Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодня у нас будет беседа о такой добродетели, которой нам, как я замечаю, очень и очень не хватает. Я имею в виду, конечно же, послушание. Хотелось бы сказать несколько слов о послушании, приводя в пример поведение учеников Господа нашего Иисуса Христа, ибо они проявляли неизменное, беспрекословное послушание своему Учителю.

Вы помните тот случай, когда Спаситель послал Своих учеников, чтобы они привели осленка, на котором Он должен был въехать в Иерусалим. Осленок этот принадлежал некоторым людям, и когда ученики стали его отвязывать, то хозяева спросили: "Куда вы ведете осленка?", ученики же ответили: "Господь повелел". Мы видим в этом, конечно, беспрекословное, ревностное послушание, ведь они исполнили приказние совершенно, казалось бы, немыслимое - пришли и увели чужой скот, не думая о последствиях, слепо исполняя повеление Господа.

Другой пример, может быть еще более разительный. Петр с Иоанном пошли в Иерусалим приготовить Пасху. Спаситель сказал им: "Когда войдете в город, увидите человека, несущего в сосуде воду. Пойдите за ним и скажите хозяину дома, что здесь Господь со Своими учениками должен есть Пасху". И вновь они пошли и все исполнили в точности. И опять все совершилось, что, казалось бы, немыслимо, именно так, как предсказал Спаситель.

Но самый разительный пример - это случай с умножением хлебов, наиболее подробно описанный в Евангелии; здесь видна и откровенность учеников перед Господом, и их послушание Ему, то есть беспрекословное отсечение своей воли. Я рассмотрю этот эпизод по Евангелию от Иоанна и сделаю дополнения из Евангелия от Матфея.

Возвед убо Иисус очи и видев, яко мног народ грядет к Нему, глагола к Филиппу: чим купим хлебы, да ядят сии? Сие же глаголаше, искушая Его, Сам бо ведяше, что хощет сотворити. Отвеща Ему Филипп: двема стома пенязей хлебы не довлеют им, да кийждо их мало что приимет (Ин.6:5-7). Вроде бы обыкновенное повествование: апостол Филипп совершенно здраво, просто отвечает Господу. Но далее уже видна та присущая ученикам откровенность и чрезвычайное их доверие. Рассказывается о такой мелочи, которая, как нам часто кажется, в нашей монастырской жизни не имеет никакого значения и которую поэтому можно утаить. Но ученики ничего не утаивали, они все, даже по видимости малозначащее, рассказывали Господу, и эта их откровенность, как мы знаем, привела к одному из самых великих и необыкновенных чудес Спасителя - умножению хлебов. Глагола Ему един от ученик Его, Андрей, брат Симона Петра: есть отрочищ зде един, иже имать пять хлеб ячменных и две рыбе, но сии что суть на толико? (Ин.6:8-9). То есть он рассказывает о такой вещи, которая не имеет никакого значения. Представьте себе, Спаситель спрашивает: "Сколько нужно денег, чтобы купить хлеб? На что мы купим хлеб, чтоб всех этих людей насытить?" Филипп говорит: "Даже на двести пенязей не хватит им хлеба, чтобы они немножко, хотя бы мало что вкусили". Андрей добавляет такую вроде бы совершенно ненужную, с точки зрения здравого смысла, подробность: ведь если двухсот пенязей не хватит, то зачем говорить о пяти хлебах и двух рыбах? Но Андрей не может ничего утаить, потому что он доверялся Спасителю, привык ставить Его в известность о таких вещах, которые сам понять не мог или которым, может быть, даже и значения не придавал, но тем не менее все говорил. Это пример того, что мы называем откровением помыслов.

Обратите внимание, как развивались события дальше. Он же рече: принесите ми их семо (Мф.14:18). Казалось бы зачем? Какая-то абсурдная вещь: только что говорили о том, что даже на двести пенязей купленного хлеба не хватит, а теперь Он говорит: принесите. Но никто не смеет возражать, приносят, и тогда Спаситель повелевает следующее: сотворите человеки возлещи. Бе же трава многа на месте (Ин.6:10). И опять никто не смеет возражать, но все исполняют приказание Спасителя. Для чего, казалось бы, возлежать, когда еды нет? Для чего приносить пять хлебов и две рыбы? Для чего было вообще вначале об этом говорить? Но ученики сначала проявляют откровенность, потом беспрекословное послушание, и после этого совершается великое чудо, одно из величайших чудес, сотворенных Спасителем. Возлеже убо мужей числом яко пять тысящ. Прият же хлебы Иисус и, хвалу воздав, подаде учеником, ученицы же возлежащым, такожде и от рыб, елико хотяху. И яко насытишася, глагола учеником своим: соберите избытки укрух, да не погибнет ничтоже. Собраша же, и исполниша дванадесяте коша укрух от пяти хлеб ячменных, иже избыша ядшым (Ин.6:10-13). Вот пример искренности и послушания.

Теперь представим себе такую картину - небывалую, невозможную: представим себе, что мы находились бы в той же ситуации, и находились именно такими, какие мы есть. Как бы мы себя вели? Представим себе, что все это происходит в первый раз, и не с апостолом Филиппом, не с апостолом Андреем, а с нами, братией Спасского монастыря. Что было бы? А было бы то, что на первый вопрос кто-нибудь, конечно, дал бы ответ: купленного на двести пенязей хлеба не хватит. Это обычный разговор, здесь нужно иметь всего лишь минимум здравого смысла, такие люди у нас вроде бы есть. Но когда надо будет идти дальше вслед за событием и возникнет необходимость проявить уже определенную откровенность, сказать о какой-то неважной, ненужной подробности, - не знаю, найдется ли среди нас такой человек, который смог бы искренно сказать: "Вот тут у нас есть один отрок…" Какой отрок? Здесь собралась лишь братия монастыря, так зачем вообще об этом отроке говорить? Кто он? Прихожанин какой-нибудь, и у него пять хлебов и две рыбы… Зачем говорить о такой мелочи, когда и так ясно: хлеба-то не хватит? Вот как мы стали бы думать. И понятно, что раз мы не проявили бы искренности, то, соответственно, нельзя было бы ожидать, чтобы события развились дальше. Но даже если бы кто-то из нас и проявил искренность, то уж послушание едва ли кто оказал, когда бы ему сказали: принеси сюда эти хлебы. Пожал бы плечом и ответил: "Да что тут нести? Есть более важные, серьезные дела, зачем этим заниматься?" Да, конечно, сейчас мы понимаем: как можно не послушаться Господа Иисуса Христа? Но давайте подумаем: ведь в то время ученики Спасителя еще не до конца были уверены в Божественности своего Учителя, мы знаем, что во время Его страданий апостол Петр даже трижды отрекся, а большинство из них бежало, проявив малодушие, - значит, у них не было полной веры, они забыли пророчество о воскресении Господа. Потому-то мы видим, что они часто относились к Нему как к простому человеку, не понимая, что Он есть воплотившийся Бог. И вот для того, чтобы правильно понять свое собственное поведение, чтобы правильно его оценить, нам следовало бы представить себе, как бы мы повели себя, если бы находились рядом с Господом в то время. Я думаю, некоторые в той ситуации, которая предварила чудо умножения хлебов, пожали бы плечами и ушли, некоторые стали бы перешептываться, улыбаться. Другие, если бы что-то и сделали и принесли, то нехотя, с недоверием и ропотом. А уж если говорить о третьем повелении Спасителя: "Скажите, чтоб все возлегли" - или, как бы мы сейчас сказали, "сели за столы", то уж тут точно никто бы из нас не исполнил этого приказания. Каждый счел бы это совершенно абсурдной, ненужной вещью и стал искать в требовании Господа какой-то иной смысл, может, как-нибудь по-своему истолковал бы его, в общем, так или иначе, уклонился от его исполнения.

Конечно, мы можем сказать, что живем в самом обыкновенном, заурядном монастыре, Господь Иисус Христос не присутствует здесь столь видимо, явно и здесь даже нет такого подвижника, старца, которому бы мы могли беспрекословно повиноваться, а потому с нас снимается это обязательство - быть искренними и послушными. Но такое оправдание может иметь какое-либо основание только в том случае, когда наши наставники действительно приказывают нам нечто невероятное, нечто странное, наподобие того, как Господь Иисус Христос повелел ученикам сначала принести хлебы, потом рассадить голодных людей на траве и т.д. Да, тогда бы мы могли оправдываться и говорить, что наши наставники не имеют такого авторитета, чтобы требовать беспрекословного послушания. Но ведь на самом-то деле ничего абсурдного они нам не говорят, говорят же вещи самые обыкновенные, исходящие из здравого смысла, которые нам следовало бы исполнить даже и самостоятельно, если бы у нас хватило разума самим понять, как нужно поступить. Мы же, проявляя упрямство, какую-то замкнутость, своеволие, тем самым показываем, что волю Божию, волю Господа Иисуса Христа мы исполнять не желаем. И конечно же, никакого чуда, ничего необыкновенного, что должно было бы произойти, если бы мы оказывали такое правильное евангельское послушание, с нами не случится. Мы живем в монастыре, молимся, подвизаемся, терпим, боремся с собой, а чуда со своей душой не наблюдаем, по той причине, что не имеем такого послушания, какое имели святые апостолы: проявив его, они увидели нечто небывалое, невозможное. Их руками творились чудеса. Хотя совершались они, разумеется, силой Божественной, силой Господа Иисуса Христа, но все же руками апостолов, потому что они преломляли и раздавали хлеб. Так же и мы, если бы оказывали должное послушание, не ради того или иного человека (допустим, духовника), а ради своего собственно спасения, ради следования Евангелию, то увидели бы, как через нас и в нас самих происходит необыкновенное чудо, как мы меняемся. Благодать в нас умножается подобно тому, как из пяти хлебов появилось огромное количество пищи, насытившей более пяти тысяч человек.

Сейчас я говорил о необыкновенно искреннем отношении, доверии апостолов к Господу Иисусу Христу и об их послушании, а теперь хочу сказать о непослушании, только обращусь уже не к действительному примеру, а к притче Спасителя. Господь в этой притче, как Он это делал и ранее, привлекает примеры из обыденной человеческой жизни, из житейского человеческого опыта и, пользуясь такими примерами, рассуждает о тайнах Царства Небесного. Но мы, для того чтобы лучше понять смысл и значение притчи, можем сделать обратное: беря эти возвышенные Евангельские примеры, изображающие небесные тайны, снизойдем к тому житейскому примеру, который использовал Господь, и убедимся, что Господь приводил именно такие примеры, какие были для слушателей совершенно очевидными - в этом и состояла сила их убедительности. Так мы увидим, что Господь Иисус Христос и слушатели Его понимали ту притчу, которую я сейчас приведу, совершенно однозначно: непослушание отвратительно, достойно всякого гнева и презрения.

Человек некий сотвори вечерю велию и зва многи. И посла раба своего в год вечери рещи званным: грядите, яко уже готова суть вся. И начаша вкупе отрицатися вси, первый рече ему: село купих, и имам нужду изыти и видети е, молютися, имей мя отречена. И другий рече: супруг волов купих пять, и гряду искусити их, молю тя, имей мя отречена. И другий рече: жену поях, и сего ради не могу приити. И пришед раб той, поведа господину своему сия. Тогда разгневався дому владыка, рече рабу своему… (Лк.14:16-21). Обратите внимание - тогда разгневався дому владыка. Для слушателей Спасителя было очевидно, что когда зовут на пир и кто-то отказывается, то есть проявляет, выражаясь нашим монашеским языком, непослушание, да еще находит оправдание, то это вызывает гнев. Эти оправдания не показались господину, призвавшему всех на брачный пир, на вечерю, сколько-нибудь убедительными или такими, какие могут доставить успокоение, а наоборот, привели его в еще большее негодование. Но мы думаем, что когда высказываем различные оправдания, подобные этим, то они должны вызвать некое успокоение у тех, кто нам приказывает. Правильно или даже неправильно нам приказывают, но послушание, как вы знаете, по учению святых отцов, служит средством к приобретению смирения, а смирение является той силой, которая привлекает в душу человека благодать и молитву. Как сказал некто из святых, сколько ты преуспел в смирении, столько ты преуспел в молитве.

Итак, человек, понуждающий себя к послушанию, слушающийся, показывает, что он как раз и стремится к брачному пиру, хочет прийти на эту вечерю и вкусить Божественную благодать, он не отказывается от приглашения под разными, с человеческой точки зрения действительно убедительными, предлогами: вступлением в брак, покупкой волов или земли. Всем, кто не откликнулся на приглашение, поводы для отказа кажутся очень важными, но по сравнению с тем, от чего они отказываются, эти предлоги ничтожны. И что тогда делает домовладыка? Рече рабу своему: изыди скоро на распутия и стогны града, и нищыя, и бедныя, и слепыя, и хромыя, введи семо. И рече раб: Господи, бысть, якоже повелел еси, и еще место есть. И рече Господин к рабу: изыди на пути и халуги, и убеди внити, да наполнится дом мой (Лк.14:21-22). Итак, мы видим, что приходят те люди, которые, будучи или бездомными, или нищими, или инвалидами, или слепыми, или хромыми, не имеют никакого предлога для того, чтобы отказаться. У них нет никаких дел, они почитают себя ничтожными, они рады, когда их зовут на пир, и, конечно же, не пренебрегают такой возможностью, когда их - ничтожных, отверженных, ничего не значащих людей призывают на столь необыкновенное зрелище и в столь необыкновенное состояние. Значит, кто почитает себя за нечто, кто, как им кажется, что-либо имеет, те оправдываются и отказываются; а думающие о себе, что они ничего собой не представляют, те оказывают беспрекословное послушание, идут на вечерний пир, где, конечно же, насыщаются неизреченной благодатью Божией.

Глаголю бо вам, яко ни един мужей тех званных вкусит моея вечери. Мнози бо суть звани, мало же избранных (Лк.14:24). Итак, получается, что избранным человек становится тогда, когда он смирен, когда вменяет себя в полное ничтожество. Ибо тогда он уже не может не послушаться. Опять можно возразить, что иное дело, когда призывают на пир или, в соответствии с правильным пониманием этой притчи, в Церковь, ко спасению, к вечной жизни, к единению с Богом, и совсем иное дело, когда тебя посылают на какую-то работу или приказывают сделать нечто пустое и ненужное. Но ведь внешне исполняя какое-то пустое или малозначащее дело, внутренне - если, конечно, ты все делаешь правильно - ты устремляешься к Богу. Внутренне, в душе своей, ты делаешь невидимый шаг к той Божественной духовной вечере, к Божественной благодати.

Когда мы читаем жития святых, то часто убеждаемся, что именно послушные, беспрекословно отсекавшие свою волю люди приобретали Божественную благодать. Примеров можно привести много: это и святитель Игнатий (Брянчанинов), и Паисий Величковский, и многие подвижники-монахи, подвизавшиеся под руководством преподобного Паисия, и Кирилл Белоезерский, который, как известно, трудился на кухне. У нас даже не на кухне, а в трапезной трудиться считается самым страшным послушанием; некоторые говорят, что не будут там работать никогда - "хоть убейте меня". А Кирилл Белоезерский, пребывая именно на кухне, приобрел благодать. Когда же он умолил Божию Матерь о том, чтобы его перевели на другое послушание (заметьте: не самовольно отпросился, а обратился с молитвой к Божией Матери), и ему поручили переписывание книг, занимаясь которым, казалось бы, можно было насыщать свой ум душеполезными поучениями, тогда он благодать потерял и опять молился, чтобы вернуться на прежнее послушание. И вернулся: его опять чудесным образом перевели, без всякой с его стороны просьбы, после чего вновь вернулась к нему благодать. Мы знаем, что великие подвижники, наставники умного делания Каллист и Игнатий также подвизались именно на кухне, где, как вы сами на опыте испытали, работа гораздо более тяжелая и суетная, чем просто в трапезной. И вот там они приобрели столь великую благодать, что смогли уйти на безмолвие; именно там они стяжали умную молитву, им не помешала суета. Суета не может мешать, мешает непослушание. Мешают наши страсти, а послушание, смирение, отсечение воли - они только подготавливают человека к правильной, настоящей молитве. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что он видел послушников, которые целый день проводили на послушании, в работе, а потом, став на молитву, исполнялись Божественного света. И это не какой-то лишь образ. Действительно люди имели такую благодать в молитве, что Божественный свет наполнял их душу. Почему? Потому что они подготовили себя к этому нелицемерным послушанием.

Можно было бы привести и многие другие примеры. Читая жития святых, мы восхищаемся их подвигами, так же как, читая Евангелие, восхищаемся послушанием апостолов и ужасаемся непослушанием иудеев. Нам кажется, что притча о званых и избранных (которую я вам только что прочел), конечно же, к нам не относится. Скорее мы причисляем себя к тем самым нищим, слепым, которые пришли на брак. В каком-то смысле это правильно, ведь мы действительно пришли в Церковь; но когда нужно начатое довести до конца, прийти на Божественную вечерю - вот тут мы уже уподобляемся тем званым из притчи, которые находили различные оправдания. Читая Евангелие, творения святых отцов, жития святых, мы в душе не испытываем никакого противления, но когда в реальной жизни оказываемся в той или иной ситуации, то начинаем думать: я не Кирилл Белоезерский, отец А. не Нил Сорский, чтоб я его слушался, отец П. не Паисий Величковский, поэтому его я слушаться тоже не буду. И в итоге мы остаемся теми, кто мы есть, то есть на самом-то деле - ничтожными, пустыми людьми. Вот почему мы не видим в душе своей никаких благотворных изменений, потому-то мы и топчемся на месте, потому мы и пустые и не преуспеваем, потому и не происходит с нами Божественного чуда, подобного умножению хлебов. Эти пять хлебов и две рыбы можно было бы сравнить с Иисусовой молитвой, состоящей из такого же количества слов. Ведь когда человек оказывает беспрекословное послушание, не ради угождения кому-то, а ради угождения Господу Иисусу Христу, имея конечной целью послушание Самому Богу, тогда в душе его эти "хлебы" Иисусовой молитвы умножаются, и он чувствует в душе огромную благодать, так что он и сам насыщается, и от избытка своего может помочь другим. С нами же этого не происходит. Не происходит по той причине, что мы постоянно оправдываем себя тем, что нами руководят и командуют люди недостойные того, недуховные, что времена сейчас не те, да и мы не те… Мы действительно не те, но не потому, что времена неподходящие, а потому, что мы сами не хотим вести себя по-евангельски, не хотим исполнять Евангелие.

Я не претендую на то, чтобы эта беседа переродила вас, но мне бы хотелось, чтобы она заставила вас смотреть на себя иначе. Ведь у нас зачастую приходится то или иное благословение давать не тому, кто должен его исполнить, а тому, кто может, вернее, хочет исполнить. Скажешь: "Пойди сделай то-то". А в ответ: "Я не могу, я не хочу", или медлят выполнить. Не знаю, кому это пользу приносит. Преподобный Иоаанн Лествичник сказал, что медлительность - это род лукавства. Если мы не начнем с малого: не начнем себя ломать, не начнем беспрекословно исполнять то, что нам говорят старшие, вне зависимости от того, насколько они духовны, то у нас никаких сдвигов во внутренней жизни не будет, мы останемся пустыми. Мы не приобретем того, что должны иметь истинные монахи, и не соединимся умом с Господом, а будем лишь едва-едва хранить себя от смертных грехов.

Поэтому я вас призываю к тому, чтобы вы подражали апостолам в искренности и в беспрекословном исполнении того, что вам повелевают, чтобы вы не с ропотом нехотя шли, а охотно без саможаления бежали, и тогда вы увидите, какие в душе вашей произойдут изменения. Иногда некоторые внешне соглашаются, а внутри у них - ропот, негодование, уныние. Так какая же может быть польза для души, какая может быть молитва и благодать, когда душа наполнена страстью, греховным смрадом? Следовательно, нужно заставлять себя все исполнять охотно, хотя бы внешне. Вы знаете, что иногда человек просто смотрит на выражение лица другого человека, веселого, и эта веселость передается ему самому; и наоборот бывает: увидит кого-нибудь грустного, плачущего - и у самого едва не начинают слезы наворачиваться. Действительно, внешнее поведение так или иначе отражается на внутреннем состоянии. Будем понуждать себя внешне все делать старательно - значит, и внутреннее состояние наше начнет потихоньку изменяться. Конечно, если мы еще и к этому будем себя понуждать.

Расскажу вам один случай из своей жизни. Я уже был священником, но прослужил только один год и еще ничего как следует не знал, тем более что служил в таком монастыре, где учиться было не у кого: я был там один священник, и как служил, так и служил, никто этого не видел и поправить меня не мог. И вот приехал я к отцу Андрею в монастырь, в Александровку. Отец Андрей собирался служить общий молебен, с ним еще были две монахини-певчие. Он сказал, чтобы служил я. Ну я, конечно, пошел. Открываю требник. Он говорит: "Требник?! Ты что? Служи без требника..." Закрыл требник и убрал его в сторону. А я ничего не знаю: ни последования, ни возгласов, ни ектеньи - ничего. Но он забрал книгу, закрыл и отложил в сторону. Я стою, не знаю, что делать. И вот он мне подсказывает полвозгласа - я говорю, потом еще полвозгласа - заканчиваю. Вот так и служил: отец Андрей мне говорит - я за ним повторяю. Конечно, опозорился я перед теми монахинями, но думаю: раз духовник благословил, так надо делать. Это я не свое послушание привожу в пример, а то, как отец Андрей относился к послушанию: сказали - значит нужно исполнять, без всяких яковов.

Приблизительно в то же время был со мной такой случай. Пришли мы к отцу Андрею в келью: я и отец Л. (хороший был раб Божий, иеромонах лет 60-ти). Отец Андрей нам вина наливает. А ведь я не пил совсем, ни капли, и он об этом знал, но тем не менее говорит: "Пей". Я ему: "Отец Андрей, я не пью" - и рассказал им такой пример.

Исаак Сирин в "Словах подвижнических" повествует о стойкости языческого философа, а потом пишет, что если языческий философ проявил столь великую стойкость, то тем паче мы, христиане, должны ее проявлять в своей жизни. Один философ жил как отшельник (многие языческие мудрецы в уединении размышляли о тех или иных предметах, в том числе, между прочим, и о смерти) и дал обет молчания, то есть ни с кем не говорил. Узнал об этом философе один правитель и захотел с ним побеседовать. Привели философа к князю, а он молчит. Князь попытался у него что-то спросить, а он не отвечает. Князь разгневался и велел философа казнить, а сам тихонько приказал, что если он перед смертью все же что-либо скажет, тогда его непременно казнить, а если промолчит, тогда помиловать. Когда повели философа на казнь, он стал думать: "Всю жизнь я был верен своим принципам и теперь ли им изменю? Нет, буду им верен до конца". И ничего не сказал. Его отпустили.

И вот я отцу Андрею рассказал эту историю, а он говорит: "Да, ты мудрый… Пей вино". Правда, он разрешил мне выпить только половину стакана.

Я не отец Андрей и не имею права требовать от вас подобного послушания, но ведь мы и не говорим таких вещей, которые, как может показаться, противоречат совести человека. Говорим обыкновенные вещи. Единственная причина, когда можно отказаться от послушания, это если ты знаешь или опасаешься, что при исполнении его ты можешь впасть в смертный грех; другой причины нет. Еще бывает, что один другого осуждает за непослушание, а потом сам не слушается. И это - в монастыре, где послушание должно быть на первом месте, потому что умное делание неразрывно с ним связано. Вспомним статью святителя Игнатия (Брянчанинова) "О молитве Иисусовой", где он рассказывает о некоем послушнике, который обильную благодать получил именно тогда, когда проявил чрезвычайное смирение и послушание. Во время исполнения послушания на него сошла благодать потому, что он смирялся перед теми людьми, которым служил. Нужно отсекать свою волю ради того, чтобы соединить ее с волей Божией. Если мы не будем отсекать своей воли перед старшими, будь то настоятель, духовник или старший по послушанию, а станем защищать себя от бесчисленных "врагов", которые "на нас нападают, посягают на нашу Богом дарованную свободу и в целом подрывают демократические свободы нашего монастыря", то ничего из этого не выйдет, никакой пользы от этого мы не получим, кем бы мы ни были - иеромонахами ли, послушниками или кем угодно. Некоторые обстоятельства, касающиеся серьезных поручений, действительно нужно объяснять для пользы дела, иногда они бывают связаны даже с собственным здоровьем и душевным состоянием. Как правило, духовник должен приходить к настоятелю и говорить, что такому-то брату не полезно, допустим, выезжать в мир, потому что он получает там душевредные впечатления. И настоятель должен с этим считаться.

10 декабря 2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь