Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодня мне бы хотелось еще раз напомнить вам о самом важном в монастыре делании.

Для чего мы живем в обители? Я считаю, что самым важным делом является для нас Иисусова молитва, или умное делание. Cтарец Василий Поляномерульский, проводя аналогию с историей сотворения мира, описанной в книге Бытия, сравнивает все прочие делания с реками, а умную молитву - с океаном, в который все эти реки впадают. То есть такое простое, на первый взгляд, занятие, как повторение Иисусовой молитвы, оказывается самым важным, можно сказать, единственно важным и всеобъемлющим делом монашествующих, потому что является не только собственно молитвой, но именно внутренним деланием, борьбой, внутренней жизнью. Ведь как во внешней, земной, жизни подстерегает человека огромное количество всевозможных изменений и событий - скорбных и трагических, радостных и счастливых, - так и во внутренней, духовной, жизни встречает его такое же многообразие. И поэтому, приступая к повторению простой Иисусовой молитвы, мы, может быть даже не понимая, что она означает и к чему приведет, неожиданно для себя приходим в особое состояние: начинаем изнутри как бы просвещаться светом. Я имею в виду не тот благодатный свет, который бывает у преуспевших подвижников, а свет ведения, который позволяет начать познание самих себя. Мы становимся способны видеть, что представляет из себя человек, и прежде всего, конечно, постигаем собственные слабости и немощи (когда замечаем свои греховные, дурные наклонности), а также и какие-то возвышенные свойства человеческой души. На примере самих себя мы начинаем понимать вообще людей (что, может быть, удел и немногих, но тем не менее это возможно). И получается, что человек, занимающийся как будто бы несложным делом - непрестанно, словно умалишенный, повторяющий одни и те же восемь слов (конечно, непростых, ведь в них содержится имя воплотившегося Сына Божьего, Господа Иисуса Христа), этот человек постигает внутренние тайны человеческой жизни. Оказывается, что он знает людей гораздо лучше, чем тот, кто имеет, как мы говорим, житейский опыт, то есть опытен в каких-то обычных мирских занятиях и постоянно находится среди общества, потому что последний судит о людях, наблюдая за ними со стороны, а мы, если живем правильной жизнью, - по самим себе, изнутри. Ведь на самом деле друг от друга мы отличаемся мало, общего у нас гораздо больше, чем различного, хотя мы и склонны преувеличивать значение отдельных своих особенностей.

Познание самого себя от упражнения Иисусовой молитвой необходимо нам не для получения какого-то отвлеченного знания, то есть не для ведения ради ведения, а для того, чтобы совершить через это познание подвиг покаяния.

Подвиг покаяния начинается с сердечного сокрушения, с плача о себе, или с плача духовного, когда человек, может быть даже не имея слез, сетует о своем падшем состоянии. А продолжение покаяния - это борьба с грехом. В сопротивлении постоянно проявляющимся страстям мы как раз и совершаем настоящее, истинное покаяние. Если же человек только осознает то, что с ним происходит, огорчается этим, но не борется со своими страстями, то такое чувство покаянием назвать нельзя, в лучшем случае это только его начало. Если же он в таком состоянии закосневает, значит, в нем можно заподозрить какой-то духовный изъян, например лукавство. Вступить в борьбу с грехом нужно обязательно. Когда кто-либо только начинает заниматься Иисусовой молитвой, он ждет быстрых результатов, ощущения благодати, но первоначально, сам того не ожидая, лишь видит свою греховность. И даже если теоретически он знает, что так и должно быть, все равно это зрелище является для него печальным. Однако Господь, если в нас истинно действует благодать, не только дает нам видеть свою греховность, но вразумляет нас и далее, внушая самое главное - решимость бороться с грехом, что также является действием благодати, действием Божественного просвещения.

Если мы осознаем свою греховность, но не видим идеала, к которому обязаны стремиться (теоретически мы, может быть, и знаем о нем, но не имеем его своей жизненной целью), то тогда едва ли можно говорить о настоящем покаянии. Не познав до конца всю тяжесть, горечь, напряженность борьбы со страстями, не вступив в этот поединок, мы не сможем стяжать глубокого сердечного сокрушения, настоящего плача о своих грехах, который имели святые отцы. Мы не вступили в борьбу, не хотим бороться, поэтому не может в нас быть настоящего огорчения из-за своих согрешений и немощей. Кто-то оправдывает себя тем, что он не совершает тяжких смертных грехов, кто-то имеет и какое-нибудь другое более или менее убедительное оправдание, но на самом деле человек просто притупил первую горечь, первое, так сказать, жало греха, почувствовал некоторое удобство, спокойствие - и ожесточенную борьбу со страстями вести уже не хочет. Допустим, один немного возвысился над блудной страстью и теперь не боится падений, а другой несколько преодолел страсть уныния и больше не страшится отчаяния, неверия - этим людям кажется, что они живут правильно и того минимума, который они делают для своего спасения, достаточно. Но идеалом христианина является Евангелие, и если такой человек, подобно пророку Давиду, который попытался облечься в воинские доспехи Саула (см. 1Цар.17:38-39), примерит на себя евангельские заповеди, то он увидит, что заповеди для него тяжелы и непривычны, поэтому, облекшись в них, сражаться он не может. В такой ситуации необходимо, конечно, усиленно, углубленно молиться Иисусовой молитвой: видимо, в нас произошло некоторое охлаждение из-за самонадеянности и мы должны понять, что сутью, духом Иисусовой молитвы является смирение, ненадеяние на себя. Я думаю, что именно предвидя, прозирая как раз такой образ духовного подвига, блаженный Нифонт сказал, что в последние времена монахи пойдут путем делания, растворенного смирением, удобно скроют свои дарования и в Царстве Небесном окажутся выше отцов, прославившихся чудесами. У него же были, в частности, и слова о том, что они (то есть подвижники последнего времени) будут благоговеть даже перед Божиими попущениями. Мне кажется, что сейчас и наступило то время, когда другого способа духовной жизни просто нет. Конечно, мы не какие-то великие люди и вряд ли будем выше отцов, прославившихся чудесами (если сказать какой-нибудь сестре, что она будет выше таких отцов, она, наверное, сама засмеется), хотя, может быть, кто-то из среды людей, живущих подобным образом, и достигнет такого состояния. Это я говорю не с той целью, чтобы вызвать в вас высокоумие по поводу того, будто мы, читая Иисусову молитву, занимаемся чем-то особенным, но чтобы вы поняли, почему я считаю, что другого пути борьбы со страстями нет. Когда мне приходится слышать о монашествующих, которые не молятся Иисусовой молитвой, я всегда думаю: "А как же они тогда вообще борются с помыслами?" Становится даже страшно. Мне кажется такой человек совершенно беззащитным и безоружным. Ведь когда молишься Иисусовой молитвой - и то бывает тяжело, а что же делать человеку, который не молится?! Поэтому нужно понимать, что и в начале, и в середине, и, наверное, в конце подвига самым главным является ненадеяние на себя и деятельное (то есть проявляемое на деле) упование на Господа Иисуса Христа, Сына Божия, выражающееся в непрестанном совершении молитвы Иисусовой.

Когда человек начинает видеть свою греховность, зрелище это бывает для него весьма печальным, даже страшным и потому иногда приводит к малодушию, но далее должно последовать и действие благодати, внушающее нам решимость со своей греховностью бороться и подающее для этого силы. И хотя от действия молитвы Иисусовой иногда даже новоначальные чувствуют некоторое утешение, однако мы должны понимать, что борьба со страстями - это не какое-то приятное занятие, но в основном - жестокая и кровавая схватка, требующая громадного усилия и крайнего напряжения всех человеческих сил. Благодать начинает содействовать человеку тогда, когда он понуждает себя, мобилизуя (простите за такой светский язык) весь свой внутренний ресурс, и в том случае, когда, казалось бы, сделать уже ничего нельзя. Без такого усиленного, крайне напряженного призывания имени Господа Иисуса Христа никакую страсть победить невозможно. Важно помнить и понимать непреложные, истинные слова Спасителя (ведь это откровение получено даже не от пророка, а от Самого Господа): "И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну" (Мф.5:30). Вот Иисусова молитва и является таким мечом, то есть средством, с помощью которого мы можем отсечь соблазны, столь же естественные и привычные нам, как члены нашего тела. Трудно себе представить человека, который бы сам отсек себе руку, тем паче правую. Но именно такого внутреннего напряжения, мобилизации требует от нас Господь Иисус Христос. Если мы этого делать не хотим, значит, мы пренебрегаем заповедью Божией.

Заповеди Божии - это не только "не убий", "не прелюбодействуй", "блаженны нищие духом" и прочие. Заповеди - это все учение Господа Иисуса Христа. И если нам кажется, что мы не можем справиться со своими страстями, то из этого дoлжно сделать вывод, что мы не соблюдаем заповеди, прежде всего заповедь о мужественной борьбе с самими собой и о необходимости надежды на Единого Бога. "Без Мене не можете творити ничесоже" (Ин.15:5), - сказал Господь наш Иисус Христос. Мы же уверены, что кое-что можем сделать и без Него, и думаем, что можно спастись и не отсекая соблазны, не отсекая привычные нам страсти. Если мы рассмотрим любую нашу греховную привычку - пусть это будет гнев, даже блудная страсть, или какие-то более мелкие страсти, допустим многословие, пустословие, - то увидим, что наше поведение, когда мы действуем по страсти, кажется нам столь же естественным, как, например, владеть двумя руками или смотреть двумя глазами. И мы не представляем себе, что возможно в жизни вести себя так, чтобы эти страсти не проявлялись. Когда человек видит какой-то предмет и хочет его взять, он, естественно нисколько не задумываясь, протягивает к нему руку, чаще правую. Так же ведет себя человек увидевший что-либо соблазнительное: он действует по той или иной страсти, как будто только так и нужно поступать, хотя именно в этот момент ее следовало бы отсечь. И этот, кажущийся нам естественным, а на самом деле противоестественный, нарост на своей душе мы не можем отсечь никаким иным способом, кроме призывания имени Господа Иисуса Христа. Всем известны слова апостола Павла, которые говорятся при постриге, когда новопостриженному вручают четки: "Приими, брате, меч духовный, иже есть глагол Божий" (Еф.6:17). Этот духовный меч мы должны направлять не против людей (да это и невозможно), а против своих собственных страстей, то есть уметь с жестокостью, бесчеловечностью и безжалостностью к самим себе отсекать греховные члены своей души. Потому что действительно лучше в таком "противоестественном" состоянии, то есть не удовлетворяя своих, с нашей точки зрения оправданных, внутренних желаний, войти в Царство Небесное, чем, осуществляя кажущееся привычным, законным и дозволенным, быть вверженными в геенну огненную. И этому также учит нас молитва Иисусова. Учит не теми словами или мыслями, которые в ней содержатся (потому что она очень лаконична, всего из восьми слов, и нельзя сказать, что в них ясно проглядывает та идея, о которой я говорил), но учит той благодатью, которая действует через нее при усердном в ней упражнении.

Мой покойный духовник игумен Андрей (Машков) был человек очень простой, малограмотный. Хотя он и читал тех святых отцов, которые были тогда доступны (а при советской власти ощущался действительно голод слова Божьего (cм. Ам.8:11)), однако его духовные наставления состояли, как правило, не из цитат, а из его собственных притч или изречений. Иногда они были составлены довольно удачно, чаще - просты, но понять их можно было только имея уже какой-то духовный опыт (некоторые из них я начал понимать лишь спустя многие годы, когда что-то подобное, хотя и не в той степени, как отец Андрей, стал переживать сам). Когда я прочитал "Лествицу" преподобного Иоанна Лествичника и получил сильное впечатление от описанных там добродетелей (например, памяти смертной), то я обратился к отцу Андрею с вопросом, можно ли мне при молитве Иисусовой попробовать делать, например, то-то и то-то. Он же махал рукой и отвечал просто: "Молись, и все". Я, конечно, его слушался, но не понимал, почему он так говорит. Он же не умел объяснять, только молился, чтобы Господь меня вразумил, и я иногда несомненно это чувствовал. А означали эти его слова о молитве то, что все приходит именно от нее. Спустя много лет я нашел подтверждение этому в "Слове о молитве Иисусовой" святителя Игнатия, где он говорит, что от молитвы сами собой приходят и терпение скорбей, и память смертная. Иоанн Лествичник тоже называет Иисусову молитву матерью всех добродетелей. Это не означает, конечно, что мы ни о чем ином не должны заботиться, но преимущество необходимо отдавать именно этой, главнейшей добродетели. Под молитвой же мы подразумеваем всеобъемлющее внутреннее делание, которое лишь на вид может показаться одним повторением краткой Иисусовой молитвы. Однако на самом деле это целый мир и целая жизнь, в которую человек должен погрузиться так, чтобы почти не обращать внимания ни на что внешнее. Только таким способом, при помощи страшной, самоотверженной борьбы, можно исполнить Евангелие. Если вы надеетесь сделать это каким-то иным способом, то я не буду говорить, что это невозможно, но как это сделать - я не знаю. Поскольку же все вы здесь - мои духовные чада и в деле спасения своей души должны меня слушаться, то я и преподаю вам то, с чем знаком сам, хотя бы только теоретически. Другого способа спастись в наше время я не знаю. Может быть, кто-то умеет подвизаться иначе, ему известны какие-либо иные пути для борьбы с собой, но нам они не известны. Поэтому рассуждать о них теоретически равносильно тому, чтобы искать неизвестно что: как говорится в русской сказке, пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что. Некоторые оправдывают свое нерадение и скромное преуспеяние недостаточной мудростью своих наставников. Конечно, это все правда, о моей святости говорить не приходится: я в самом деле не имею достаточной духовности и не могу сравниться мудростью с великими русскими старцами XIX века, да и с современными подвижниками тоже. Но в действительности вы знаете очень много, знаете самое главное, и если бы у вас самих была ревность, то и того скромного руководства, которым вы сейчас располагаете, было бы достаточно, чтобы преуспеть и достичь высоких духовных состояний (естественно, не сразу, но со временем). Хочется укорить в забывчивости тех людей, которые говорят, что все это им уже известно и ничего нового они не услышали, - эти люди не помнят об одной простой вещи: все требования, параметры духовной жизни, которые им сейчас известны, они узнали от нас, Промыслом Божиим оказавшись здесь, в духовной среде нашего монастыря. Еще когда мы находились в миру, один мой знакомый, когда я сказал ему об Иисусовой молитве, ответил: "Что тут такого, все наши друзья так молятся", - и перечислил их. Но они узнали про молитву от меня, а сам я по-настоящему узнал о ней от отца Андрея; до него же только краем уха слышал, что это такое, не придавая умному деланию большого значения. Вообще, ведение правильной духовной жизни и осознание истинного значения Иисусовой молитвы не так уж часто встречается, не так уж распространено, а, наоборот - большая редкость, несмотря на то, что сейчас издаются книги, прочитав которые можно обо всем узнать. Мы, конечно, уже привыкли к умному деланию и воспринимаем его как нечто само собой разумеющееся, но у других людей отношение к нему совсем иное. Например, когда я спрашивал у отца Андрея, молится ли кто-либо Иисусовой молитвой в N-ском монастыре в г.N, он только пожимал плечами. Я тогда был самонадеянным юношей, без рассуждения и опыта, мне казалось само собой разумеющимся то, что все должны молиться, - а как же иначе? Поэтому я с большим недоумением спрашивал: "Как же так, они что, книг не читали?" А отец Андрей опять плечами пожимает - не знаю, мол. Я забывал о том, что хотя, да, есть огромное количество разных книг, в которых много о чем написано, но вот извлечь смысл, понять, что самое важное, первостепенное, я бы, например, без отца Андрея сам не смог.

Таким образом, знанием о необходимости молиться Иисусовой молитвой, о необходимости внутренней борьбы, в наше время нужно дорожить, как особенной Божией милостью. И не только надо быть благодарными тем людям, которые преподали нам умное делание, но самое главное - деятельно подвизаться, применять приобретенное ведение (нарочно использую такое возвышенное слово) в каждом конкретном случае, чтобы оно не лежало в памяти как запылившаяся библиотечная книга, которую никогда не раскрывают.

Простое, как бы само собой разумеющееся, дело - молитва Иисусова - является всеобъемлющим деланием всякого монашествующего. Лишь занимаясь им, человек может надеяться на то, что с его помощью исполнит Божии заповеди и будет в силах попрать, уничтожить свои душевные и телесные страсти. Если же он мало преуспевает, значит, либо придает недостаточное значение умному деланию (не теоретически, а в жизни), и соответственно пребывает в нерадении, либо считает, что молитва Иисусова хотя и хорошее, но не единственно важное делание, а есть много других, не менее значимых добродетелей, при помощи которых можно духовно преуспеть. Но гадательно рассуждать о других путях, которые нам неизвестны, мы не можем.

Все это я вам говорю для того, чтобы вас как-то вдохновить, подбодрить; чтобы вы занимались умным деланием и не думали, что благодаря присутствию отца Авраама спасаетесь, а от его отсутствия погибаете. Если у вас в душе будет усердие к Иисусовой молитве, значит, мы - близкие по духу люди, если же его не будет, то даже частое личное общение ничего не даст.

Вопрос. В каких случаях молитва может чем-либо окрадываться?

Ответ. Молитва окрадывается любым грехом: гневом, злопамятностью, завистью, тщеславием, гордостью и т.д. Господь снисходит лишь неопытным новоначальным - они не подвергаются справедливому оставлению благодати. В каком-то смысле тяжелее именно тем, кто духовно более опытный, кто мог бы отразить действие страсти, но не делает этого, то есть предается страстям добровольно. Такие люди чувствуют некоторое лишение благодати даже за малейшее уклонение их ума от заповедей Божиих. С другой стороны, оставление благодати обучает человека вниманию к самому себе, постоянному хранению своей христианской совести: боясь оставления благодати, он чрезвычайно щепетилен и строг к себе. А кто, наоборот, сильно себя жалеет, тот, конечно, все время благодати лишается, может быть даже сам не зная, почему. Допустим, человек ропщет от болезни - причина вроде бы справедливая. Но это не означает, что можно роптать или унывать, потому что, перенося телесные страдания, человек мог бы испытывать и благодатные утешения, а поддаваясь ропоту, наоборот, станет ощущать еще и душевные мучения, пустоту. Подобное можно сказать о любой страсти.

Вопрос. Скажите, что обозначают слова: "расслабление телесных членов при духовном утешении"?

Ответ. Наверное, только тот по-настоящему знает, что это такое, кто испытал подобное состояние. Так действует в человеке благодать, когда ее действие обильно. Но это не значит, что когда кто-либо молится и на него нападает лень, сонливость или расслабление членов, то его посетила благодать. Конечно, такие ощущения никакого отношения к ней не имеют. Благодать же, как описывает святитель Игнатий и другие отцы, из сердца изливается на все члены тела, как бы переливаясь через край некоего котла или сосуда. Это значит, что благодать распространяется по всей душе: не только заполняет средоточие души, где находятся основные ее силы, - место сердечное, но и выходит из этого средоточия и, из-за чрезвычайного своего обилия, наполняет всю душу, которая содержит в себе и все тело; таким образом, сначала человек чувствует полное душевное утешение, а потом оно переходит на телесные ощущения, и человек испытывает нечто подобное опьянению. Конечно, такое состояние нельзя точно сравнить с алкогольным опьянением, потому что это только некое отдаленное подобие, - по словам кого-то из преподобных отцов (кажется, Григория Синаита), человек испытывает как бы некое "легкое упоение", благодать действует на члены человека, в целом умиротворяет его - и он испытывает некоторое расслабление, блаженство, что ли, и становится неспособен к обычной телесной деятельности. Такое особенное духовное состояние бывает у людей весьма преуспевших, а иногда и у новоначальных по особенному действию Божьему: иной раз и грешному человеку особенное благодатное состояние может быть показано ради того, чтобы привлечь его к покаянию, к исправлению своей жизни. Но, как правило, это бывает у подвижников, преуспевших в умном делании, которые обладают даром непрестанной молитвы; углубившись в нее, испытав еще большее сосредоточение ума, они и приходят к такому состоянию. Но искусственно к нему ни в коем случае стремиться нельзя, потому что это уже будет заведомое заблуждение, заведомый поиск прелести. То есть искусственно действие благодати не приходит; нужно в молитве искать только внимания и понимать, что при нашей скромной мере столь возвышенное духовное состояние едва ли возможно. Начинается оно с того момента, когда в человеке задействует непрестанная молитва, - только начинается!..

Вопрос. Можно ли молиться за умершего человека, который вел нехристианский образ жизни?

Ответ. Молиться можно за любого умершего человека, какой бы он греховной или безбожной жизнью не жил, только нужно при этом помнить, что когда мы беремся за такой тяжелый духовный труд, то должны рассчитывать свои силы так же, как при занятии обычным телесным, физическим трудом: можно не рассчитать свои силы и надорваться. А "перегрузка", своего рода усталость от духовного труда может выражаться в каких-то особенных искушениях, в наплыве тех или иных греховных помыслов, в унынии или отчаянии, поэтому к подобным вопросам надо подходить чрезвычайно осторожно и решаться за кого-то молиться только по благословению, хорошо подумав, обсудив со старицей, нужно это делать или нет. Я знаю такой случай: один человек, новообращенный, молился за свою умершую тетку или бабушку, которая была баптисткой и в этом заблуждении умерла. И вот на него нашло сильнейшее отчаяние, уныние, даже были мысли о самоубийстве. А он молился за свою родственницу и не видел связи между этими явлениями, не понимал, в чем причина его состояния. Как-то раз рассказал приснопамятному отцу Андрею, и тот сразу догадался, а может, прозрел: "Ты за кого молишься?" Человек стал вспоминать, за кого, в самом деле, он молился, и вспомнил, что за свою тетку, баптистку. Тогда отец Андрей ему и сказал, в чем была причина отчаяния. Тот человек прекратил свою молитву, и тягостное состояние довольно быстро прошло. Так что нешуточное это дело - молиться за других людей. Когда мы занимаемся чем-то житейским, мы понимаем причинно-следственную связь между явлениями, а когда занимаемся вещами духовными, у нас всякий здравый смысл, всякое рассуждение пропадает. Мы думаем, что когда мы молимся, то тут нет никакой тяжести, поскольку мы как будто ничего тяжелого не поднимаем, не потеем, телесно не напрягаемся, и вроде ничего особенного не происходит, будто бы все легко. И вообще, многие люди, даже монашествующие, к молитве относятся с очень большим легкомыслием. А на самом деле, если бы мы посмотрели на себя трезво и имели при этом истинную веру в будущую вечную жизнь, то, пожалуй, мы бы обо всем, что у нас было, забыли и только о себе молились день и ночь со слезами. Хотя, конечно, как говорится, сердцу приказать трудно, но здесь дело не только в любви, но и в смирении. Когда мы хотим молиться за наших близких, то это может быть делом любви, а может быть, в иных случаях, и одного лишь пристрастия, без любви. Но если даже мы возьмем наиболее верный, справедливый случай, тем не менее необходимо иметь смирение и смотреть на себя правильно, способны ли мы на такой подвиг и что из этого выйдет. А может, из этого выйдет только то, что мы получим вред, а пользы никакой не принесем ни усопшим, ни живым. И получится, что и человека, за которого молились, не спасем, и сами еще, пожалуй, упадем. Это не цинизм, а именно смирение. Любая добродетель начинается со смирения, и любовь без смирения - это, пожалуй, уже и не любовь; если в начале еще чувство будет искреннее, то потом оно обернется под влиянием гордости каким-нибудь греховным явлением в нашей душе.

Вопрос. Что означает выражение Петра Дамаскина: "Смиренномудрие есть порождение разума, а разум - порождение искушения"?

Ответ. Похожую мысль высказывает Григорий Синаит. На современном нам языке мы бы сказали не "порождение разума", а "порождение понимания": смиренномудрие есть порождение понимания или разумения, то есть смиренномудрие появляется у того человека, который обрел естественное понимание вещей, прежде всего - самого себя. А утверждение "разум (понимание) - порождение искушения" значит, что истинный, "трезвый" взгляд на вещи бывает тогда, когда человек пройдет через многочисленные искушения и приобретет опыт. Григорий Синаит, когда перечисляет виды смирения и постепенно приходит через них, как бы через ступени, к высшему, к истинному смирению, говорит, что одна из таких необходимых ступеней, через которую человек должен пройти, - это смирение от бесов. То есть когда человек от многочисленных падений, преткновений, ни от кого и ни от чего не получая помощи, приходит в совершенно уничиженное и смиренное о себе мнение. И без этого невозможно по-настоящему смириться. Может быть, некоторые люди (составляющие исключение) обретают смирение иначе, получают какую-то особенную благодать и в душе их все меняется, но здесь речь идет о естественном, обычном порядке. То же самое, мне кажется, имеет в виду и Петр Дамаскин, когда говорит, что "разум - это порождение искушения", то есть понимание истинного положения вещей, которое, собственно, и ведет к смирению, происходит от многочисленных искушений и преткновений, когда человек на опыте видит свое ничтожество, свою немощь.

Вопрос. Если сейчас уже невозможно иметь такое смирение, какое было у христиан раньше, в древности, то поможет ли нам спастись смирение от бесов?

Ответ. Я не говорил, что невозможно иметь смирение подобное тому, какое было у христиан раньше. Мы не можем иметь тех телесных подвигов, какие совершали прежние подвижники, мы не можем иметь того послушания, потому что сейчас нет таких великих старцев, какие были в древности, мы не можем иметь такого же уединения и т.д. Пусть даже не имеем такой образованности - я имею в виду знание святоотеческого Предания, - но смирение мы можем и должны иметь. Это как раз то, что осталось, - самое главное, что никогда не станет невозможным и недоступным. Через умное делание, через послушание, через покаяние можно достичь такого же смирения, какое имели и древние подвижники. Вот в этом-то и состоит суть, что внешнее делание изменилось, а внутреннее осталось тем же самым. Более того, один древний подвижник, блаженный Нифонт, сказал, что "в последние времена подвижники пойдут путем делания, растворенного смирением (под деланием, я думаю, он имел в виду умное делание. - о.А.), и в Царствии Небесном окажутся больше отцов, прославившихся чудесами". Поэтому нелепо утверждать, что в наше время невозможно иметь такое смирение, какое было у христиан в древности. Речь шла о том, каким путем достигается это смирение. Григорий Синаит, который жил в XIV или в XIII веке, говорил, что смирение от бесов, то есть от наших падений, является одной из ступеней восхождения к истинному смирению, глубочайшему и полному смирению. А под падением имеется в виду не то, что каждый человек будет в блуд падать или, например, убивать, нет, совсем не это, а подразумевается мысленное падение, которое людьми, живущими невнимательно, чаще всего просто не осознается, не фиксируется. Человек тысячу раз за день падает, но не видит этого. Потому что видеть мысленное падение может лишь тот, кто сделал для себя обязательными строгие требования и кто видит, что он эти требования многократно нарушает, то есть это признак людей, живущих очень внимательно, и не нужно думать, что под падением подразумеваются тяжкие грехи. Да и потом, если человек не достигает глубочайшего и полного смирения, то это еще не значит, что он не спасается: мы спасаемся через покаяние, и не всем дано достигнуть совершенства. Иногда человек подвергается падениям по причине гордости, которая обычно сопутствует духовному преуспеянию, и для того чтобы человек смирялся, ему попускается действие страстей, хотя Господь всякого человека Своей всесильной благодатью мог бы сделать бесстрастным. Человеку попускается действие страстей, чтобы он смирялся и через смирение и покаяние спасался.

1 декабря 2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь