Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Люди, приходящие к Богу, в Церковь, имеют, конечно же, самые добрые, искренние намерения; человек делает такой шаг совершенно бескорыстно, иногда можно справедливо называть этот шаг подвигом веры. Но, к сожалению, часто случается, что даже в самых ревностных христианах присутствуют такие страсти, которые при всей искренности этих людей делают почти невозможным или сомнительным их спасение. Конечно же, к этим страстям относится в первую очередь и в преимущественной степени страсть гордости и любоначалия. Гордость определяют по-разному. Как любой предмет, сталкиваясь с другими предметами, проявляет разные свои качества, так и гордость в разнообразных ситуациях проявляет различные свои свойства. В данном случае я хочу сказать о гордости как о любоначалии, как о презрении к ближним, о желании превосходства над другими людьми.

Вот как Евангелие рассказывает о "всплеске" гордости в ближайших учениках Спасителя - апостолах, которые, как вы помните, оставили все и, не оглядываясь, последовали за Ним: Симон Кананит оставил свою невесту на брачном пире после чуда в Кане (претворения воды в вино), апостолы Петр и Андрей оставили сети с лодкой, полной рыбы, Иаков и Иоанн покинули своего отца с наемниками и пошли, не оглядываясь, не сделав никакого распоряжения; апостол Матфей, будучи мытарем, когда Спаситель позвал его, также бросил свою мытницу со всеми деньгами и никак не распорядился о них, - все это говорит об их искреннем отречении. Вероятно, и с другими апостолами произошло нечто подобное; сохранилось ли в Евангелии или в Священном Предании упоминание о том, как они оставили мир и последовали за Господом, или об этом ничего не известно, но безусловно, что их отречение (внешнее или, может быть, внутреннее, не видимое для других) было совершено с необыкновенной искренностью. Однако, несмотря на это, и в них жила страшная страсть любоначалия. Евангелист Матфей так описывает проявление, "всплеск" этой страсти и обличение Спасителем Своих учеников: В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: "Кто больше в Царстве Небесном?" Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" (Мф.18:1-3). То есть ученики думали уже не о земном, их как будто бы совсем не волновала земная слава, земное величие, а думали о славе небесной, но и здесь Спаситель также воспрещает всякое тщеславие, всякую надменность. И вместо того, чтобы дать ответ на их вопрос: кто больше в Царстве Небесном? - Он говорит, что если они не покаются и не станут такими, как дети, то вовсе в него не войдут: им не только нельзя будет сравнивать, кто больше или кто меньше, но они окажутся чуждыми Царства Небесного, в котором как будто бы должны быть большими или меньшими, большую или меньшую иметь славу: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Для наглядности Он призвал дитя, отрока, и, показывая на него, не просто привел пример, а дал видимый, ощутимый образец неподдельного смирения: Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф.18:4). Конечно, дети бывают разные; к сожалению, есть и такие, с которых не нужно брать пример. Но, видимо, Спаситель указал на этого отрока потому, что он еще не достиг того возраста, когда начинают проявляться страсти, и потому, что он имел неподдельную, искреннюю простоту, ничего о себе не мнил; может быть, даже и не думал о смирении (как думаем мы и стараемся смиряться, видеть себя хуже всех), но зато непритворно считал себя совершенно обыкновенным, ничего не значащим существом. Спаситель и призывает нас, как говорит славянский текст, смириться яко отроча сие (в русском переводе: умалиться, как это дитя), то есть искренне, неподдельно, как это свойственно детям, ничего особенного о себе не думать, ни в чем не считать себя лучше или превосходнее других, не только в отношении какого-либо земного преимущества, но и в отношении будущей жизни, в отношении благодати и духовности.

И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф.18:5-6). Естественно, что человек, который смирился до такой степени, что стал искренне чувствовать себя малейшим, искренне считать себя ничтожным, никогда не будет искать какого-то первенства, преимущества, но всегда будет во всем уступать и в глазах людей неопытных или страстных, а может быть и лукавых, станет презренным, ничтожным, и эти люди, действуя по страсти, начнут искушать его, различным образом притесняя, оскорбляя, унижая, считая его чуть ли не своей игрушкой. И Господь предупреждает, что если кто будет соблазнять одного из малых сих не только сладострастием или подобными страстями, но и обидой или гонением, то такому человеку лучше было бы повесить мельничный жернов на шею, - так Спаситель предостерегает нас от презрения к ближним, от презрения к тем, кто в наших глазах (а может быть, и в его собственных) выглядит малым и ничтожным существом. Мы смотрим на человека, и он кажется нам пустым, ненужным, самым последним ничтожеством, но ведь мы не знаем, каково его значение пред Богом. Господь говорит об этом в той же главе: "Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих" (Мф.18:10). Под малыми нужно понимать не тех, кто действительно мал - потому что мы не знаем, кто мал и кто велик, но того, кто кажется ничтожным в наших глазах. Иногда мы можем презирать человека за то, что он не достиг никакой мирской должности или не занимает никакого положения в каком-либо обществе, пусть это будет монастырь или мир - неважно. А иногда мы можем презирать человека за то, что он нам кажется недуховным, или необразованным, или неумным, или не способным к какому-то делу, можем и за внешний вид презирать, - много у нас находится поводов для презрения, для того, чтобы считать человека малым, ничего не значащим по сравнению с другими. Но Господь предупреждает: не презирайте ни одного из малых сих (кажущегося малым или действительно являющегося таковым - о. А.); ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Моего Небесного. Презирая малого и ничтожного человека, мы тем самым - хотя нам кажется совершенно неожиданным и странным такой вывод (но так говорит в Евангелии Господь Иисус Христос) - презираем и ангела, который молится о нем Богу и просит о его душе, о его помиловании и спасении. И поэтому, оскорбляя своим презрением человека, казалось бы достойного этого оскорбления, мы тем самым оскорбляем и презираем ангелов Божиих. Господь же учит нас совершенно противоположному отношению к ближнему: служить людям не просто как обыкновенным, жалким существам, которым мы оказываем любовь подобно тому, как делаем это, например, по отношению к животным (скажем, жалея какую-то бродячую собаку, мы ей бросаем сухарь), а служить ближним с благоговением, с чрезвычайным уважением.

Когда Спаситель при помощи притчи изображает Страшный Суд, Он говорит об этом так: "Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на Престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: "приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира; ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне". Тогда праведники скажут Ему в ответ: "Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?" И Царь скажет им в ответ: "истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших (заметьте - опять эти слова: из сих братьев Моих меньших - о. А.), то сделали Мне". Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: "идите от Меня, проклятые…" (Мф.25:31-41).

Обратите внимание: Спаситель говорит, что, делая добро, мы должны делать его не так, как делали бы человеку "меньшему" нас в каком-либо отношении, а как Самому Христу. То есть мы должны служить ближнему с таким расположением, словно служим Самому Богу - с благоговением, с уважением, а не с презрением. Рассуждение, будто можно человека презирать и любить одновременно, на самом деле, конечно, очень поверхностно. Невозможно искренно полюбить человека, если мы не считаем себя худшими его; таков закон: из смирения рождается любовь, а без смирения, как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, и любовь сохранить невозможно. И Спаситель не погнушался принять на Себя образ уничиженного человека. Он не стыдится не только назвать Себя алчущим, и жаждущим, и странником, то есть бездомным (а такие люди отнюдь не всегда бывают благоговейными и прекрасными: униженные нищетой, лишенные жилища, они, как правило, бывают несколько опустившимися), но и признать Себя нищим настолько, чтобы приписать Себе даже наготу. Был болен - при чтении Евангелия мы не видели, чтобы где-то описывалось, как Спаситель страдал и болел, кроме тех страданий, которые Он претерпел на Кресте. Но все же Он и немощь Себе приписывает, немощь, в общем-то унижающую человека и часто делающую его презренным в глазах других людей, поскольку случается, что ближних презирают и за отсутствие здоровья, в особенности те, кого можно назвать крепкими, трудоспособными, жизнеспособными, - они часто относятся с презрением и негодованием к людям, физически слабейшим их, приписывают им какую-то лень, лукавство и прочее. Но мало того, что Спаситель говорит о Себе как о бездомном, голодном, нагом, больном, Он еще приписывает Себе и тюремное заключение, которое также не всегда бывает несправедливо (и в Евангелии нигде не сказано, что мы должны помогать только тем, кто заключен в темницу несправедливо): в темнице был, и вы пришли ко Мне. Вот как Спаситель Сам Себя унижает, чтобы научить нас не презирать никого. И Он не стыдится приписать Себе все это уничижение, а мы, к сожалению, стыдимся проявить чувство любви к братьям и сестрам, которые на самом деле ничуть не хуже нас, совершенно такие же, как и мы. Если же, как нам кажется, и проявляем его, то с некоторым презрением, а это уже, конечно, не любовь. Итак, смиряться нужно перед всяким человеком, служить всякому человеку, потому что если мы не оказываем ближнему необходимого служения, то мы тем самым презираем Самого Христа.

Вот еще одно повествование о том, как ученики искали первенства, сами не понимая, насколько недопустимо, насколько неприемлемо такое желание. И вместе с наивной простотой и прямотой они проявили, безусловно, и гордость, страсть любоначалия. Отсюда видно, что у каждого из апостолов неоднократно возникало под разными предлогами это греховное чувство. Если такие великие избранники Божии были подвержены страсти любоначалия и она не могла сразу в них иссякнуть и прекратиться, несмотря на различные строгие обличения и вразумления Господа Иисуса Христа, то тем паче должны быть внимательны к себе мы, чтобы увидеть ее в себе и воспротивиться ей. Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: "Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим". Он сказал им: "что хотите, чтобы Я сделал вам?" Они сказали Ему: "дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей" (Мк.10:35-37). Сознавали ли они до конца, о чем просят, или нет, понимали ли, что такое Царство Небесное и что такое слава Божия, или не понимали, но они просили просто и искренне. И эта их просьба, казавшаяся им такой прямой и достойной внимания, получила обличение Спасителя, как проявление гордости. Но Иисус сказал им: "не знаете, чего просите" (Мк.10:38), - то есть "вы говорите о славе Божией, но кто может сести одесную и ошуюю славы Божией? Можно ли об этом думать? Достойны ли именно вы этого?" Правда, некоторые толкователи, говорят, что одесную и ошуюю можно поставить людей более достойных, более потрудившихся ради Христа, например, апостолов Петра и Павла. Еще можно предположить, что это относится к Божией Матери и Иоанну Крестителю, потому что именно справа и слева от Иисуса Христа они изображаются на иконах в так называемом Деисусном чине. Но я думаю, что более мудрое толкование состоит в том, что на самом деле никому из людей невозможно предстоять одесную и ошуюю славы Божией. Апостолы действительно не понимали и мы сами не понимаем, что такое слава Божия. Это то, что для человека непостижимо.

Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Спаситель говорит здесь о Своих страданиях. Но ученики, по словам св. Иоанна Златоуста, не совсем понимали, о чем идет речь, и поэтому с горячностью, желая получить просимое, отвечали: "можем". Иисус же сказал им: "чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую - не от Меня зависит, но кому уготовано" (Мк.10:39-40). И далее идет самое главное, ради чего, можно сказать, мы и читаем это повествование: И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: "вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими…" (Мк.10:41-42). Мне кажется, по-славянски смысл выражен более ясно и, если можно так выразиться, более выпукло: Весте, яко мнящиеся владети языки, соодолевают им. То есть те, кто думают, вернее, мнят о себе, что они владеют народами, заблуждаются, потому что на самом деле владеет народами и управляет их судьбами Господь. Поэтому, действительно, о тех, которые считают себя владыками и полагают, будто по их воле совершаются исторические события, правильнее сказать по-славянски: мнящиеся владети языки, соодолевают им (то есть овладевают народами, пытаются овладеть народами - о. А.) и велиции их обладают ими - иными словами, народами обладают те, кто имеет соответствующие качества, чтобы захватить власть, неважно каким образом: путем ли выборов или переворота, или определенного воздействия, например, через средства массовой информации и так далее.

И Спаситель говорит: "Но между вами да не будет так (по-славянски: Не тако же будет в вас - о. А.): а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою" (Мк.10:41-45). Итак, если мы действительно хотим превосходить в чем-то наших собратьев и сестер, то должны их превосходить прежде всего в смирении. Причем не в таком смирении, когда только в душе почитаем себя худшими, заставляя себя так думать, а в таком, которое, как и всякая добродетель, проявляется в делах, потому что истинная добродетель обязательно должна проявиться в делах, иначе можно усомниться в ее стойкости, действенности, в том, что она на самом деле присутствует, и предположить, что это какой-то самообман, прелесть. А кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою. Когда мы начнем служить нашим братьям и сестрам, которых желаем превосходить, то именно этим служением мы и покажем, что являемся большими их в том совершенном смысле, в каком требует от нас Евангелие: быть большими в смирении, большими в любви. И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Речь идет о том, что желающий быть первым должен подчиняться братьям и сестрам до такой степени, что стать как бы принадлежащим им. Как раб, по определению древних римлян, был одушевленной вещью, так и человек, желающий исполнить Евангелие, желающий быть первым и большим, должен всем служить и исполнять чужую волю - смиряться перед ближними, делать добро бескорыстно, добровольно, а не в качестве некоторого одолжения, и настолько быть преданным этому служению, словно он принадлежит окружающим, точно одушевленная вещь, точно раб.

И далее Спаситель приводит необыкновенный пример. Если раньше Он нас укорял в том, что, презирая ближних, малых, мы таким образом презираем и оскорбляем ангелов, которые молятся о них Богу, и в том, что, пренебрегая ближним, не оказывая ему помощи, мы не служим Самому Господу, то теперь Он уже откровенно ставит в пример Себя и говорит ближайшим Своим ученикам, чтобы они подражали Ему прежде всего в смирении. Многие рассуждают о том, как они хотят уподобиться Господу, а иные и книги пишут о подражании Спасителю: например, один западный подвижник Фома Кемпийский, по словам святителя Игнатия, прельщенный, написал книгу, которая даже так и называется - "О подражании Христу". Встречаются и справедливые рассуждения или мысли на этот счет. Люди желают и ищут подражания Христу, но точно не знают, в чем оно состоит. И вот Спаситель указывает, в чем именно мы должны Ему уподобиться, говорит прямо, ясно и откровенно, - в смирении. Мы же этого как раз и не хотим. Мы хотим подражать Ему в величии, в славе, но не в Его уничижении. Господь говорит: "Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мк.10:45). Этими словами Он открывает нам, что Его подвиг состоит прежде всего в служении, а не в господстве. И Спаситель доказал это Своими страданиями, Своим уничижением, Своей смертью на кресте.

Вот как вновь и вновь Господь Иисус Христос обличает Своих ближайших учеников, преданных Ему. Правда, среди них был и Иуда Искариотский, который наверняка не в состоянии был понять учения Господа о смирении. Впрочем, и искренне любящие Его ученики также не могли принять Его слова сразу. Потому вновь и вновь Господь наш Иисус Христос возвращается к этому очень важному поучению, столь важному, что Он даже решил изобразить его в определенном действии, которое ярко показало бы, как нужно смиряться, как нужно служить друг другу, и потому запечатлелось бы в памяти учеников. Замечательно повествует об этом апостол и евангелист Иоанн Богослов: Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу (обратите внимание на следующие слова! - о. А.) явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин.13:1). Отсюда можно сделать вывод, что смирение - это признак любви. Если Господь явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их, показав на деле смирение перед учениками, следовательно, смирение есть внешнее, очевидное для всех проявление любви. И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его... (Ин.13:2) - посмотрите, евангелист Иоанн делает это примечание уже в самом начале повествования; то есть Иуда был среди учеников Господа, и Господь, таким образом, смирился и перед Своим предателем. И далее Иоанн Богослов желает особо подчеркнуть и показать, что до последнего мгновения все совершалось Господом осознанно и неслучайно. Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру… (Ин.13:3-6). Спаситель, судя по повествованию, уже омыл ноги некоторым ученикам, может быть и Иуде Искариотскому, и только потом подошел к Петру, ведь если бы Он сразу начал с омывания ног Петра, то не было бы в тексте слова "подходит". И тот говорит Ему: "Господи! Тебе ли умывать мои ноги?" (Ин.13:6). Конечно, апостол Петр сказал так от любви и необыкновенного благоговения, которое испытывал к Иисусу. Но в данный момент это благоговение было совершенно неуместно. В данный момент нужно было внимать уроку смирения, потому что принимающий служение тоже показывает некоторое смирение перед тем, кто ему служит, хотя не столь великое, как смирение служения. Иисус сказал ему в ответ: "что Я делаю, теперь ты не знаешь (по-славянски: ты не веси ныне - о. А.), а уразумеешь после" (Ин.13:7). Когда же после смог уразуметь апостол Петр эти слова? Наверное, когда Господь наш Иисус Христос воскрес из мертвых и тем доказал, что Он есть истинный Сын Божий, истинный Бог; когда Дух Святой сошел на апостолов в день Пятидесятницы или, как мы называем по церковной традиции, в день Святой Троицы. Иначе говоря, когда ученики познали тайну Пресвятой Троицы, только тогда Петр до конца понял, что произошло: Кто умыл ему ноги и сколь велико было смирение Сына Божьего, смирившегося не только тем, что Он, Бог, воспринял на Себя естество сотворенного Им существа, человека, но и тем, что перед самими этими грешными людьми умалился до такой степени, что умывал их ноги.

Иисус сказал ему в ответ: "что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после". Петр говорит Ему: "не умоешь ног моих вовек". Иисус отвечал ему: "если не умою тебя, не имеешь части со Мною" (Ин.13:7-8). Апостол Петр, как человек горячий и простой, сразу высказал мысль, которая была у него в душе: он считал намерение Учителя невозможным и, поскольку полагал (и справедливо), что его чувство благоговения и любви к Господу истинно и правильно, осмелился возражать: не умоешь ног моих вовек. Но Спаситель, желая научить Петра смирению, желая заставить его послушаться, ответил ему на его же языке, устрашив его тем, что если он не подчинится, то не будет иметь части с Ним, не будет иметь награды, общения с Господом Иисусом Христом. Иисус отвечал ему: "если не умою тебя, не имеешь части со Мною". Симон Петр говорит Ему: "Господи! Не только ноги мои, но и руки, и голову" (Ин.13:8-9). И после такого ответа Спасителя апостол Петр, конечно же, согласился, смирился и позволил Иисусу сделать эту небывалую, невозможную, как ему казалось, вещь - умыть его ноги. Иисус говорит ему: "омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все". Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты. Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: "знаете ли, что Я сделал вам?" (Ин.13:10-12). Теперь Спаситель объясняет, для чего Он совершил это странное действие, для чего умыл ноги Своим ученикам. Казалось бы, ни к чему было это омовение, уже достаточно преподано им самых возвышенных уроков и показано великих чудес - вот Он воскресил праведного Лазаря, вот Он вошел в Иерусалим, и ученики, как и весь народ, слышали голос Небесного Бога Отца, сказавший о Сыне: И прославил, и еще прославлю (Ин.12:28). Но, оказывается, нужен был еще и такой урок в виде "странного" поступка - омовения ног Своим ученикам. Спаситель хотел не только учить смирению, но и показать ученикам истинное смирение, чтобы этот пример запечатлелся в их памяти, жил в их сердцах, чтобы они всегда помнили, как Сын Божий - их Творец - умыл ноги Своему падшему творению. Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: "знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то (по-славянски: есмь бо - о. А.). Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам" (Ин.13:12-15).

Конечно, речь идет не только об обряде омовения ног, который, впрочем, у древних христиан был очень распространен и совершался в некоторых древних монастырях, например, в палестинских обителях, как рассказывает Иоанн Кассиан Римлянин. В этих обителях братия делилась на две "чреды": одни несли послушания, другие пребывали в молитве. когда заканчивалась седмица, то те, кто (если не ошибаюсь) нес послушания, умывали ноги тем, кто молился, после чего братья менялись местами: молившиеся вступали в свою череду служения, а остальные пребывали в молитве. И так братья смирялись друг перед другом. Вам, конечно, известно, что обряд омовения ног совершается сейчас в Иерусалиме в Великий Четверг, когда Патриарх умывает ноги митрополитам, епископам и архимандритам в воспоминание омовения Спасителем ног ученикам. После этого воспоминаются молитва Господа в Гефсиманскому саду, сон учеников и предательство Иуды. Иногда этот обряд в более сокращенном виде совершается в Великий Четверг и некоторыми нашими русскими православными архиереями. У многих верующих людей в прошлом был обычай: когда к ним приходили какие-либо гости или странники, они умывали пришедшим ноги и так смирялись перед ними. Но главное заключено не в самом этом обряде, пусть даже и необычайно возвышенном, душеполезном и назидательном (кто знает, может быть, имеет смысл возродить его в повседневной жизни), главное - внутренне смиряться перед своими братьями и сестрами, будто умывая им ноги. Подобно тому, как с ног омывают грязь, мы должны, смиряясь друг перед другом, пренебрегать всеми немощами и погрешностями, которые видим в своем ближнем, потому что как человек, ступающий по земле, не может не замарать своих ног, так и все мы, живущие здесь, соприкасаясь с различными земными обстоятельствами, не можем не прегрешить.

Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете (Ин.13:13-17). Блаженны мы не тогда, когда только знаем о необходимости смирения (впрочем, и то хорошо, что мы хотя бы знаем), но когда исполняем данную Господом заповедь. Прежде всего Спаситель желает, чтобы мы подражали Ему в смирении. Он много учил Своих учеников смирению друг перед другом и в конце концов преподал такой, безусловно, запомнившийся им на всю жизнь и потрясший их урок.

Сегодня в проповеди на литургии я уже говорил, что многие, когда доходит до дела, забывают Евангелие, оно уносится из нашего сердца. Как иное зерно (вспомним притчу о сеятеле) выклевали птицы, иное взошло и сразу засохло, а иное оказалось заглушено тернием, так и евангельское учение о смирении по большей части погибает в нашей душе: либо совсем исчезает, когда предается нами полному забвению, либо не приносит никакого плода, содержась только в уме, а на деле никак не применяясь. И мы совершенно забываем, для чего мы призваны, для чего пришли в монастырь - ради вечного блаженства, ради спасения души, а иначе зачем нам надо было бы вести такой странный образ жизни, иной, чем у всех. Мы забываем, что отказались от возможности (по крайней мере теоретической) в чем-то преуспеть и утвердиться в жизни и пришли в такое место, где каждый добровольно признал, что он ничего из себя не представляет, что он ничего не значащее существо и ему нужно думать только о спасении, отрекшись от всего. И вот в монастыре, месте, казалось бы, предназначенном сугубо для смирения, мы начинаем друг над другом превозноситься в каких-то ничтожных вещах. Авва Дорофей обличает людей, отрекшихся от богатого имения, но начавших испытывать пристрастие к мелочам, поскольку в них действует та же самая страсть любостяжания. А мы, отказавшись от возможности преуспеть в миру и чего-то достигнуть, подобно им начинаем искать здесь преимуществ в положении, в действительности ничего не значащем, или превосходства друг над другом; хотим друг друга обличить, "поставить на место", защитить свою позицию, свое положение, переживаем оттого, что, как нам кажется, нас унижают, снимая, допустим, с какой-то должности, переводя с одного послушания на другое. Хотя все это делается не потому, что кто-то к кому-то испытывает неприязнь, а исключительно с одной целью - ради душевной пользы того человека, с которым все это совершают, над которым, как ему кажется, издеваются. Нужно учиться смиряться не только перед настоятельницей, старицей или духовником (некоторые и этого не могут сделать), но и друг перед другом, перед каждой сестрой, и не смотреть - больше она, чем ты, или меньше, старая, больная и такая дряхлая, что и внимания на нее обращать не стоит, или же, наоборот, маленькая девочка, и поэтому для нас тоже ничего не значит, или какая-то, например, "неумеха", которую можно презирать за то, что у нее ничего не получается и из рук все валится.

К сказанному можно добавить еще и следующее: нужно всегда помнить изречение Спасителя: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15:5), - то есть в любом богоугодном деле, особенно в исполнении евангельских добродетелей, мы должны надеяться не на себя, но на Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, непрестанно к Нему прибегать, просить помощи - для того, чтобы всегда удерживать в памяти евангельское и святоотеческое учение и, вспоминая в нужный момент, исполнять его, находить в себе силы противиться искушению. Конечно, все это трудно: не так быстро происходит духовный рост, как бы нам хотелось, - постоянная борьба, преткновение, потом восстание, опять преткновение. Но все равно нужно над собой трудиться. Если мы будем забывать о столь важной вещи, то любой монастырь, да и вообще любое человеческое общество, может превратиться в какое-то сборище странных людей, которые, с одной стороны, от всего отказались, а с другой - вдруг вспомнили, что они все-таки кое-что из себя представляют. Это равносильно тому, как если бы нищие начали спор между собой, кто из них богаче. Если ты решила вести нищенский образ жизни, то забудь о богатстве; а если ищешь богатства, тогда нужно подумать, как и для чего ты оказалась в монастыре.

У одного подвижника монахи спросили: "Что нам делать, чтобы спастись?" Он говорит: "Вы Евангелие читали?" - "Да, читали". "Вот и исполняйте его", - был ответ. Монахи подумали, что никакого ответа они тем самым не получили, и в следующий раз, по прошествии некоторого времени, опять спрашивают его: "Отче, что нам делать, чтобы спастись?" А тот опять отвечает тем же вопросом: "Вы Евангелие читали?" Они уже решили сказать иначе: "Нет, не читали", на что получают такой ответ: "Ну вот прочтите его и исполняйте". В этой истории, в общем-то, и заключена вся истина. Мы должны постоянно перечитывать Евангелие, чтобы оно содержалось в нашей памяти. Конечно, нам полезно прочитывать и святых отцов, изъясняющих Евангелие. К сожалению, время от времени приходится напоминать такую простую вещь, что, оказывается, мы должны жить по Евангелию, а не по каким-то своим собственным принципам, потому что у нас иногда помимо Евангелия, помимо учения святых отцов складывается еще некое "местное" предание о том, как нужно себя вести, например, чтобы старица тебя уважала или чтобы тебя не перегрузили послушаниями и т.п. Таким образом, некоторые вместо того, чтобы приобретать опыт смирения, приобретают опыт, как нужно выкручиваться или лукавить, я бы сказал - отвоевывают себе в монастыре место под солнцем. Но если такому человеку даже и удастся чего-то достигнуть при помощи своей изощренной хитрости, обманув остальных, то Бога он все равно обмануть не сможет. Он не только не приобретет Божией благодати, но и потеряет то, что имеет, совершенно опустошится. Об этом нам нужно всегда помнить.

Можно еще добавить о послушаниях и способностях. Конечно, у разных людей разные способности: у кого-то, допустим, вокальные, певческие, у кого-то - художественные, у третьего - к определенному ремеслу. Человек начинает своими способностями превозноситься и презирать других. Но ведь в монастырь приходят не петь, и не плясать, и не рисовать, сюда приходят спасаться. Я уверен, что подавляющее большинство сестер (если не все) пришли сюда совершенно не думая о том, какое будут нести послушание, а здесь вдруг об этом забыли и начали "приспосабливаться к жизни". Нам нужно заботиться о самом главном и единственно важном - о спасении души, о своем сердце, о том, в каком состоянии оно находится, а не размышлять, достиг ли ты чего-либо в каком-то ремесле или нет. Хотя, конечно, если тебе дано послушание, в нем нужно стараться, сохраняя при этом и правильное душевное расположение. Есть люди, которые совсем никаких талантов не имеют и ни к чему не способны - что ж с того? человек, думающий о монашестве, о спасении души, должен быть самоотверженным и таким решительным, как будто идет на смерть, в бой. Если человек, идя в бой, думает не о том, чтобы победить врага, а как бы жизнь сохранить, то он уже не истинный воин. Так же и здесь: нужно быть решительным, и именно в самом важном, то есть подражать Господу Иисусу Христу в первую очередь в смирении. Он откровенно к этому нас призывает, очень ясно, просто и многократно, например когда говорит: "научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем" (Мф.11:29) - или когда умывает ноги ученикам. Но мы хотим чего-нибудь другого, только не этого. Еще раз повторю: нужно смиряться друг перед другом. Я не буду говорить о тех людях, которых мы не знаем, - не надо нам про них думать, это слишком велико, чтобы мы смирялись вообще перед всеми людьми. Но давайте будем смиряться друг перед другом. Наш монастырь - это некий маленький мирок, вот и будем в своем маленьком мирочке жить по-евангельски. И конечно же, если нам необходимо смиряться перед равными или перед теми, которые нам кажутся меньшими, как говорит Евангелие - перед малыми сими, то тем паче мы должны смиряться перед большими: духовником, настоятельницей, старицами, старшими по послушанию. Итак, будем Евангелие исполнять, а не просто читать. Будем всегда о нем помнить, а если кто-то не может помнить, потому что не читал, тот пусть, по совету преподобного старца, прочтет его и исполняет. Ибо и апостол Павел сказал: Блаженны не слышатели закона, а исполнители его (см. Рим.2:13).

Вопрос. Что делать, когда послушание, на котором находишься, приносит душе большой вред?

Ответ. Когда послушание приносит, как тебе кажется, большой вред, тогда надо прийти к старице и рассказать; если старица сама не сможет решить, обратиться к настоятельнице и поступить так, как они вместе рассудят. Самому делать однозначные выводы, что я, мол, точно знаю, что мне определенное послушание приносит вред, - это неправильно. Может быть, действительно есть вред. А может быть, тебе только так кажется, а на самом деле польза, потому что когда человек смиряется, то вреда быть не может. Представим, что, действительно, при выборе послушания не учли какие-либо душевные свойства брата или сестры - например, человеку нельзя выходить в мир: он там искушается, соблазняется. Тогда тому брату или сестре нужно откровенно рассказать об этом старшим, и старшие будут искать выход из положения. Если тебе вдруг кажется, что старица неправильно тебя понимает, нужно обратиться к духовнику, к настоятельнице. Но я думаю, что как раз именно старицы больше и лучше знают своих послушниц, потому что те им постоянно все рассказывают, и ошибка едва ли возможна. В противном случае можно предположить, что либо сестра что-то скрывала и потому старица не знает какой-то важной подробности, связанной с ее послушанием, либо сама сестра ошибается и в действительности никакого вреда нет, а просто ей не хватает смирения и терпения.

Вопрос. Как оценить такое состояние души, когда в ней равно существуют и желание старшинства на послушании, и понимание того, что для меня это вредно?

Ответ. Если ты не сама стремишься к старшинству, а тебя назначают, и делается это ради монастырской пользы, тогда нужно со смирением нести это послушание, борясь с примешивающимися тщеславием и гордостью. Любое дело, которое мы делаем хорошо, подвергает нас опасности впасть в тщеславие. Иоанн Лествичник говорит, что тщеславие - это трерожник, который одним острием всегда падает вверх. Видимо, трерожник представлял собой такое оружие, которое бросали перед воинским строем противника, чтобы пешие воины или боевые животные: лошади, слоны, - наступая на эти острия, выбивались из строя. Трерожник всегда падал одним из трех концов вверх. Так же и тщеславие; что человек ни сделает - всегда тщеславится: смирится - тщеславится, занимает должность - тщеславится, сняли его с должности - он смирился, но от этого самого уже опять тщеславится, и так далее. Но все равно дело-то нужно делать, пусть даже и тщеславие есть в какой-то мере. Его мы должны осознавать, каяться, бороться, противиться ему - и делать свое дело. А иначе, если мы начнем каким-то примитивным образом бежать от тщеславия, гордости и прочих страстей, то и ничего доброго не совершим; будем сидеть в келье на кровати и думать: "встать или не встать? Вдруг вот я сейчас выйду куда-нибудь и согрешу?"

Вопрос. Меня смущает помысел: может быть, Богородица в чем-то согрешила, если Она боялась прохождения мытарств и просила Своего Сына Самому принять Ее душу?

Ответ. Это, конечно, неверный и даже кощунственный помысел. Богородица боялась не в том смысле, что у Нее был страх перед бесами, но потому, что у нее было отвращение к этим нечистым, падшим существам. К тому же страх совсем не обязательно говорит о греховности человека. Спаситель боялся и молился в Гефсиманском саду о том, чтобы, если возможно, Бог пронес чашу сию мимо Него. Но это не означает, что Он в чем-то согрешил. Поэтому не нужно считать, будто страх происходит непременно от греховности. Страх - это естественное чувство, охраняющее человека. Не будь у нас страха, так мы, может быть, руку в огонь сунули бы и смотрели, как она там горит.

Вопрос. Совместимы ли трезвение и музыка (имею в виду пение в храме)? Почему старцам-молитвенникам мешало даже тиканье часов?

Ответ. Тиканье часов и пение - не одно и то же. Да и старцы-молитвенники по-разному подвизались. Если вы читали Глинский патерик, то, наверное, помните схимонаха Архиппа. Он очень любил ходить на богослужение, без него вообще чувствовал себя как-то неуютно и поэтому каждый день посещал храм. И был он высоко преуспевшим именно в молитве; с ним даже некоторые чудеса случались: однажды ночью по его молитве появился свет и освещал дорогу перед ехавшим экипажем. Более того, схимонах Архипп был прозорлив. Поэтому нельзя сказать, что пение обязательно мешает трезвению. Мне, например, пение нравится и кажется, что когда хорошо поют, тогда и трезвиться легче. Хорошее пение вдохновляет, возбуждает человека к молитве. Но есть, конечно, и настолько преуспевшие подвижники, которые предпочитают полное уединение и совершенную тишину. Но я думаю, что среди нас таких нет. По большей части жаждущие уединения, когда в нем оказываются, начинают много спать, не знают, куда себя деть, в общем, попросту впадают в нерадение. И получается, что их мечта об уединении - это лишь фантазия. Есть даже одна замечательная русская пословица на этот счет: радуется бес, что уходит инок в лес. Значит, и простой народ понимал, что когда инок уходит из обители в лес самовольно, то бес этому радуется, и отшельничество зачастую вредит человеку в деле спасения. Поэтому не нужно слишком предаваться мечтам об уединении, по той причине, что нашей молитве якобы мешает храмовое пение или тиканье часов.

Вопрос. Как человек, ушедший в монастырь, может помочь больному, посетить заключенного, одеть нищего и так далее?

Ответ. Святые отцы говорят, что притчу о любви к ближнему нельзя воспринимать так, что все в ней мы должны исполнять буквально. У монаха любовь к ближнему проявляется совсем иначе, чем у мирянина. Зачем тебе бежать через монастырский забор в тюрьму, чтобы помочь заключенному, когда у тебя здесь есть сестры, которых можно навестить, помочь им, снизойти к их немощам и так далее. Допустим, в келье живут четыре сестры: одной жарко, другой холодно, одна открывает форточку, другая встает и закрывает, одна дверь неплотно закрывает, другая с грохотом ее захлопывает. В данном случае "посетить заключенного" - это то же самое, что потерпеть и смириться, если сестра открыла, например, форточку или приоткрыла дверь, чтобы не было душно, в то время как тебе кажется, что от этого образуется сквозняк. Это и будет "посетить заключенного".

Вопрос. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что после причастия надо так же, как и до него, воздерживаться от пищи, чтобы быть его достойным. Так ли это?

Ответ. Давайте прочтем, что именно он говорит: "Будем же внимать словам апостола. Все мы, которые здесь приступаем к Священной Трапезе вместе с бедными, а, вышедши отсюда, не хотим и смотреть на них, но, предаваясь сами пьянству, алчущих оставляем без внимания, в чем тогда виновны были и Коринфяне... Тогда-то после Причащения тотчас начинается пьянство и пренебрежение к бедным, тогда-то, после принятия Крови Господней, когда тебе следовало бы соблюдать пост и воздержание, ты предаешься пьянству и бесчинию. Кушая за обедом что-нибудь приятное, ты остерегаешься, дабы другим дурным кушаньем не испортить прежнего..." Святитель Иоанн Златоуст, видимо, утрировал свою мысль, чтобы сильнее подействовать на слушателя. Есть правила, которые говорят, что не следует предаваться чрезмерному сну или есть жирную пищу после причащения по той причине, чтобы не было каких-либо нечистых помыслов. А чтобы усиливать воздержание в еде после причастия - это личное мнение Иоанна Златоуста, не являющееся общепринятым правилом. Наоборот, существуют предписания Типикона, указывающие, что в великие праздники (а в великие праздники причащались все) "творим братии утешение велие", то есть приготовляется обильная трапеза.

Вопрос. Скажите, если мы хоть и раскаиваемся, но после этого снова и снова грешим, то возможно ли нам спастись?

Ответ. Конечно, мы спасаемся через покаяние. Если бы спасение получали только люди достигшие бесстрастия, безупречной святости и совершенства, тогда, наверное, мало кто мог бы надеяться войти в Царствие Небесное. Мы же, грешники, спасаемся покаянием - умоляем Бога, несмотря на наши прегрешения, нас простить. Но есть определенные пределы, некая граница, и если мы выйдем за эти рамки, не будем исполнять некоторого минимума (не будем, допустим, искренно каяться, но закоснеем в грехах), тогда едва ли сможем спастись.

Вопрос. Не могли бы Вы объяснить притчу о богатом хозяине и его управителе (см. Лк.16:1-8)?

Ответ. В этой притче Спаситель похвалил управителя за то, что он поступил мудро, сумев из, казалось бы, безнадежного положения найти выход: он сделал добро должникам хозяина, которые были хозяину милы, к которым тот относился по-доброму. То есть Господь желает, чтобы мы помогали, пусть даже, так сказать, "несправедливо", тем, кто Ему "должен", кто трудится ради Него. Если мы сами не в силах совершать добродетели, то нужно позволить это делать другим, у которых получается, и тогда Господь нас похвалит: пусть мы сами не умеем, но зато помогаем тем, кто умеет. Эти "должники", то есть люди, которые должны совершить какие-либо дела во славу Божию, являются любимцами и избранниками Божиими. И поэтому ради них, ради их молитвы, ради участия в их трудах Господь помилует и тех, кто им помогает.

Вопрос. Вы сказали, что нельзя предаваться сну после причастия, а вот отец Кукша Одесский отправлял духовных чад после причастия спать, чтобы много не разговаривали.

Ответ. Все нужно делать разумно. Если человек слабый, немощный, пусть отдохнет. А крепкому и здоровому нужно заботиться о том, чтобы не объесться и не спать много, иначе могут произойти различные искушения. Конечно, после причастия нужно не только выслушать благодарственные молитвы, но и почитать, допустим, Священное Писание, или помолиться молитвой Иисусовой, чтобы как-то напитать душу Словом Божиим и таким образом укрепить полученную в таинстве благодать.

Вопрос. Батюшка, мы молимся потому, что слишком грешны, но зачем молятся святые? И если Господь всегда всех любит, то разве может наша молитва повлиять на Его милость?

Ответ. Зачем нужно молиться, если Господь и так всех любит? Во-первых, Господь - это не только Любовь, но еще и Справедливость, Праведный Судья. И Он Сам нас учил в притчах молиться даже тогда, когда наша молитва не сразу бывает услышана, проявлять дерзновение в молитве. Мы не можем сделать так, чтобы любовь Бога к нам стала сильнее, чем она есть, - это абсурд. Потому что Бог, как Совершенное Существо, всю полноту любви изливает на все творение. Мнение же, будто молиться не нужно, потому что Бог, мол, и так нас любит, ошибочно. Дело в том, что, прерывая молитву, мы прерываем общение с Господом и себя от Него удаляем, а в молитве мы стремимся к Богу, чтобы быть Им услышанными. А зачем тогда нам нужно молиться за других людей, если получается, что когда мы о других людях молимся, это им ничего не дает, а только нам? Но вы же знаете из своего опыта, что когда мы молимся за кого-либо, то, хоть и не всегда, в жизни этих людей происходят какие-то изменения. Можно помолиться - и человек выздоровеет, можно помолиться - и у человека пройдут какие-либо скорбные обстоятельства. Таким образом, понимаем мы это или не понимаем, есть этому объяснение или нет, но наша молитва действенна. Результат ее иногда бывает просто потрясающий. Конечно, я говорю не о нашей с вами молитве, а о молитве угодников Божиих. Вот, допустим, настала засуха, люди страдают, Иаков Отшельник помолился - и пошел дождь. Получается, что Бог любил этих людей несовершенной любовью, а когда Иаков помолился, любовь Бога к ним усилилась? Нет, этого, конечно же, быть не может. Просто любовь проявляется по-разному: как наказание и как милосердие. И Богу угодно, чтобы мы молились не только о себе, но и о других. Поскольку Он превозносит молитву как одну из высочайших добродетелей, одновременно превознося и любовь к ближнему, то отсюда можно понять, что молитва за других людей - это проявление любви к ближнему, угодное Ему. И ради этой любви Он меняет строгость на милость, потому что и строгость тоже любовь, но Господь может ее смягчить ради того, что кто-то другой приносит Ему жертву, то есть молитву. Иногда мы еще даем обеты - это тоже жертва Богу. Скажем, даем обет и одновременно молимся - и Господь изменяет Свое решение о том или другом человеке (сменяет любовь-наказание на любовь-милость).

29 октября 2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь