и кто знает, через какого человека это заблуждение будет действовать, может быть даже через епископа, как это часто бывало в древности: многие епископы, патриархи, монахи, самые уважаемые люди, каких только можно себе представить, к которым люди обычно относились с благоговением, оказывались еретиками. Например, к родоначальнику монофизитской ереси Евтихию (это был архимандрит знаменитейшего монастыря) собралось 300 человек именно из-за любви, из-за уважения к нему как к подвижнику. И вот этот "подвижник" явился родоначальником монофизитской ереси. Можно привести из истории и другие примеры: Несторий, патриарх Константинопольский, Македоний, патриарх Константинопольский, Диоскор, патриарх Александрийский и т.д. Поэтому никакой авторитет не является для нас большим, чем авторитет святых отцов. Если мы не обладаем знанием святоотеческого учения, то не нужно думать, что мы сумеем "спрятаться за чью-то спину", особенно в наше время. В общем, если вернуться к заданному вопросу, речь идет о самостоятельном богословствовании, которое действительно является опасным, и, безусловно, предостережение Иоанна Лествичника касается не только безмолвников, но и нас всех: упражняться в богословствовании не нужно, зато очень полезно читать святых отцов, запоминать, усваивать, пытаться разобраться, для того чтобы правильно, точно понять.

Вопрос. "Прилог" есть простое слово или образ какого-нибудь предмета, внезапно являющийся уму и вносимый в сердце?

Ответ. Почему вносимый в сердце? На самом деле здесь происходит такой процесс: помысел является уму и дьявол хочет внести его в сердце, а мы должны сопротивляться этому; если же помысел в сердце войдет, значит, есть к нему сочувствие. Сочувствие - это уже до какой-то степени согласие. А когда он только в уме отобразился, это все равно что мы на что-нибудь посмотрели, но еще не выработали к этому предмету никакого отношения. Лучше нам и вовсе от него отвратиться или постараться, чтобы никакого отношения к этому предмету у нас не возникло вообще, и тогда он останется прилогом: только приложится к нашему сознанию и исчезнет, хотя бывают и навязчивые прилоги, с которыми нужно постоянно бороться.

Вопрос. Зачем мне нужно анализировать свое состояние, если у меня есть наставница?

Ответ. Когда я говорил, что нужно анализировать свое состояние, я имел в виду, что делать это необходимо с помощью наставницы, а не самостоятельно. Однако, рассказывая ей что-либо, выслушивая ее советы, ты хочешь или не хочешь, а начинаешь в себе разбираться; не может быть, чтоб ты совершенно ничего не понимала. Конечно, возможно и такое послушание, но это все-таки большая редкость, таких простых и послушных людей в наше время почти нет. Все равно какой-то собственный анализ всегда присутствует. Собственный анализ - это значит анализ самостоятельный, но с помощью своей старицы.

Вопрос. Как отличить в своей душе действие благодати, которая приносит явный мир, от мнимого покоя, который является иногда ни от чего, чуть ли не от удовлетворения страсти?

Ответ. Удовлетворение страсти бывает тогда, когда человек ее в том или ином отношении привел в исполнение. Допустим, я гневался, у меня было раздражение на кого-то, и я все-таки не выдержал и высказал тому человеку, на которого обижался и сердился, все, что о нем думаю, и у меня после этого от души отлегло и все стало спокойно. Или, скажем, чревоугодие - тут все понятно без комментариев. Естественно, после удовлетворения страсти наступает покой. А действие благодати не зависит от телесного состояния. Допустим, в человеке проявляется какая-то страсть, он борется с действием греховного помысла, мучающим его, - со страстью, например, осуждения или раздражения. И в этой борьбе у нас есть два выхода: либо последовать греховному внушению, либо отбросить его. Когда нам все-таки это (последнее) удается, тогда мы чувствуем вдруг, что в душе появляется покой, - не тогда, когда мы гнев удовлетворили, а когда перестали гневаться. Вот это признак того, что в душе действует благодать. Благодать может, конечно, действовать и во время очень внимательной молитвы, когда мы с покаянием молимся, и тогда в душе тоже пребывает мир, но в данном случае не так очевидно, что он противоположен страсти; и он не зависит от нашего внешнего состояния. Более того, во время углубленной молитвы действовавшие в нас греховные помыслы (скажем, осуждения, раздражения, суетные мысли) удаляются, ослабевают или вовсе исчезают. Это также признак того, что в нас действует благодать, а не просто мы испытываем телесный покой или покой от удовлетворения страсти.

Вопрос. Как мы должны относиться к государственной власти?

Ответ. К власти мы должны относиться по-христиански, об этом много пишут святые отцы. Всякая власть - от Бога, иногда бывает власть очень страшная, деспотическая, мучительская, но и она тоже от Бога, но в том смысле, что послана нам за наши грехи. В то же самое время мы должны (поскольку сейчас есть такая возможность) оказывать какое-то влияние, чтобы власть была лучше, допустим участвовать в выборах. Конечно же, если бы у нас кандидаты на государственные должности были православные, содействовали возрождению Церкви, нравственному возрождению народа, то, безусловно, мы должны были бы их предпочитать. И это для нас самый главный признак; мы, православные христиане, на все остальное не очень-то обращаем внимание. Но, к сожалению, у нас нет православных государственных деятелей или их очень мало, поэтому кто кого выбирает, лишь бы только не выбирали людей, которые явно враждебны Церкви, явно проповедуют антихристианские взгляды или занимаются антихристианской деятельностью. Таким образом, с одной стороны, мы должны относиться к власти терпимо, с другой стороны, по возможности оказывать влияние, чтобы власть была более православной, более христианской.

Вопрос. Если, стремясь преодолеть действие страсти, хочешь видеть в себе изменения, это неправильно?

Ответ. Нет, правильно. Изменения нужно стараться видеть, когда борешься со страстью, но не нужно ожидать быстрых и каких-то особенных результатов. Надо знать, что когда страсть действует и ты ей противишься, она несколько ослабевает, или минует особенная опасность, или действие страсти проходит в данный момент, но завтра вновь повторится, потому что оно, как правило, более или менее регулярно повторяется, страсть не уходит раз и навсегда, - такое отношение к внутренней борьбе нормально. А если ты помолился и ждешь, что страсть у тебя пройдет вообще (допустим, на тебя "напало" раздражение, ты помолился и думаешь, что уже никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах ни на кого не рассердишься), то это, конечно, уже гордость.

Вопрос. Нужно ли стремиться к преуспеянию в молитве, так чтобы не думать при этом о возвышенных вещах? Меня смущает то, что если не будешь к чему-то стремиться, то можно поддаться нерадению под видом ложного смирения. Как найти золотую середину?

Ответ. Да, действительно, стремиться нужно, но только понуждение должно быть разумным. Не нужно искать, во-первых, высоких результатов сразу и, во-вторых, не изобретать каких-то особенных средств, чтобы этих результатов достигнуть, а делать все как положено: трудиться, проявлять усердие, упорство, иногда придется помучиться и пострадать - это естественно. Вот в каком смысле я говорил о преуспеянии: не нужно сидеть и ждать, когда придет благодать.

Вопрос. Из записок игумении Арсении: "Способность к изменчивости особенно сильно действует тогда, если в душе много естества-огня, то есть страстности". Почему огонь страстей здесь назван естественным?

Ответ. Во-первых, существует первородный грех. Во-вторых, кроме первородного греха есть наследственные, от родителей доставшиеся, наши греховные наклонности. В-третьих, я думаю, можно говорить и о каких-то национальных пороках и, наконец, о том, что мы из-за своей порочной жизни усвоили себе, сделали своим естеством, - и все это стало для нас естественным, как бы само собой разумеющимся, что действует в нас помимо нашей воли, хотим мы того или не хотим. Поэтому огонь страстей и называется естественным. Искусственное - это то, к чему мы себя понуждаем и что зависит от нашего сознания. А что действует помимо нашего сознания, уже можно называть в каком-то смысле естественным.

Вопрос. Скажите, страсти, которые мы получаем уже с рождения, естественны?

Ответ. Они становятся для нас естественными, поскольку преобразуются в навык. Скажем, грамотность нельзя назвать страстью, потому что это навык искусственный, и мы захотим - пишем, захотим - не пишем. А допустим, раздражительность в нас действует помимо нашего сознания, она возникает в том случае, когда мы чем-нибудь недовольны, автоматически, без нашего согласия или несогласия. Этому "естественному огню" мы должны противиться. К сожалению, греховные навыки, вообще страстность, стали нашим вторым естеством.

Вопрос. В книге о судьбах последних Шамординских сестер описывается случай, когда инок, постриженный в рясофор, женился, получив архипастырское благословение. Полезно ли нам знать о таких ситуациях, ведь, как говорится, со строптивым развратишися (Пс.17:27). Или здесь это изречение неприменимо?

Ответ. Я не знаю, полезно или нет знать, но думать о том, что ты читаешь, нужно всегда. И конечно же, если архипастырь благословил нас на что-либо, то это еще не значит, что наш поступок в любом случае не будет греховным. Благословение имеет значение только тогда, когда не совсем понятно, как исполнить заповедь, то есть волю Божию. Но оно недейственно, когда совершенно очевидно, что заповедь будет нарушена: никто не может благословить отречься от Христа, никто не может благословить совершить прелюбодеяние или убийство и т.д. Если же такое происходит, значит, этот человек и сам погибает, и другого влечет к погибели, - будь он хоть архипастырь или патриарх. Мне кажется, если человек, решившись, уже пришел в монастырь, а потом раздумал и ушел, это значит, что-то не в порядке. Ведь даже если ты, живя в миру, в душе имеешь намерение, которое не можешь осуществить, а потом вдруг от него отказываешься, - это уже измена перед Богом, потому что Бог смотрит на твое внутреннее расположение, на обещание, которое ты Ему дал, то есть на сердце, - а не на лицо, тем паче не на одежду. Конечно, есть какие-то моменты, когда человеку еще можно позволить отступить, но есть и такие, где это невозможно.

5 марта 2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь