Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что брань у подвизающихся бывает по трем причинам: от нерадения, от гордости и от зависти бесовской. Первые - те, у кого брань происходит из-за нерадения, - окаянны, вторые - треокаянны, а третьи - треблаженны. Значит те, у кого брань бывает по причине нерадения, названы преподобным Иоанном Лествичником окаянными. Многие недооценивают нерадение, многим кажется, что это пустяк и главное, что они имеют ревность к какой-нибудь одной добродетели, скажем, к Иисусовой молитве. Но при этом они не испытывают желания исполнять другие добродетели, может быть, не столь важные для духовной жизни, однако же дополняющие Иисусову молитву и делающие эту основную добродетель жизнеспособной и полезной для человека. И вот когда кто-то имеет ревность к чему-то одному, а в остальном проявляет нерадение, он впадает во всякие тяжкие испытания, а иногда ему попускаются даже и падения. Конечно, брань по причине нерадения легче, чем брань по причине гордости, и устранить ее сравнительно легко, но тем не менее она имеет большое значение. Человек, скажем, имеет усердие к молитве Иисусовой и в то же время совершенно не радеет о воздержании в пище. Я не говорю, что он должен так строго поститься, как постились, например, древние египетские пустынники, но, безусловно, ревность необходима и к этому тоже. Притом все должно быть разумно и с благословения. Правда, и благословение можно получать по-разному: кто-то, постепенно поддаваясь действию страсти, начинает хитрить, лукавить и получает то благословение, которое ему подходит, которое ему выгодно и которое разрешает ему удовлетворять свои страсти и греховные привычки, например чревоугодие, многоспание или пустословие. Таких примеров можно привести сколько хочешь - в любом монастыре. Казалось бы, это пустяки, но они могут оказать очень серьезное влияние на жизнь человека.

Вот нас удивляет, что Иуда Искариотский отрекся от Мессии, от Христа, совершил грех предательства и Богоубийства из-за тридцати сребреников, из-за такой, казалось бы, ничтожной суммы, но дело не в сумме, не в количестве денег, а в силе страсти. Страсть сребролюбия была столь могущественна, что ему нужно было ее удовлетворить, и не так важно чем. Если мы не будем судить примитивно, по количеству денег, а станем рассуждать именно о силе страсти в Иуде Искариотском, то поймем, что она была чрезвычайно могущественна, раз заставила его довольствоваться даже такой малой суммой. И эта могущественная, запущенная в нем страсть в конце концов привела его к страшному исходу, для него все кончилось очень плохо. Спаситель шел тем путем, каким должен был идти, и Иуда стал бессознательным орудием исполнения Промысла Божия в деле спасения человеческого рода, но для самого Иуды случившееся было весьма страшно: Спаситель сказал, что лучше бы было этому человеку не родиться (Мф.26:24). Да, здесь речь идет именно о страсти сребролюбия, но так же может овладеть всем существом человека и любая страсть, даже если внешнее проявление ее ничтожно, кажется, что проступок ничтожен.

Преподобный авва Дорофей рассуждает о том, что люди, отрекшиеся от мира, отказавшиеся, может быть, от большого имущества, от всех мирских выгод и привилегий, в монастыре иногда привязываются душой к каким-то ничтожным предметам, ничтожным вещам, кажущимся им нужными, полезными, необходимыми. И это неудивительно: в монастыре жизнь совсем другая. Мы здесь ограничены монастырским уставом, монастырскими обычаями, монастырской оградой и живем в своем, так сказать, маленьком мире. И все здесь приобретает иной вид. О монашеских добродетелях надо судить не по внешнему блеску, а по их внутренней силе, по их внутреннему действию. Важно не то, что видно людям, а то, что происходит в душе человека, ведь Бог смотрит, как мы знаем, на сердце. Поэтому и просто радушный кивок головой, который вроде бы совсем не является каким-либо делом, в действительности есть проявление любви к ближнему. И по таким незначительным внешним признакам можно судить о внутреннем состоянии человека. Так же и страсти, проявляясь ничтожно, едва заметно (потому что в монастыре проявиться им как будто негде), на самом деле имеют своей подоплекой сильнейшую власть над нами демона. Как и в случае, например, с Иудой Искариотским: если бы он жил обычной жизнью среди своих соплеменников, то для него тридцать сребреников, может быть, не являлись бы большой суммой, но поскольку он находился в среде учеников, где все были нищими и от всего материального отреклись, где никто ничего не имел, то именно в свете такого образа жизни тридцать сребреников могли показаться суммой значительной.

Приведу пример того, как строго в древности святые отцы относились к проявлению страсти сребролюбия, - для того чтобы понять, что о страсти нужно судить не по внешним признакам, не по тому, как и в чем она проявилась снаружи, а по тому, какова она внутри, как сильно она овладела человеком. В пустыне "Скит" жил один монах, который занимался шитьем ряс и брал за это плату. По уставу того скита братьям пустыни разрешалось иметь на какие-то свои нужды не больше трех золотых монет, поскольку там каждый заботился сам о себе, не было общежития, где бы каждому выдавалась одежда и пища, как это принято у нас в общежительных монастырях. Когда этот брат умер, то он оставил гораздо большую сумму, чем разрешалось иметь (примерно 100 золотых монет), и некоторые подвижники стали говорить, что эти деньги надо пожертвовать на монастырь, построить храм и так далее. Тогда два великих старца - авва Макарий Египетский и авва Макарий Александрийский (младший) - сказали, что нужно эти деньги бросить ему в могилу, когда его будут хоронить, со словами: "Деньги твои да будут тебе в погибель". То есть они сказали примерно те же слова, которые относились и к Иуде Искариотскому: он был назван сыном погибели (Ин.17:12). Великих старцев послушались и погребли монаха таким образом. После этого все братия боялись нарушать устав и иметь больше денег, чем полагалось. То есть не важно, какова была накопленная сумма, может быть, и совсем незначительная по сравнению с тем, что имеют богатые люди, потому что для монаха важна сила страсти, а не тот предмет, по отношению к которому эта страсть проявляется.

Так же нужно судить и о нерадении. Мы порой снисходительно считаем, что если человек любит, например, поспать, или пренебрежительно относится к исполнению правила, или нерадиво исполняет приказания монастырского начальства, то это все пустяки, ничего страшного он не совершает: ну проспал, допустим, на 20 минут, на полчаса, ну не пошел на правило - все равно же он потом молился. Чтобы все тут правильно понять, нужно знать монастырскую жизнь: в ней вообще не может быть никаких особо сильных внешних проявлений страстей. Здесь их можно рассматривать чуть ли не под микроскопом; как к добродетелям, внешне практически ни в чем не проявляющимся, так и к почти невидимому движению страстей мы должны относиться с одинаковым вниманием. И тогда окажется, что в действительности, совершая как будто бы незначительные проступки, мы уподобляемся Иуде Искариотскому. Тот ради ничтожной суммы предал Спасителя, а мы забываем Господа Иисуса Христа или пренебрегаем заповедями потому, что хотим отдохнуть или нам попросту лень. Ведь исполнение приказания в монастыре - это то же самое, что и исполнение заповедей, это отсечение своей воли, послушание, та добродетель, без которой невозможно исполнить Евангелие. И если каждый начнет взирать на свою совесть, то он увидит маленькие, ничтожные вещи, такие же незаметные, как незаметно было сребролюбие Иуды во время трех с половиной лет его пребывания с Господом Иисусом Христом. Для учеников оно было незаметно; это потом, уже задним числом, апостол Иоанн Богослов говорит, что он жалел трехсот сребреников, трехсот монет, которых стоило миро, не потому, что заботился о нищих, а потому что был вором. Но если Иоанн Богослов это заметил, то другим ученикам это было неизвестно, мы, читая Евангелие, нигде такого замечания больше не находим. Скорее всего, как часто бывает, все выяснилось уже позже, когда раскрылся характер Иуды и стали видны его поступки. Тогда начали просматривать его прошлую жизнь и увидели, что причиной таких его высказываний было именно пристрастие к деньгам, именно сребролюбие, даже воровство. Поэтому мы должны очень бояться подобного, казалось бы, невидимого движения страстей. И в особенности я хочу сказать о нерадении. Нам кажется, что в пренебрежении такими, на вид незначительными, вещами ничего особенного нет: ну что с того, что я опоздал на правило, - я же не пренебрегаю учением об Иисусовой молитве; что с того, что я проспал, - я же не пренебрегаю внутренним бодрствованием, бдением над собой. Отношение к подобному как к мелочам приводит нас в такое состояние, что мы потом вдруг неожиданно для всех совершаем какие-то страшные проступки. А на самом деле ничего неожиданного в том нет: постепенно все к этому и шло. Так же как с Иудой Искариотским: все развивалось тихонько, незаметно ни для кого, а потом вдруг сразу - преступление. Но для Спасителя это не было тайной, потому что Он еще с первого года пребывания с Ним Иуды намекал ему на его внутреннее состояние, хотя тот и не желал в этом сознаваться.

Потому не будем такими легкомысленными. Вспомним евангельское повествование: наряду с предательством Иуды было совершено другое страшное нравственное преступление, почти что приравнивающееся к предательству, и содеял его, как это ни странно, один из самых пламенных учеников Спасителя, один из тех, кто больше всего любил Господа, - апостол Петр. И причина этого преступления в значительной степени состояла в нерадении. Конечно, мы можем говорить и о самонадеянности, что, наверное, более значимо, но есть здесь и нерадение. Апостол Петр, который говорил, что готов и в темницу пойти за Господом, и умереть, который выхватил меч и не побоялся выступить один против целой толпы воинов (хотя это и было неуместно, но тем не менее говорило о его мужестве, храбрости), который взят был Господом на Фавор и видел Его преобразившимся, видел Его божественную славу, который сказал: "Если это Ты, Господи, повели мне прийти к Тебе по воде" (Мф.14:28) - и пришел, - этот человек отрекся от Господа, и притом не один раз, а трижды. Однако посмотрите, как Евангелие повествует о том, что этому предшествовало. Пришли в селение, называемое Гефсимания, и Он сказал ученикам Своим: "Посидите здесь, пока Я помолюсь". И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна, и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: "Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте" (Мк.14:32-34). В Евангелии от Луки сказано: Придя же на место, сказал им: "Молитесь, чтобы не впасть в искушение" (Лк.22:40). То есть Спаситель перед смертью, которую Он, как Бог, предвидел, испытывая человеческий страх, просил их, чтобы они бодрствовали и своей молитвой, даже просто своим присутствием укрепили Его дух: в трудную минуту мы часто нуждаемся в поддержке близких нам людей.

И далее в Евангелии говорится: И, отойдя немного, пал на землю, и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей, и говорил: "Авва Отче! Все возможно Тебе, пронеси чашу сию мимо Меня, но не чего Я хочу, а чего Ты". Возвращается и находит их спящими, и говорит Петру: "Симон! Ты спишь? Не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна" (Мк.14:35-38). Но, как мы видим, и это вразумление им не помогло - вероятно потому, что дело было уже ночью, а они очень устали во время предшествовавшей долгой и напряженной беседы со Спасителем, не понимали, что происходит, может быть, и унывали из-за страха грядущих событий. Но тем не менее, раз Спаситель просил их бодрствовать, можно сделать вывод, что они были к этому способны. И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели, и они не знали, что Ему отвечать (Мк.14:39-40). Глаза у них отяжелели - то есть они, видимо, унывали, у них было тяжело на душе, и это отражалось на их телесном состоянии. Но все же они понимали, что это неуважительная причина, чтобы оправдаться, и потому сами, как тут написано, не знали, что Ему отвечать.

Приходит в третий раз и говорит им: "Вы всё еще спите и почиваете? Кончено, пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня" (Мк.14:41-42). И далее последовало то, что все вы знаете: пришел Иуда Искариотский, Спаситель был арестован, и прочие всем известные события. Обратите внимание на те слова: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. Да, плоть всегда немощна, всегда можно найти какое-нибудь основание, оправдывающее наше нерадение, нашу лень: болезнь, усталость, какие-то другие серьезные причины. Спаситель не отрицает, что плоть немощна, что в тот момент ученики устали и находились в таком состоянии, когда трудно себя преодолеть, и тем не менее Он говорит о том, что дух бодр, что нужно напрягать свой дух и этим напряжением духа превозмогается немощь телесная, немощь плоти. Но ученики тогда не смогли исполнить слов Спасителя, и вскорости произошло бегство многих из них, лишь один апостол Иоанн Богослов нашел в себе мужество пребывать со Спасителем до конца, а апостол Петр даже трижды отрекся. Об этом очень натуралистически, точно повествует апостол Марк: Тогда, оставивши Его, все бежали, - и передает даже такую подробность: Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них (Мк.14:51-52). Страх был столь велик, что человек, оставив плащ, совершенно без стыда бежал нагим, чтобы спасти свою жизнь. И это все произошло потому, что ученики не исполнили заповедь Спасителя: Бодрствуйте, молитесь, бдите, да не внидете в напасть. Дух убо бодр, плоть же немощна. Тем самым ясно было сказано, что не Богу нужно было это бодрствование, а самим Его ученикам в первую очередь. Он знал, что они не проявят мужества и твердости, не сделают того, что должны были сделать, но тем не менее сказал им то, что должен был сказать, исполнил по отношению к ним Свой Пастырский долг: приказал им, чтобы они бодрствовали, чтобы они молились, чтобы духовное в них превозмогало телесное. Он как Пастырь исполнил Свой долг до конца, а они как пасомые не проявили должного мужества и твердости. И потом это стало причиной их душевных мучений. Особенно для Петра: он пребывал в чрезвычайном томлении не только во время страданий Спасителя, но и в те несколько дней, когда знал, что Господь наш Иисус Христос воскрес, пока Христос не утешил его троекратным вопрошением: "Любишь ли ты Меня" (Ин.21:15) - и тем самым не восстановил его в апостольском служении. Хотя и до конца его дней, как об этом повествует церковное предание, всякий раз, когда пел петух, апостол Петр начинал плакать, вспоминая о своем отречении. И одной из самых главных причин, вызвавших это отречение, было, выражаясь аскетическим языком, нерадение.

Поэтому не нужно умалять значение этого порока, думать, будто ничего не значит, если я немножечко проспал, немножечко не послушался, немножечко переел, немножко оставил Иисусову молитву и так далее. Мы относимся к себе снисходительно, а ведь это - нарушение слов Спасителя: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Дух убо бодр, плоть же немощна. Как передает апостол Марк, Спаситель, когда говорил о кончине мира, многократно повторял, что нам необходимо бодрствование, бдение: Блюдите, бдите и молитеся: не весте бо, когда время будет (Мк.13:33), то есть "смотрите, наблюдайте за собой, бодрствуйте, ибо не знаете, когда наступит это время - время Второго Пришествия". То же можно отнести и ко дню нашей кончины: Бдите убо: не весте бо, когда господь дому приидет: вечер, или полунощи, или в петлоглашение, или утро, да не пришед внезапу, обрящет вы спяща. А яже вам глаголю, всем глаголю: бдите (Мк.13:35-37). Что здесь подразумевается под сном? Именно наше нерадение. Господь приходит к нам Своей благодатью, а мы не можем Его принять внутрь себя. Может быть, и вся жизнь наша так потихоньку пройдет в нерадении, и мы не заметим, как наступит момент нашей смерти: Господь найдет нас спящими и тогда станет совсем страшно, назад уже ничего не вернешь. А яже вам глаголю, всем глаголю: бдите. Те слова, которые Спаситель сказал в Гефсиманском саду Своим ученикам: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть, - очень похожи на эти: Блюдите, бдите и молитеся… Яже вам глаголю. Значит то, что сказано апостолам, относится ко всем. Не думайте, что это обращение Спасителя относилось только к ученикам - Петру, Иакову и Иоанну - и никакого другого значения не имеет, нет, оно обращено вообще ко всем людям. А яже вам глаголю, всем глаголю: бдите - это сказано апостолам, с тем чтобы они передали всем ученикам, всем поколениям будущих учеников Христовых. Бдение, или бодрствование, - это должное состояние, а сон - это образное описание состояния порочного, страстного. Те же самые слова по поводу бодрствования духовного в связи с ожидающейся кончиной мира немного иначе переданы евангелистом Лукой: Бдите убо на всяко время молящеся, да сподобитеся убежати от всех сих хотящих быти, и стати пред Сыном человеческим (Лк.21:36). Вот то состояние, к которому мы должны стремиться, иначе день Страшного суда наступит для нас внезапно, мы не будем готовы к пришествию Спасителя. Если бы даже сейчас лично к нам пришел Господь, решив посетить нас Своей благодатью, то мы оказались бы не готовыми принять Его, или, как здесь сказано, стать пред Сыном Человеческим - то есть предстать. Ведь во время молитвы христианин именно предстает пред Господом Иисусом Христом. Умоляет ли он Его о прощении грехов, благодарит ли Его - неважно, это зависит от духовного состояния человека, но обязательно он должен пред Господом, пред Сыном Человеческим, как здесь называет Себя Сам Иисус Христос, предстоять. Если же мы будем вести себя нерадиво, не станем бодрствовать и молиться, то окажется, что мы не только в будущей жизни, но и в этой жизни не сможем предстать пред Сыном Человеческим, а ведь предстояние пред Ним в этой жизни - залог того, что мы будем подле Него и в жизни будущей.

Несколько ранее Господь наш Иисус Христос говорит: "Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той. яко сеть бо приидет на вся живущия на лицы всея земли" (Лк.21:34-35), - то есть мы должны внимать себе, чтобы наши сердца не отяжелели. Тут говорится об объедении, пьянстве, но можно было бы сказать и о многом другом: о многоспании, о пустословии и других пороках, которые вроде бы являются мелкими, ничтожными по сравнению со страшными грехами: блудом, убийством, воровством и так далее, но могут так отяготить наше сердце, что день тот придет для нас внезапно, покроет нас, как сеть. Ведь житейские заботы бывают не только у мирян, но и у монашествующих - когда они начинают заботиться не о том, что им велено делать, а об удовлетворении каких-то собственных нужд, которые они считают первостепенными. Суть житейских забот состоит в удовлетворении прихотей и потребностей тела (может быть, даже необходимых потребностей, действительных, а не каких-то выдуманных), а разве в монастыре человек не может увлечься этим? Конечно же, может - и увлекается.

Однако мы должны отличать духовное бодрствование от бодрствования в буквальном смысле. Конечно, мы не способны бодрствовать как святые отцы, например Арсений Великий, который считал, что монаху-подвижнику достаточно спать один час в сутки, или как Лествичник, про которого сказано, что он спал ровно столько, сколько нужно, чтобы не повредился рассудок, или как живший сравнительно недавно старец Силуан Афонский, спавший сидя, урывками, по 10-15 минут (лишь в старости он стал позволять себе спать лежа). Так мы не можем подвизаться, но то, что в наших силах, и, конечно, по благословению, мы обязательно должны делать. Разумеется, мы не можем поститься так, как постился Симеон Столпник, вкушавший пищу один раз в неделю, но нам следует соблюдать устав монастыря, воздерживаться от того, чтобы вкушать вне трапезы, не нужно объедаться, заниматься тайноядением, я уж не говорю о нарушении поста. Но, опять же, все должно быть по благословению, потому что одному надо воздерживаться строже, а другому, может быть по немощи телесной, нужно какое-то снисхождение; однако в любом случае воздержание необходимо. К такому беспрекословному послушанию, какое было, например, у Иоанна Колова, который сажал дерево вверх корнями, мы тоже неспособны, да это и не нужно, но отсекать свою волю в исполнении обычных монастырских работ и делать то, что нам говорят, а не то, что нам хочется, превозмогая иногда и немощь, и болезнь, а чаще просто лень, мы обязаны. Иначе мы духовное бодрствование лишаем подкрепления: не может дерево приносить плодов и давать прекрасную крону, если корнями своими не будет укреплено вот в этой грязной неприятной почве, ведь соки от корней поступают по стволу в крону и в плоды. Поэтому если не будет таких, как нам кажется, низких, обыкновенных, ничтожных и неважных вещей, то не будет и духовных плодов.

О том, что значит нерадение, многие знают по себе. Бывает, что человеку, предающемуся многому сну, может быть даже и по причине болезни, в конце концов становится как-то нехорошо: появляется и слабость, и желание подкрепить себя какой-то пищей. Но также от этого может восстать и блудная страсть. Кроме того, если нам препятствуют удовлетворять наши всевозможные прихоти, нерадение приводит и к еще, может быть, более пагубному: к унынию, к раздражительности. И вот такие пустяки, как саможаление, лень, нерадение, ведут к полному расстройству духовной жизни, и человек, пришедший в монастырь с пламенной ревностью, превращается в какую-то неуправляемую личность: сам себе не мил и другим с ним не ужиться. Куда же делась его ревность? А все потому, что он себе попускал такие вот мелочи. И сам он удивляется: в чем дело, почему я никакой пользы не приношу, почему я уже столько времени в монастыре, а никаких изменений нет? Где взять силы? - Да нигде их не взять, если ты сам себя не заставляешь, если нет понуждения. Спаситель сказал, что Царство небесное нудится (Мф.11:12). То есть если мы станем себя заставлять, понуждать, действовать против своего желания, то сможем приобрести не только какие-то добродетели, а даже само Царство Небесное. А мы этим понуждением пренебрегаем, потому что желаем делать только то, что хочется. Появляется у нас желание молиться - молимся, пропадает - считаем, что есть уважительная причина, чтобы оставить правило или, в течение дня, непрестанную молитву. И все списываем на то, что у нас, мол, нет благодати, Господь нам не помогает, нет у нас вдохновения, чтобы исполнять хотя бы даже предписания монастырского устава. А на самом деле все это происходит от нерадения, иначе сказать - от лени. Русская пословица правильно говорит, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. Чтобы выловить рыбку, надо сделать удочку, накопать червей, насадить червячка на крючок, забросить удочку в пруд, посидеть, подождать некоторое время - и это труд. Нам же хочется, чтобы все у нас происходило по вдохновению, только тогда, когда душа наша этого желает. А когда желания нет, мы считаем его отсутствие достаточной причиной все наши монастырские труды отложить. В особенности это касается духовных вещей, хотя и монастырская работа тоже в определенном смысле духовный труд, потому что не просто работа, а отсечение своей воли. Здесь каждый день испытывается усердие человека, его преданность делу своего спасения, и если он ведет себя достойно, как положено, то это сказывается и на собственном его духовном состоянии, на молитве.

Пришлось мне говорить о нерадении, так как я думаю, что эта тема важна для всех, и не нужно валить с больной головы на здоровую, говорить, что здесь плохой монастырь, плохо наставляют, нет великих старцев, которые бы научили, и таким образом оправдывать себя. Все объясняется очень просто, одним словом - нерадение. (Хочу только сделать оговорку, чтобы некоторые из наших сестер не поняли меня слишком примитивно и просто: вот, мол, отец Авраам укоряет нас за то, что мы много едим. Я не об этом говорю, я все время повторяю, что все должно быть с благословения. Когда человек без благословения проявляет ревность, например к строгому посту, то это не ревность к посту, а нерадение о послушании.) Итак, должна быть ревность. Но пусть даже у нас никакой ревности, никакого желания нет - душа наша остыла, нам все безразлично, у нас уныние, апатия и так далее, но мы же люди, у нас есть разум, и разум должен господствовать над всем. Так оно, собственно, и бывает, когда дело касается житейских вопросов. Когда, например, человек болен, у него пропадает аппетит, но он знает: чтобы выздороветь, ему надо есть, пить лекарства, и он это делает, несмотря на апатию, являющуюся следствием болезни, и в конечном счете приходит в нормальное состояние и чувствует обычный интерес к жизни, вкус к пище и тому подобное. Так же и в духовной жизни. Пусть у нас душа совершенно охладела - мы должны себя заставлять и понуждать. Если даже самый безразличный, самый бесчувственный человек заставит себя исполнять все как положено, то рано или поздно (я думаю, что не так уж много времени пройдет) душа его оживет, благодать согреет его душу, Господь, взирая на его старания, воскресит его, сделает его способным к духовной жизни. И наоборот, если человек, даже в некоторой мере преуспевший, достигший какого-то определенного духовного состояния, успокоится и перестанет ревновать о большем, перестанет себя понуждать, а будет делать все по привычке (а это также нерадение), то он начнет чувствовать охлаждение, все терять, пока не придет в такое унылое состояние, что даже сам себе будет удивляться. Если мы чувствуем, что в нас оскудевает ревность к какой-либо добродетели, а мы уверены, что эту добродетель обязаны совершать (причем все должно быть опять-таки с совета и благословения), то нам нужно именно в этом отношении проявить особое старание, противостать этому нерадению, и Господь нам поможет, и мы, как говорит схимонах Василий Поляномерульский, из обыкновенных людей сможем стать пламенными серафимами, в особенности благодаря умному деланию. Однако умное делание - это не просто повторение Иисусовой молитвы, это целая совокупность добродетелей, среди которых Иисусова молитва является хоть и главным делом человека, но отнюдь не единственным. Вот о ревности ко всем добродетелям, может быть даже не столько к Иисусовой молитве, сколько ко всему строю монашеской жизни, я сейчас и говорил. Хочу, чтобы вы все это приняли к сведению и хорошо запомнили.

Вообще, у нас такое отношение к исполнению заповедей, что мы все время хотим исполнять что-то великое. Мы все рассуждаем о любви к ближнему, что надо нам, дескать, любить ближнего, где же любовь к ближнему, нас тянет к каким-то подвигам по отношению к ближнему, а на самом-то деле все просто: ближний мимо тебя прошел, а ты стоял с каменным лицом - вот и все, ты заповедь о любви к ближнему нарушил. Мы мечтаем о каких-то подвигах, чтобы приобрести любовь к Богу, а утром ты проспал на полчаса - и нарушил заповедь о любви к Богу и даже этого не заметил. Исполнение заповедей требует не такого мечтательного, восторженного настроения, когда, говоря образно, мы ходим задрав голову в небо и звезды считаем, а иного, когда мы смотрим под ноги и копейки собираем, - вот так тщательно, внимательно должны мы следить за всеми своими действиями и в особенности за внутренними движениями души. Во всех мелочах, ничтожных, незаметных и ничего вроде бы не значащих, мы должны исполнять заповеди, - это необходимо нам всегда. А когда мы начинаем от гордости и от мечтательности, возникающей в результате гордости, фантазировать о великом, которого никогда не сделаем, пренебрегая повседневным исполнением заповедей, то и Евангелие остается для нас в лучшем случае хорошей, интересной, утешительной книгой - и не больше. Мы очень много внимания уделяем таким вещам, как, скажем, правильное зашнуровывание туфель, и не считаем, что это мелочь, потому что если бы мы отнеслись к этому пренебрежительно, то могли бы наступить на шнурок и упасть, - мы все это понимаем. В отношении же Евангелия мы подобными "мелочами" полностью пренебрегаем, не думая, что от какого-то, как кажется, пустяка действительно можем упасть. Не будем мечтать о великом, а проявим ревность, трудолюбие, радение в таких вот как бы мелочах повседневной монастырской жизни, потому что собственно в этом и состоит исполнение заповедей конкретно для нас. Ну, а для мирян все то же приложимо к общению со своими самыми близкими людьми в семье, с сотрудниками по работе, со случайными прохожими или соседями. То есть ко всем и ко всему надо относиться по-доброму, по-евангельски, по-христиански. Святые отцы говорят, что свою совесть нужно хранить по отношению к Богу, к ближнему, к себе самому и даже к вещам.

Вопрос. Означают ли слова: Если свет в тебе тьма, то кольми паче тьма? (Мф.6:23) - что кажущееся в человеке добродетелью на самом деле есть зло и в нас совсем нет добра? Или то, что в человеке кажется светом, есть тьма по сравнению с истиной?

Ответ. Я думаю, что под светом здесь имеется в виду не добродетель, а разум, рассуждение. Что такое свет внутри человека? Это то, что позволяет нам увидеть вещи такими, какие они есть, то есть доискаться до сути вещей. Под вещами я имею в виду не какие-то предметы, а вообще все, что происходит с людьми, все, с чем человек сталкивается. Конечно, разум - действительно свет для человека. Спаситель же называет собственно человеческий, естественный разум тьмой. Если этот свет нашего собственного разума - тьма, то тем паче тьмой является полное отступление от истины. Мы должны бояться самоуверенности, когда мы начинаем думать, что можем все понять сами. Находясь в таком заблуждении, мы можем оказаться в полной тьме.

Вопрос. У Серафима Саровского есть предсказание о его воскресении. Как его можно понимать и как к этому относиться?

Ответ. Я не знаю, как к этому относиться. Думаю, что это апокриф, то есть не действительно предсказание Серафима Саровского, а лишь приписываемое ему, поскольку некоторым людям хочется, чтобы оно существовало. Но такого воскресения из мертвых не было за всю историю человечества. Мы знаем чудо семи отроков Ефесских, но они ведь не умерли, не разложились, а лишь чудесным образом уснули и проспали почти триста лет. И произошло это чудо для того, чтобы таким вот необыкновенным событием было посрамлено неверие в воскресение мертвых, которое распространилось в то время. А такого, чтобы от человека, как в случае с Серафимом Саровским, остались одни кости и чтобы вдруг эти кости стали вновь живым человеком, думаю, никогда не будет. Конечно, наступит день, когда все воскреснут из мертвых, но столь великого чуда никогда не было во всей истории христианской Церкви. Может быть, я ошибаюсь, но я склонен так думать.

Вообще, сейчас такое время, когда одни слишком скептически настроены, поэтому не принимают ничего, а другие слишком легковерны и принимают на веру все подряд. Даже те, кто вроде бы стремится к духовной жизни и имеет ревность, и те порой пренебрегают здравым смыслом или, откровенно говоря, Преданием святых отцов, Преданием Церкви и пребывают в этом отношении в невежестве. Были такие еретики гносимахи, как их назвал один византийский богослов, которые считали, что необходимо только жить благочестиво, а учение Церкви изучать не нужно. Сейчас такая ересь чрезвычайно распространилась. Хотя люди и не называют себя гносимахами, но так же, как и те, считают: главное, чтобы человек был хороший, а то, что он не знает догматов, не знает ни вероучительного, ни аскетического Предания Церкви, это неважно. И от этого незнания верят всякой чепухе. Другие, люди ученые, каковых немного, пребывают совершенно безразличными к духовной жизни, и у них ко всему отношение холодное и очень скептическое. А людей, какие были раньше, например, как святитель Игнатий, который был и подвижником благочестия, и одновременно образованным богословом, таких людей чрезвычайно мало, по крайней мере у нас в России, но я думаю, что и везде. Можно привести в пример - хотя и с некоторыми оговорками, потому что величина эта не такая уж и большая - Серафима Роуза. Он пытался богословствовать (в общем-то удачные книги написал, которые широко распространены в России) и одновременно был еще подвижником. Хотя, конечно, учености у него не хватало и в некотором отношении он тоже был легковерным, но все равно это пример человека, который соединял в себе и богословие, и аскетическую жизнь.

В общем, много сейчас издается и распространяется недостоверных книг, в которых излагаются всевозможные пророчества, приписываемые каким-либо великим святым, а на самом деле все это - бабушкины сказки.

Вопрос. Скажите, в песне про отшельника, вернувшемся в монастырь через 300 лет, говорится о каком-то конкретном случае, который произошел в действительности?

Ответ. Я думаю, это что-то вроде притчи или легенды. Есть, например, рассказ о том, как покаялся бес: по просьбе подвижника он стал петь Херувимскую Песнь, вспомнил, что когда-то был херувимом и превратился в него опять. Подобные истории, конечно, красивы, но являются самыми настоящими апокрифами. В народе особенно любят такие рассказы - они очень умиляют. Даже в проповедях некоторые батюшки говорят, что, оказывается, архангел Михаил опускает свое крыло в ад и кто за него ухватится, тот спасется. Народ с удовольствием слушает: интересно, а главное, думать не надо.

Некоторые во всем сомневаются: не так молитесь, как надо, и службу не так совершаете, и святые отцы учили неправильно (ведь не мог Бог говорить, что люди будут терпеть адские муки, потому что Бог есть любовь) и т.д. Таким образом, они обо всем учат на свой лад. Иные же - настолько сильно "верующие", что вообще думать не хотят, - что им ни скажи, во все поверят: и в то, что архангел Михаил крылом из ада достает, и во все-все. А если ты в чем-нибудь из таких глупостей усомнишься, они скажут, будто ты безбожник. Дело в том, что такие люди не способны к анализу; я имею в виду не к какому-то отвлеченному, а к анализу, построенному именно на основе святоотеческого учения. Вот в каком году красный паспорт выдавали? Тоже разговоры были, что нельзя получать красный паспорт, что это печать антихриста и всякое такое. Сейчас говорят, что не надо принимать штрихкод, потом еще что-нибудь будет. Что такое штрихкод, что в нем такого? Не понимаю. Когда-то ревнители мусульманства называли паровоз "шайтан-арбой", - так и у нас теперь, в таком же роде. Почему, например, шариковой ручкой можно пользоваться, а компьютером нельзя? Непонятно. Давайте тогда, как в старину, будем писать гусиным пером или сядем на телегу. Такие предрассудки идут от нашей легковерности; поэтому и книги нужно читать очень осторожно. Конечно, не в моих силах всё перечитать и сказать, что где правильно, а что нет. Но я могу дать такой совет: нужно взять за основу святоотеческую литературу. Только тогда, когда мы достаточно начитаемся святоотеческих книг (тех авторов, которые являются безусловными авторитетами), мы сможем уже на основе этого определить, что в каком-либо сочинении (любом: еретическом, или сектантском, или просто легкомысленном православном) соответствует Преданию Церкви, а что от него отличается. Это самый универсальный, всем подходящий совет. Иначе мы будем все время "плутать в дебрях", как плутают люди, предпочитающие современных авторов (апологетов или повествующих о подвижниках благочестия нашего времени) и почти не читающие святых отцов, а потому принимающие все за чистую монету. Естественно, что поскольку у них нет основы, прочитанное сравнить не с чем, они запутываются, а некоторые (особенно те, которые читают современные богословские книги) доходят и до того, что на основе трудов современных богословов, формально считающихся православными, но в каких-то моментах уклоняющихся от Священного Предания, проверяют учение святых отцов. Такие вещи бывали в истории Церкви очень часто. Например, есть даже особые правила, предостерегающие против веры апокрифам. Но, несмотря на все запреты, в XVI веке в России, к примеру, состоялся так называемый Стоглав - собор, где на основе именно апокрифических житий, то есть непроверенных и лживых, было принято ошибочное решение о двуперстии (и проклято троеперстие). Вообще, в России до реформы патриарха Никона было очень много различных мнений, пустословия, ложных ссылок на святых отцов, неправильных, непроверенных переводов, а он в значительной степени приблизил сознание православного человека к истокам. Так же и в наше время в христианской среде наблюдается общее невежество, как бы "всплеск" апокрифического сознания и мышления, так как в течение десятилетий безбожной власти не было возможности получить христианское, в частности богословское, образование, в результате чего никто не имеет правильных критериев, люди либо все отрицают, либо все принимают, и мало кто способен рассуждать, анализировать каждый отдельный случай, так сказать, "очищать пшеницу от плевел".

Вопрос. Почему у такого благочестивого Иакова были такие нечестивые дети? Может быть, сказалось влияние матери?

Ответ. У Иакова был, во-первых, благочестивый сын Иосиф, да и о Вениамине мы не можем сказать ничего плохого. Мне кажется, надо не на воспитание матери всю вину перекладывать, а просто понять, какая была в то время среда и что представляли из себя народы, которые окружали семью Иакова. Дети, почитая своего праведного отца, тем не менее поддавались нравственному, разлагающему влиянию окружавших их народностей. Если мы посмотрим на уровень нравственности жителей земли Ханаанской, то увидим, что дети Иакова были по сравнению с ними гораздо более высоконравственными. Ведь Содом и Гоморра были уничтожены Господом за чрезвычайный свой разврат и вероломство приблизительно в то же самое время, когда жил Иосиф с братьями, граждане этих городов являлись, может быть, самыми развращенными в той местности. Да, наверное, и другие от них не очень отличались, если Авраам и Исаак так боялись, что местные жители могут насильно отобрать их жен (Сарру и Ревекку), и даже выдавали их за своих сестер. То есть люди в то время в основном были вероломные, насильники, развратники и естественно, что дети Иакова, общаясь с ними, до некоторой степени заражались нечестием, хотя в то же время значительно в нравственном отношении их превосходили. Кроме того, нужно иметь в виду, что дети Иакова действительно не были такими праведными, как отец, они не получали пророческих откровений (за исключением, конечно же, Иосифа). По своему естественному образу жизни и по воспитанию они были простыми пастухами, людьми совершенно невежественными и грубыми. Это надо помнить. И, может быть, ввести их в Египет было необходимо потому, что когда число детей Иакова довольно-таки умножилось (говорится, что он вошел в Египет в числе семидесяти пяти душ), невозможно было, чтобы каждому из них подавались откровения и все пребывали непосредственно под Божиим водительством, но требовалось благотворное, пусть даже и языческое, влияние цивилизации и культуры, которая уже была в Египте. Требовалось для того, чтобы люди не стали народом грубых кочевников и грабителей, хотя у них и были к тому наклонности (вспомним поступок Симеона и Левия, уничтоживших жителей Сихема). Они ведь могли стать такими же, как потомки Исава, эдомиты, - разбойники и злодеи, которые жили в горах и всех грабили, скрываясь в неприступной местности. Поэтому было необходимо, чтобы на потомков Иакова оказала культурное влияние египетская цивилизация, что и действительно стало очень важным: выйдя из египетской земли, они представляли из себя уже цивилизованный народ. Ведь во времена Иакова у этих людей, может быть, не было и письменности, а когда они вышли из Египта, Моисей составил пять книг - значит для кого-то, на каком-то языке уже писались книги. Хотя и Авраам был выходцем из цивилизованной страны и старался сохранить культуру (есть даже предание, что он научил египтян математике), но впоследствии народ приблизился к такому низкому культурному уровню, который был даже не у городских (более культурных) жителей Ханаана, а у самых грубых обитателей той земли. Сам образ жизни делал этих людей неспособными к восприятию довольно-таки высокоразвитой культуры, которая там существовала, хотя, конечно же, по сравнению с культурой египтян она была гораздо более дикой и бесчеловечной, чем и объясняются характер и нравы сыновей Иакова.

Вопрос. Полезно ли при молитве выдавливать из себя слезы, а если они есть, то стараться их усилить?

Ответ. Я думаю, что специально выдавливать из себя слезы не нужно. Но с другой стороны, имеет значение, как ты это делаешь: если понуждаешь себя к покаянному плачу, который сопровождается внимательной молитвой, тогда, может быть, это и уместно, а если ты выдавливаешь из себя слезы и они к молитве не имеют никакого отношения (слезы сами по себе, молитва сама по себе), и, более того, то усилие, которое ты употребляешь, отвлекает тебя от молитвы, в особенности Иисусовой, тогда, я думаю, этого делать не нужно. То есть надо помнить, что, конечно, слезы или покаянный плач при молитве - это хорошо, но самое главное - внимание; как говорит святитель Игнатий, внимание дает цену молитве. А слезы... ну поплакали мы, и что дальше? Плачем мы по разным причинам: можно плакать от злости, можно плакать от радости, можно плакать от того, что встретились с кем-то или, наоборот, расстались. А с духовной точки зрения цены в таких слезах нет никакой. Поэтому к слезам нужно относиться вообще-то с большой осторожностью, чтобы они не были бессмысленными.

Вопрос. Как объяснить, что у человека нет, к примеру, страсти сребролюбия (или любой другой)? Почему какие-нибудь иные страсти есть, а вот этой нет? От чего это зависит?

Ответ. Я думаю, что страсти есть у всех, только в большей или меньшей степени. Приведу пример. Когда воры пришли грабить Макария Египетского, он в это время неожиданно вернулся к себе в келью - и сам стал им помогать грузить свое имущество. Когда же они от него вышли, преподобный Макарий, увидев, что они забыли взять какую-то ценную вещь, схватил ее и со словами "вы забыли забрать еще и вот это" побежал их догонять. Воры устыдились и вернули награбленное. Вот яркий пример человека, у которого нет сребролюбия. А если к любому другому человеку придут и станут забирать "последний подрясник" - с радостью ли он его отдаст? Я думаю, нет. Это значит, что страсти действуют в человеке в разной степени. Скажем, сребролюбие действует слабо, а уныние гораздо сильнее. Об этом говорит святитель Игнатий: в человеке есть все страсти, но одни действуют слабо, а другие - могущественно. Есть господствующие страсти, и есть как бы едва тлеющие, но сказать, что их совсем нет, я думаю, нельзя. А почему так происходит, что одни страсти сильнее других, я не знаю. Наверно, какие-то дурные врожденные наклонности дают о себе знать или, может быть, человек подвергся развращению в каком-то отношении больше, чем в другом.

Вопрос. Когда речь шла о дьяконе, который во время гонений отрекся от сана и таился, вы сказали, что это действие было неправильным. Но в писаниях святых отцов можно найти такой совет, что если человек чувствует, что у него нет сил перенести мучения, то пусть уедет из мест, где идет гонение и укроется. Скрывшиеся не причисляются к павшим.

Ответ. Скрыться от гонений - это одно, а отказаться от священного сана - совсем другое, не нужно путать такие вещи. Если бы дьякон ушел от гонений, уехав, допустим, за границу или перейдя из одной местности в другую, тогда его еще можно было бы понять, но он фактически отказался от сана, хотя и не сделал этого публично, и даже отпал от Церкви - многие годы из-за страха не посещал храм. Поэтому его поступок можно назвать до некоторой степени отречением, хотя оно и не было публичным.

Вопрос. "Держать ум во аде" значит считать, что ты не спасешься, или считать, что ты не достоин спасения?

Ответ. Я думаю, что нам даже думать об этом не нужно, потому что "держать ум во аде" - слишком высокая для нас степень смирения, очень тяжелый подвиг. Необходимо нечеловеческое мужество и твердость, иначе можно впасть в отчаяние, уныние. Поэтому так делать не надо.

Держать ум свой во аде - значит помышлять, что ты не спасешься. Если человек считает себя лишь недостойным спасения, это, наверное, помягче, а если он думает, что вообще не спасется, то такое решение - более жесткое, твердое и в этом состоянии трудно удержать себя в чувстве надежды на Бога, удержать себя в неотчаянии. Поэтому второе, конечно, больше, я не думаю, что это одно и то же. Но более конкретно сказать, что обозначают слова Силуана Афонского, я не могу, потому что когда читаешь о таких вещах, то, конечно, получаешь некоторое теоретическое представление, но я думаю, что до осознания их человек должен постепенно дойти сам. Ведь старцу Силуану Афонскому, во-первых, было откровение, чтобы он так подвизался, а во-вторых, он к тому времени уже имел благодатную молитву и был высоко преуспевшим подвижником, по сравнению с которым мы - какие-то карлики. Если же мы, будучи карликами, возьмем на себя ношу великана, то, конечно же, понести ее не сможем.

Вопрос. Можно ли что-нибудь сказать о нерадении в откровении помыслов.

Ответ. Когда мы говорим о послушании, то в первую очередь, конечно, имеем в виду откровение помыслов. Без откровения помыслов послушания быть не может. Потому что послушание не только должно касаться вопросов внешнего поведения (работы и прочего), но прежде всего должно идти изнутри: нужно, чтобы оно было даже в мыслях и чувствах. То есть необходимо слушаться наставника не только в поступках (внутренне, может быть, с ним не соглашаясь), но если тебе насаждают образ мыслей евангельский, то, конечно, слушаться надо и внутреннее: свои собственные мысли нужно отсекать, отбрасывать и думать так, как тебе велят (хотя это может казаться и странным), учиться рассуждению евангельскому. Вот, собственно, для чего нужно откровение помыслов. Поэтому кто проявляет в откровении помыслов нерадение, тот никогда не сможет стать настоящим послушником. А у нас бывает такое оправдание: это же очевидно, как же я могу от очевидной вещи (то есть собственной мысли) взять и отказаться? Но "очевидная"-то она от того, что в нас действует страсть: если человек гневливый, ему очевидно, что нужно разозлиться, если чревоугодник - что нужно поесть, если ленивый, - что надо поспать. Если человек склонен к унынию, то ему совершенно очевидно, что вот сейчас нужно заплакать, потому что ему сделали замечание. Как же можно послушаться, если все так очевидно? Однако очевидность эта происходит от того, что страсть нами возобладала настолько, что мы ослепли. Алкоголик, например, совершенно очевидно понимает, что самое лучшее (иначе и невозможно) вернуться домой окольной дорогой, потому что там стоит пивной ларек; правда, есть и другая, более близкая дорога, но она "неудобна". Подобное происходит и с нами.

Вопрос. Могут ли страсти передаваться от родителей?

Ответ. Конечно, могут: от наших предков передаются какие-либо дурные или добрые наклонности. Есть даже пороки целых национальностей.

Вопрос. Можно ли по болезням судить о страстях, которые в человеке преобладают?

Ответ. Действительно, есть такое мнение, что существует связь между грехами человека, вообще дурными наклонностями, и его болезнями. А в медицине, в гомеопатии, есть и целое направление, когда болезни человека пытаются определить по его страстям.

Вопрос. После Вознесения Господа иерусалимским епископом стал Иаков, брат Господень, сын Иосифа от первого брака, тот Иаков, которому Господь явился преображенным на Фаворе. С другой стороны, говорится, что Иаков был братом Иоанна, сыном Заведея. Разные ли это были люди или нет?

Ответ. Иаков Заведеев - это один человек, а Иаков, брат Господень, - другой. Тут нет никакой путаницы: Иаков Заведеев был убит в первые годы проповеди христианства, а Иаков Праведный сброшен с крыла храма спустя многие, многие годы. Иосиф Флавий даже утверждает, что гибель Иерусалима являлась наказанием за несправедливое убийство Иакова Праведного - так он почитался в еврейском народе.

Вопрос. Если плач о грехах не приносит плода на деле, то какое значение он имеет для души, ведь так можно дойти и до отчаяния?

Ответ. Ну почему? Искреннее покаяние может быть даже и у грешника, который мало исправляется: его посещает благодать, он кается, а потом вновь впадает в нерадение и равнодушие, но какая-то польза, какая-то надежда на изменение в этом, конечно же, все равно есть. И если плач посещает человека, значит у него еще живы определенные сердечные и душевные чувства и, может быть, изменение постепенно произойдет; поэтому не нужно отвергать действительно покаянный молитвенный плач под тем предлогом, что ты якобы не исправляешься. Исправление происходит не в один день или год, а в течение многих лет: некоторые люди на это тратят всю жизнь и считают себя достигшими какого-то результата, если хотя бы в конце своей жизни, в последние годы, перед смертью, чувствуют как бы некую надежду на спасение. Это уже великий результат, а мы хотим сразу, за краткий срок, перемениться, а если этой перемены нет, начинаем унывать, что у нас ничего не получается.

Вопрос. Не могли бы Вы, как духовник, привести примеры нерадения, так как часто Ваши примеры приносят большую пользу в повседневной жизни.

Ответ. Я в общем-то уже говорил: нерадение может быть в отношении послушания, молитвы, каких-либо второстепенных добродетелей: воздержания в пище, бодрствования и других. Нерадение может быть в отношении исполнения заповедей: некоторые в повседневной жизни относятся к ним как к каким-то мелочам, чему-то малозначащему для нашего спасения. Нерадение может быть в работе. Действительно, примеров - бесчисленное множество, поэтому насчет себя каждый должен советоваться со своим духовником или старицей. Ведь скажешь, допустим, двоим людям, что нужно воздерживаться в пище, и одному это будет полезно, а другому - вредно, поскольку он немощный, больной. Потом, один в отношении воздержания в пище склонен, скажем, к чрезмерной ревности и ищет поста чересчур строгого, а другой считает, что может есть гораздо больше, - опять же нельзя подходить к обоим этим людям с одним мерилом. Бывает очень часто и другая проблема: чрезмерная ревность в одной добродетели вызывает нерадение в другой. Скажем, человек, который имеет ревность к воздержанию в пище, выказывает нерадение в послушании. Таким образом, пусть каждый судит сам о себе, при помощи, конечно же, своего духовного руководителя.

Вопрос. Мне жалко убивать комара и не хочется есть рыбу, потому что жизнь - благо для всех: и для людей, и для букашек. Это неправильно, глупо?

Ответ. Я думаю, что да. Конечно, страсть к разрушению или убийству недопустима: если человек убивает птицу не для своего пропитания, а просто так, для удовольствия, это говорит о его развращенности и жестокости. С другой стороны, жалеть комаров или рыбу - это ненормально и происходит, наверное, из учения восточных религий о том, что души любых живых существ одинаковы, например, душа человека, если он не достиг какого-то высочайшего духовного состояния, может после смерти для "перевоспитания" вселиться в комара или рыбу. Вот откуда происходит это неестественное чувство жалости. А у нас вообще очень часто получается, что мы комара жалеем, а ближнего можем обидеть. Поэтому мы должны стараться иметь любовь к ближнему, а не к комару. Мне кажется, лучше убить комара, чем нагрубить человеку, лучше съесть жареную рыбу, чем проявить к своему ближнему безразличие или как-то ему досадить.

Вопрос. Почему же подвижники не убивали насекомых?

Ответ. Я думаю, не от любви к комарам, а потому, что испытывали свое терпение. Где-то в "Добротолюбии" сказано: "Смотри, чтобы какое-то ничтожное насекомое не лишило тебя Бога", то есть когда мы при молитве отвлекаемся на посторонний шум, мы рассеиваемся, а великие подвижники специально пренебрегали всяческими внешними раздражителями, всем тем, что отвлекает от молитвы, ради любви к Богу, и поэтому "жалели" насекомых (то есть просто не обращали на них внимания). Известно и другое: когда Арсений Великий пришел в некую пустынную местность, где подвизались монахи, и услышал за окном какой-то шелест, он спросил: "Что это такое?" Ему ответили: "Камыш шумит", на что подвижник сказал: "Как же вы можете молиться? Настоящий монах, даже если птица запоет, отвлекается от молитвы". Значит, получается, что Арсений Великий не любил птиц, да? Феодосий же Печерский специально подвизался так: шел на болото, раздевался по пояс и, облепленный комарами, молился, испытывая свое терпение, можно сказать, обливаясь кровью. Другой пример: старец Силуан Афонский не одобрял жестокости по отношению к живым существам, даже к растениям. В книге его ученика, архимандрита Софрония (Сахарова), описывается, как однажды, когда они шли вместе, Софроний, идя впереди, сбивал палкой траву, чтобы легче было пройти, старец же Силуан Афонский с укоризной покачал головой. Однако и он ел рыбу.

2 сентября 2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь