Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

В сегодняшнем Евангельском чтении есть замечательные слова, которыми Господь наш Иисус Христос начал Свою проповедь: "Покайтеся, ибо приблизилось Царство Небесное" (Мф.3:2). В этих кратких словах заключается все учение Истины, вся истинная религия. Так проповедовал Иоанн Креститель, этими же словами продолжил проповедь о покаянии Господь. Но что понимать под словом покайтесь, или, по некоторым современным переводам, кайтесь? Все вы, я надеюсь, начитаны в творениях святителя Игнатия (Брянчанинова), который уделяет покаянию особенное внимание, считая его сущностью христианской жизни. Но что понимать под покаянием? Только ли осознание своих грехов, сожаление о них, чувство скорби и печали о том, что ты совершил нечто противное совести и евангельскому учению и этим прогневал Бога, или есть еще какое-то важное значение?

Если мы вспомним, что говорил Иоанн Креститель тем, кто приходил к нему для покаяния, то увидим, что в покаянии кроме сокрушения и печали о грехах (что само по себе, конечно, очень важно) имеется и еще нечто значимое и необходимое для того, чтобы оно было истинным, а не фиктивным, не декларативным. Когда к Иоанну Крестителю приходили люди, осознававшие свою греховность (а это чувство, наверное, есть почти у всякого человека, за исключением разве что людей с уже совершенно окаменевшим сердцем), то не желающих исправлять свою жизнь он обличал очень жестко, даже гневно. Делал он это не из ненависти, а потому, что таким откровенным, оскорбительным, грубым обличением желал разбудить в них совесть, освободить оледеневшие души от холода, который их сковывал, и таким образом научить их настоящему, истинному, а не декларативному покаянию. Он говорил им: "Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния... Уже и секира при корне древа. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, посекается и во огнь вметается" (Мф.3:7-10). Итак, Креститель сравнивает человека с деревом, которое или плодоносит, то есть приносит плоды, достойные покаяния, или посекается и бросается в огонь. Покаяние - это дар Божий. Вопрос: "Кто внушил вам бежать от будущего гнева?" - подразумевает ответ: "Господь", то есть мысль о покаянии внушает Господь. Поэтому нужно сотворить плоды, достойные этого Божиего дара и тогда покаяние принесет пользу, а иначе для человека оно будет бесполезным. Этому есть пример в Евангелии: бесплодное и весьма печально окончившееся покаяние Иуды Искариотского. Он раскаялся в том, что сделал, но он не сотворил плодов, достойных своего раскаяния и насильственным образом окончил свою жизнь.

Слова о том, что необходимо сотворить плоды, достойные покаяния, всем привычны, знакомы, но когда дело доходит до осуществления этого предписания Священного Писания в жизни, мы находим много причин, чтобы отменить, сделать для себя необязательным это, по мысли Иоанна Крестителя, внушение свыше, внушение Святого Духа. Итак, мы должны не только каяться, но и приносить плоды, достойные покаяния, то есть достойные этого великого Божия дара. А плоды эти - деятельность, соответствующая духу покаяния. Например, человек признает себя грешником, скажем, считает себя гневливым, мстительным, злопамятным, вспыльчивым и так далее. Тогда плодами, достойными покаяния в отношении той или иной страсти, должна быть борьба с этой страстью, сопротивление ей, понуждение себя к искоренению ее из своей души. То же самое можно сказать и о других грехах, страстях и пороках.

Поэтому покаяние, как мы видим из самого Евангельского учения, - это не только признание своей греховности, пусть даже самое чистосердечное (ведь нельзя сомневаться в искренности тех людей, которые приходили к Иоанну Крестителю и просили, чтобы он омыл их в водах Иордана), но и борьба с грехом, понуждение себя к добродетелям и исполнению заповедей. И если подобного понуждения, борьбы с грехом нет, то и покаяния быть не может.

Часто с нами происходит следующее. Допустим, в мыслях мы поддались какому-нибудь греху, поддались действию нечистого помысла или, что весьма часто бывает, осуждению, обиде, злопамятству (люди, ведущие внимательную жизнь, более или менее должны это различать), затем осознали свою греховность, может быть, рассказали об этом на исповеди (что также имеет немаловажное значение), а вот самостоятельно бороться, противостоять греху мы не хотим. Причины этому мы находим иногда самые пустые, а иногда - вроде бы разумные, имеющие более или менее приличный, убедительный вид. Мы говорим: как же можно не обижаться на человека, когда он сделал такую вот явно обидную вещь, как можно удержаться от нечистых помыслов, когда постоянно вокруг нас женщины? От воззрения на них мы не можем уберечься, а за воззрением, естественно, придут помыслы. Но это - напрасное оправдание, потому что таким образом мы все сваливаем на не зависящие от нас обстоятельства. Поскольку мы находимся именно в данных обстоятельствах по воле Божией, то, оправдывая ими себя и свою греховность, мы таким образом обвиняем Бога в том, что Он не дает нам возможности жить безгрешно. Бывают и более убедительные оправдания, когда мы утверждаем, что грешим потому, что у нас нет достаточного опыта, нас неправильно учат, мы еще не стяжали благодати, - и вообще всему свое время, постепенно Господь все как-нибудь устроит. И разными такими объяснениями, иногда и весьма правдоподобными, мы на самом деле оправдываем собственную бездеятельность и отсутствие ревности в борьбе с грехом.

Когда же мы каемся, искренне осознаем, что те или иные мысли или поступки, сама страсть являются грехом и злом, что всему этому мы должны противостоять, тогда мы уже не можем не возненавидеть грех, он действительно становится нам отвратителен. Даже если грех насилует нас, против нашей воли пытается в нас удержаться и не поддается быстрому искоренению, мы тем не менее испытываем к нему ненависть, отвращение, что, естественно, приводит к сопротивлению. Если же мы не чувствуем отвращения и ненависти, значит, покаяние наше либо притворно, либо мимолетно, оно оказывается лишь некоторым всплеском чувства вины, который тут же угасает, пропадает, и мы возвращаемся в прежнее безразличное состояние. То есть покаяние состоит в понуждении себя к борьбе с грехом.

Почему у нас такое медленное преуспеяние, такая косность в стремлении к добродетели? Почему мы медленно приобретаем смирение, почему не можем избавиться от страсти гнева, осуждения, почему мы чувствуем, что пребываем в том же состоянии, в каком пришли в монастырь? А некоторые даже видят, что в монастыре они еще больше поддаются страстям, чем в миру. Почему? Потому что мы не имеем настоящего, истинного покаяния в грехе, а имеем одно только теоретическое, умственное осознание греха с некоторым сожалением о нем, и не делаем тех выводов, какие должен делать истинно кающийся человек, то есть не оказываем сопротивления страсти, которое при искреннем сознании греха было бы естественным, не имеем понуждения, не вступаем в борьбу. И вот такое пассивное покаяние оставляет нас бесплодными или малоплодными.

Из жития прп. Павла Препростого мы видим, что он достиг высочайшего преуспеяния меньше чем за год, так что из обыкновенного, неграмотного крестьянина, невежественного не только в мирском, но и в духовном отношении, превратился в подвижника, творящего чудеса. Конечно же, это произошло благодаря его послушанию, простоте, но в этом послушании и в этой простоте проявилась его ревность, понуждение себя к истинно монашеской жизни. Нельзя путать равнодушие и нерадение с простотой и смирением. Есть, конечно, и другая опасность - смешения ревности с гордостью, когда мы гордость принимаем за ревность. Но из страха впасть в гордость нельзя отказываться от ревности. Нужно не просто исполнять свой долг: вычитывать определенное правило, посещать богослужение, регулярно исповедоваться, открывать помыслы, но необходимо иметь ревность об очищении своей души, молиться изо всех сил и все, что бы мы ни делали, делать с огоньком, с солью. Спаситель сказал: "Если соль перестанет быть соленой, то что с ней делать? Вон выбрасывают ее" (См. Мф.5:13). Вот мы и должны, так сказать, иметь в себе соль, то есть ревность, потому что если при всех наших подвигах, весьма еще скромных, мы не будем иметь ревности, то они окажутся подобными несоленой и потому безвкусной и непригодной для употребления пище.

Истинное покаяние состоит в сопротивлении греху: когда приходит какой-либо греховный помысел и начинает действовать страсть, мы противимся ей, отвращаемся умом от соблазнительных помыслов, усиленно молимся против них, молим Господа о том, чтобы Он избавил нас от действия этой страсти. Мы стараемся молиться так, чтобы умом удалиться от этого соблазна, перестать собеседовать с обольстительным внушением дьявола, - и таким вот образом совершается покаяние. Во время борьбы происходит, если так можно выразиться, надрыв человеческих сил, необходимо бывает приложить такое чрезвычайное усилие, что в результате возникает естественное сердечное сокрушение, естественное осознание своей глубочайшей немощи, своего полного духовного бессилия. И вот когда в таком состоянии осознания полного своего ничтожества мы начинаем от всей души призывать Господа, тогда-то и получаем помощь Божию, тогда, в этой борьбе, при крайнем напряжении сил, мы по-настоящему смиряемся, осознаем, что сами по себе мы ничто. Именно в тот момент, когда мы понимаем, что даже при напряжении всех наших сил, нам все же недостаточно их для борьбы с грехом, и приходит к нам опытное познание своей немощи. Это и есть настоящее опытное смирение. Ведь если бы мы не дошли до крайнего напряжения сил, то не увидели бы их недостаточности, их ограниченности, и продолжали бы думать, что если мы чего-то не делаем, в чем-то грешим и отступаем от добродетели, то это происходит только по той причине, что мы не хотим напрягаться, а вот если бы напряглись, заставили себя, то и сделали бы.

В этой борьбе также происходит покаяние - не в том смысле, что человек осознает тот или иной свой грех, а в том, что осознает свою всецелую греховность, свою удобопреклонность ко греху, свою крайнюю немощь, совершенное нравственное бессилие. Конечно, может быть и такая ситуация (которая, впрочем, бывает едва ли не чаще, чем то, что я описал), когда человек в этом состоянии поддается греху. Это происходит или по причине гордости, которая отсекает помощь Божию (а собственных сил человека оказывается недостаточно), или же по причине лукавства, которое склоняет его к принятию греховного помысла и тому, чтобы поддаться действию страсти, - и человек мысленно падает. Таким образом, чередуются как подобные победы, способствующие познанию своего бессилия, так и поражения, которые, однако, если мы правильно на них реагируем, также способствуют тому, чтобы человек увидел свою несостоятельность, свою немощь и греховность. Конечно, такие падения совершенно нежелательны, но в жизни они все-таки случаются очень часто. Нужно делать из них правильные выводы, не отчаиваться, а смиряться, поступая, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, подобно мудрым кормчим, которые во время бури направляют лодку под волну. В таком случае она выносится на верх гребня, в то время как если стараться удержать лодку наверху, тогда следующая волна обязательно ее сокрушит. Вот в этом состоит вся мудрость: и из побед, и даже из невольных поражений делать вывод о своей греховности и немощи. Может быть, из поражений - более о греховности, из побед - более о немощи. Так человек будет промыслительно смиряться до тех пор, пока не убедится в своей греховности и немощи окончательно, глубочайшим образом. Убедится - значит не только умственно осознает (ведь все здравомыслящие люди понимают, что мы самостоятельно не способны почти ни на что), но почувствует своим сердцем: он такой и всегда будет таким, таково его естество. И этот человек, подвижник, монах, всегда, и днем и ночью, будет сознавать себя, если можно так сказать, в высшей степени недостаточным для того, чтобы самостоятельно вести нравственную борьбу, самостоятельно противостоять дьяволу. Это, собственно, и есть внутренняя сторона покаяния. Поэтому плач наш происходит не только от осознания того, что мы кого-то оскорбили и обидели, или, наоборот, оттого, что нас кто-то оскорбил и мы не можем это потерпеть, или же оттого, что очень сильно поддались нечистым помыслам, но плач наш является и результатом нашего внутреннего опыта. Этот опыт, это осознание своей немощи, приводит нас в такое состояние, что от горечи пребывания в столь опасном, страшном положении, мы не можем не сокрушаться. Вот что есть истинное покаяние.

Но оно возможно только в том случае, если человек поставит перед собой не какую-то теоретическую, а именно настоящую, жизненно важную цель - жить по Евангелию, когда он постоянно, каждый день, каждый час, будет думать только об одном: как исполнить заповеди, как не нарушить их, не пойти против них. И когда монах предъявит к себе такое строгое требование, он увидит, насколько его трудно исполнить. Если же человек станет рассуждать так, как описывается это, например, у старца Василия Поляномерульского: "Кто в наше время может исполнить заповеди? Это такое нереальное дело! Слава Богу, что мы не пьянствуем или еще чего-нибудь страшного не совершаем", - то, конечно, такой человек будет чувствовать себя спокойно и своей греховности не увидит. Разве что, по попущению Божьему, он впадет в какой-нибудь тяжкий грех или сделает что-то особенное, - тогда только он ее осознает.

А тот, кто ведет внимательную жизнь, тот хотя внешне как будто никак и не проявляет своего покаяния, никак не выказывает внутренней борьбы, на самом деле каждый день опытно познает свою немощь и греховность. Многократно побеждая и побеждаясь, он все более и более убеждается в том, что он самый последний, худший из всех, хуже, как говорит прп. Григорий Синаит, даже самих демонов и животных. Это смирение может выражаться в разных словах. Старец Силуан, например, говорил о себе, что после смерти будет в аду; Пимен Великий уверял своих учеников, что по кончине будет там, где сатана; другие подвижники утверждали, что они хуже всякой твари; Антоний Великий считал, что все спасутся, а только он один погибнет. Неважно, какими словами выражается смирение. Иной человек, может быть, и вовсе не умеет выразить словами свое чувство, но при внимании, при строгой требовательности к себе в исполнении заповедей, при внутренней борьбе он истинно смиряется. Это и есть, собственно, покаяние, от подобной борьбы рождаются настоящие слезы. Подвижники, совершавшие знамения и чудеса, плакали день и ночь, ибо предъявляли к себе требования Евангелия.

А мы не только евангельских, но даже и ветхозаветных заповедей к себе не относим, и если исполняем то или иное Моисеево установление - не убий, не прелюбодействуй, не укради, - то уже считаем себя праведными людьми. Предъявляем же мы к себе требования современного общества, основанные на его представлении о том, как должен вести себя приличный человек, и полагаем, что этого достаточно. Потому, естественно, нет у нас необходимой борьбы и покаяния, потому мы и не приносим плодов, достойных покаяния. Вот и получается, что человек, только что отставший от греховной жизни, вначале искренне кается, поскольку тяжкие грехи, совершенные им до его обращения к вере или до прихода в монастырь, очевидны и трогают его сердце. Когда же человек избавляется от тяжких грехов, то у него создается иллюзия, будто он живет праведной жизнью, не совершает ничего особенно страшного, и хотя к строгому исполнению Евангелия он не приступает, ему кажется, будто сокрушаться не о чем.

Возвращаясь к началу разговора, хочу сказать следующее: истинное покаяние - это борьба с грехом. Истинное покаяние в смысле глубокого сердечного сокрушения рождается именно в борьбе с грехом, в борьбе с помыслами, что мы и видим на примере святых отцов. Скажем, Арсений Великий, когда плел свое рукоделие, клал себе на колени платок и от непрестанного плача этот платок всегда был мокрый. Преподобный Исаак Сирин от многого плача даже ослеп: не от каких-либо подвигов, не от поста, не от коленопреклонений или бдений, а именно от плача. Один подвижник сказал: "Мне кажется, если бы можно было слезами омыть тело человека, оно стало бы нетленным". Вот какое значение придавали отцы покаянному плачу. Но еще и еще раз говорю: плач рождается от внимания к себе, от борьбы с помыслами, и если мы так строго к себе относиться не будем, то никогда не обретем покаяния и его плодов. По словам Иоанна Крестителя, чтобы избежать будущего гнева, нам необходимо сотворить плоды, достойные покаяния. Оставив прежние тяжкие грехи и приступив к внимательной жизни, жизни строгой по отношению к своей совести и Евангельским заповедям, мы начинаем приносить плоды покаяния, а одновременно и само наше покаяние усугубляется. Как сказал святитель Игнатий (Брянчанинов), проповедью покаяния начинается и заканчивается Евангелие. Покаяние есть начало, середина, конец и совершенство духовной жизни. Еще раз повторю, чтобы всем стала ясна моя мысль: истинное покаяние должно рождать понуждение, без борьбы со страстями, без понуждения себя к исполнению заповедей ни о каком покаянии речи идти не может. Иначе к нам в полной мере отнесется предупреждение Иоанна Крестителя: Всякое дерево, не приносящее плода, срубается и во огнь вметается (Мф.3:10).

Вопрос. Вы говорили о Павле Препростом, который сподобился такой благодати, что одним словом изгонял демонов. Я читал, что однажды с ним произошло следующее. Антоний Великий послал к нему некоего человека, сказав: "Иди к ученику моему Павлу, он изгонит из тебя бесов". А Павел, когда тот пришел, допустил такую мысль: "Почему Великий Антоний послал бесноватого для исцеления именно ко мне?" Правильно ли я понял, что демон отказался выходить и стал препираться именно по той причине, что Павел допустил гордую мысль?

Ответ. Да, это так. Но, во-первых, для нас это неактуально, так как никто из нас бесов не изгоняет, да к тому же и Антония Великого у нас нет. А во-вторых, надо иметь в виду, что Павел Препростый преуспел через послушание, то есть он быстро достиг столь возвышенного состояния благодаря тому, что беспрекословно, от всей души слушался Антония Великого, именно святого Антония - человека, достигшего христианского совершенства. Это беспрекословное послушание приносило ему всегда только пользу и ничего другого никогда принести не могло. Поэтому оставление мысли о том, что он достиг всего только через послушание, приписывание себе подвигов или почитание себя высшим своего духовника для него было равносильно тому, чтобы враз уничтожить все плоды своих трудов.

В нашем случае, если ты начнешь рассуждать о совершении чудес, - это будет нелепо. А вот то, что нельзя допускать гордость и самомнение - это, конечно, правильно. Если ты в чем-то преуспел, нужно стараться за собой следить, чтобы все приписывать Богу: не духовнику, не наставнику, которые хотя и более опытные, чем прочая братия, но все же не такие духоносные старцы, а только Богу: сам я ничего не сделал, все это милость Божия, Промысел Божий. Однако, и это все относится к людям, сподобившимся каких-то духовных дарований: дара любви, непрестанной молитвы, глубочайшего смирения, иной какой-нибудь особенной добродетели или вообще бесстрастия. Мы же с вами ничего подобного не достигли, нет пока среди нас такого человека, который мог бы что-то приписывать Богу, поскольку нет людей, приобретших такие добродетели.

Вопрос. Когда читаешь о высоких добродетелях святых отцов, о том, как они приносили покаяние из-за одного только греховного помысла (например, Павел Препростой, который из-за единой горделивой мысли так сокрушался), а потом, анализируя, сравниваешь с собой, то приходишь в уныние. У меня ведь не один, не два помысла, а многое множество.

Ответ. Ты вместо того, чтобы унывать, лучше хоть немного помолись. Раз нападает уныние, давай не будем читать Евангелие - так что-ли? Или от Евангелия на тебя уныние не находит? А почему? Ведь там, например, сказано: блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф.5:3). Почему же от этих слов на тебя уныние не нападает - ты что, нищий духом? Или у тебя уже Царствие Небесное в душе? Что же ты не унываешь?

Надо трудиться, понуждать себя изо всех сил, сколько получится, сколько Господь благословит. Даже если ничего не выходит, мы по крайней мере трудимся, а не сидим и грустим. Ведь что такое уныние? Та же самая лень, только лень к духовным и нравственным предметам. И вот мы этой лени поддаемся и ничего не делаем. А почему поддаемся? Потому, что она всегда нападает, когда много работы. Приходишь, видишь: надо дров нарубить огромную кучу, и сразу думаешь: "Да ну! Может, как-нибудь перетерпим, померзнем, закутаемся". В Отечнике кто-то из отцов приводит такой пример. Отец отправил сына возделывать поле. Тот пришел, увидел, что оно все заросло сорной травой, заунывал и лег спать; потом встал, посмотрел на поле и опять лег спать. Отец послал другого сына. Тот, придя, тоже понял, что труда нужно много, но поступил иначе: сделал часть работы - отдохнул, сделал другую часть работы - отдохнул, и так с Божьей помощью все очистил. То есть уныние сравнивается в этом примере с обыкновенной ленью: когда работы много, человек пугается и на него нападает лень, он начинает думать, как говорится в поговорке, что "всей работы все равно не переделаешь".

Вопрос. Что делать, если когда начинаешь следить за своими помыслами и каяться в грехопадениях, то кажется, что окружающая жизнь просто "вопит" о том, что в мире все значительно грубее, совершаются гораздо более тяжелые грехи, - и покаяние твое сразу пропадает? Никак из этого не выпутаться.

Ответ. Почему же для тебя Евангелие не "вопит", что ты должен его исполнять? Если ты осуждаешь людей, то окружающая жизнь и начинает "вопить". Зачем тебе смотреть на окружающую жизнь? Не осуждай никого, вот и все. Ты должен думать о том, что необходимо делать именно тебе - жить по Евангелию, а не о том, будто О. должен жить по Евангелию, Е. должен жить по Евангелию, а ты сам, мол, должен жить по Ветхому Завету: око за око и зуб за зуб (Лев.24:20). Когда мы предъявляем к себе требования Евангелия, то уже совсем не думаем о других: какое нам дело, что О. чего-то там не делает и Е. того или иного не исполняет. А когда тебе приходит на ум, что по сравнению с другими ты, так сказать, еще "ничего, хороший", то в таком случае ты думаешь о других, а не о себе. Если бы ты начал со всей строгостью обращать Евангелие к себе, принуждать к жизни по Евангелию себя, то тебе не было бы дела до других. Можно привести в пример человека, у которого случилось горе: он уже не думает о других людях, ему уже не до чужих несчастий. Святые отцы говорят: каждый должен оплакать своего мертвеца. Как в древности, когда в Египте за одну ночь ангелом были поражены все первенцы, каждый дом оплакивал своих покойников и никому не было дела до чужого горя, так и мы сейчас оплакиваем свою душу, свое собственное падшее состояние, и нам нет дела до того, что происходит вокруг нас, кто хорош, кто плох, насколько я лучше или хуже своих ближних. И вот только так я смогу увидеть бездну своих грехов, бездну до такой степени страшную, что стану искренне, от всей души, подобно апостолу Павлу, считать, что я первый из всех грешников, которых Господь пришел спасти.

Спаситель сказал: "Как ты можешь видеть сучец в глазу брата, когда бревна в своем глазу не видишь?" (См. Мф.7:3). Страсть нашу, которая в нас живет и каждый день действует, которую мы должны были бы изучить и через ее осознание прийти в покаяние, мы замечать не хотим, а вот есть ли в другом чело­веке тот или иной порок и в какой степени он в нем развит - это нам интересно, мы пытаемся его угадать и смело о нем судим. О чем это говорит? О том, что мы не знаем самих себя, не хотим видеть очевидного и начинаем гадать о том, что на самом деле никто знать не может, потому что чужая душа - потемки. Или, как говорит Священное Писание, потому что никто не знает о том, что в человеке, кроме духа человеческого (1Кор.2:11).

А ты говоришь: "окружающая жизнь вопит". Это ты сам вопишь своими страстями. Ведь мы совсем не знаем, что происходит внутри человека, и судить о нем мы не можем. Даже если этот человек - самый страшный преступник, кровожадный убийца, мы все равно не знаем происходящего в его душе, нам неизвестно, почему он совершил преступление, какие причины привели его к падению, для нас остается тайной и то, что он переживает сейчас, в данный момент, насколько он раскаялся, изменился, не знаем мы также и того, что в подобной ситуации делали бы мы сами. Окажись мы в подобных обстоятельствах, быть может, мы сделали бы что-то гораздо более страшное или пришли бы в еще худшее нравственное состояние. Поэтому когда мы говорим, что окружающая жизнь "вопит", то это лишь означает, что мы не применяем к себе Евангелие.

Вопрос. Как быть, если уныние появляется от усталости или болезни?

Ответ. Что такое, собственно, усталость и болезнь? Не только те люди, которые соблазняют нас согрешить, но и наши болезни, телесные скорби, наше телесное изнеможение, какие-то житейские трудности по отношению к душевной жизни также являются чем-то внешним, это то же самое искушение. Человек может унывать от голода. А что такое голод? Это же собственное чувство человека. Можно унывать от усталости, от болезни, впадать от этого в отчаяние. Причина этого - сильное действие страсти отчаяния, уныния, печали. Все дело, опять же, в душевном состоянии, а не в чем-то внешнем. Болезнь по отношению к душе - это тоже внешнее обстоятельство. Мы видим многих угодников Божиих, которые страдали тяжкими болезнями и это вменялось им в подвиг. Приведу поразительный пример: Пимен Многоболезненный испросил себе болезнь для того, чтобы родители не смогли забрать его из монастыря, из Киево-Печерской Лавры. Ему было открыто, что он будет болеть всю жизнь и выздоровеет за три дня перед смертью. От своего недуга он не мог ходить, за ним ухаживали, но иногда очень плохо, часто забывая о нем, как это, к сожалению, нередко случается; он много лет страдал, но в страдании своем благодарил Бога, поскольку вымолил у Него эту болезнь для того, чтобы остаться в обители. Его постригли сами ангелы, по его молитве творились чудеса; сам будучи больным, он исцелял других. За несколько дней до смерти он, как ему и было предсказано, выздоровел, потом попрощался с братией и почил. Мы знаем подобное и о святителе Игнатии, который молился, чтобы заболеть, ради того чтобы его уволили из армии и он смог уйти в монастырь. Или Амвросий Оптинский - лежачий больной; почти с тридцатилетнего возраста он уже был тяжелобольным. И апостол Павел также страдал тяжким недугом. Неизвестно, какая у него была болезнь, но болел он очень сильно и даже молил Господа избавить его от этой телесной скорби - ради того, как мне кажется, чтобы иметь большую возможность проповедовать, поскольку болезнь мешала его апостольским трудам. Но Господь сказал ему: "Сила Моя в немощи совершается" (2Кор.12:9). Если сравнить все скорби, труды, болезни и страдания, которые терпели апостолы, с трудами нашими, то последние окажутся просто ничтожнейшими (я имею в виду телесную их сторону). Можно себе представить: люди путешествуют по всему миру, часто терпят разного рода лишения, голод, преследования, избиения. Апостолу Павлу иногда приходилось самому зарабатывать себе на хлеб. Например, днем проповедуя коринфянам, он по ночам работал. А проповедь его длилась много часов: Во время продолжительной беседы Павловой один юноша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон и, пошатнувшись, сонный упал вниз с третьего жилья, и поднят мертвым (Деян.20:9) (апостол потом воскресил его). Представьте себе: богослужение продолжалось до полудня, а потом апостол Павел множество часов проповедовал. Есть предание, что он говорил так много, что у него опухал язык, а ведь он не произносил ничего лишнего, ибо им двигал Святой Дух. Из этого видно, что проповедание, само поучение народа являлось для него чрезвычайно утомительным. Нечто подобное было и с другими апостолами. Как же мы можем сравнивать свои ничтожные телесные скорби с тем, что испытывали они?

Или возьмем такого святого, как Даниил Столпник. Он подвизался на столпе, но потом от долговременного стояния ноги у него отказали и стоять он уже не мог. Ученики хотели снять его со столпа, но он отказался и подвизался лежа целые годы. Подвиг его состоял в том, что он лежал на одном и том же боку, не разрешая переворачивать себя на другую сторону, и на теле его образовывались пролежни, язвы, где заводились черви.

Вот как люди подвизались даже тогда, когда впадали в телесную немощь. Поэтому дело вовсе не в том, что мы терпим какие-то скорби и болезни, а в том, как мы к этому относимся. Не жизнь "вопит", а наши страсти вопят.

Вопрос. Вы сказали, что одно из проявлений настоящего покаяния - это мысль, что ты хуже всех; а я слышал мнение, что для новоначальных считать себя самым худшим еще преждевременно, так как от этого легко впасть в уныние. Что Вы можете по этому поводу сказать?

Ответ. Настоящее ощущение своей греховности, своей немощи, приходящее от опыта, от действия благодати, унынием сопровождаться не может; наоборот, оно приносит бодрость и еще большую ревность угождать Богу. Истинному смирению сопутствует ревность, а вот неправильное, искусственное, так сказать надуманное, смирение действительно может сопровождаться унынием. Нужно различать две вещи: понуждение себя к смирению и некую игру в смирение. Когда мы себя понуждаем - это хорошо, это прекрасно. Однако понуждение должно быть разумным: мы должны знать, на какой ступеньке находимся, и постепенно двигаться к следующей ступеньке, то есть понуждать себя к большему. А игра, неразумное смирение или, если можно так выразиться, смиренничанье, состоит в том, что человек, где-то прочитав о высоком смирении святых отцов, например о том, как преподобный Силуан Афонский считал себя достойным адских мучений, начинает и о себе говорить нечто подобное. И соответственно впадает в уныние, ибо не может понести такой меры. Спаситель сказал: "Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем" (Мф.11:29). И в этих словах Господа заключено поучение не только о том, чтобы быть искренне, сердечно смиренными, но и о том, что человек смиренен в такой степени, в какой смирилось его сердце, а не в такой, как он сам про себя говорит или думает. Здесь уместно вспомнить изречение Иоанна Лествичника о том, что человек иногда говорит о себе, что он грешник, и действительно искренне про себя так думает, но обличение обнаруживает тайное мнение сердца. То есть когда такого человека обличают и он начинает или гневаться, или даже отвечать оскорблением на оскорбление, то он таким образом и обнаруживает, что в сердце его нет того смирения, которое он приписывает себе в уме. Поэтому не нужно искусственно приписывать себе смирения, которого мы не достигли. Совсем не обязательно и произносить о себе смиренные слова - чаще всего это является натянутым смиреннословием: поскольку в обществе православных христиан смирение считается достоинством, то мы принимаем смиренный вид, для того чтобы в глазах людей выглядеть хорошими. Иногда человек искренне заблуждается: действительно желая смириться, он думает, что если прочитал в книге того или иного преподобного отца о смирении и теперь начнет произносить в уме те же самые слова, что и этот святой, ту же самую словесную формулу (сердцем не вмещая содержания ее смысла), то таким образом он и приобретет эту добродетель. А бывает, что и находящийся в прелести имеет обманчивую внешность: напустит на себя вид смирения, ходит с поникшей головой, всем кланяется, а внутри у него - гордость непомерная.

Итак, нужно подвизаться, каяться и тогда постепенно станет приходить смирение и ты на самом деле можешь начать искренне о себе думать, что ты хуже всякого скота. А не так, что вот, мол, смотрите, какой я хороший: я ведь хуже всех. Иными словами: я лучше всех, потому что думаю о себе, что я хуже всех.

Вопрос. Как быть, если помыслы так сильно одолевают, что не получается ни молиться, ни исполнять послушания?

Ответ. Что значит "не получается"? Надо заставить себя молиться. Если нет возможности открывать помыслы, тогда, как говорит святитель Игнатий, нужно обращаться к усиленной молитве. Откровение помыслов - не единственный способ борьбы со страстями; другой, не менее важный - это молитва Иисусова, умное делание. В чем состоит умное делание? Не только в том, чтобы читать Иисусову молитву, когда у тебя все хорошо, а в том, чтобы использовать ее как оружие против греховных помыслов. Об этом пишет Иоанн Лествичник: "Бей ратников именем Иисусовым, ибо крепче этого оружия нет ни на небе, ни на земле". В случае сильной брани надо молиться вслух устами, заставлять себя, да и просто перетерпеть. Иногда даже просто претерпишь, не уступишь, не оставишь послушания - и смотришь: приходит благодать. Ты поддаешься гневу, когда кто-то делает нечто вопреки твоей воле, и если при этом уходишь с послушания, то это не означает, что ты победил свою страсть, а означает, что ты поддался ей до конца. Победить страсть - значит в тот момент, когда ты разгневался, перетерпеть, а не убежать. Если на тебя напало уныние и по причине этого уныния ты пошел и с кем-то развлекся празднословием, это не значит, что ты победил уныние. Да, оно у тебя прошло, но ты не победил страсть, в следующий раз она будет бороть тебя еще сильнее. Если ты от гнева убежал, значит в следующий раз ты поддашься ему еще больше. Бывали, конечно, такие случаи, как, например, с Иоанном Коловым, который для того, чтобы не разгневаться, бежал. Но это была совершенно иная ситуация, случай исключительный. Этот человек вообще никогда не гневался, его нарочно выводили из себя, он терпел, терпел, а потом, бросив все, удалился. А ты находишься среди братии, в монастыре. Куда ты отсюда побежишь? В пустыню? А там тебя будет раздражать какой-нибудь сучок на дереве. От страсти не убежишь, потому что она всегда будет с тобой.

Вопрос. Вы сказали, что каждый должен оплакивать своего мертвеца, но ведь нужно думать не только о своем спасении, но и о спасении ближнего. Как это сопоставить?

Ответ. В отношении грехов мы не должны думать о другом человеке. Нам необходимо не осуждать, видеть лишь свои грехи - и в этом смысле оплакивать своего мертвеца. Некоторые высокопреуспевшие люди доходят и до такого состояния, когда духовно могут помочь ближнему. Видя грехи ближнего и сочувствуя какому-то его падению (не осуждая, а именно сочувствуя), они, так сказать, снисходят к нему со своей духовной высоты и начинают его вразумлять, утешать, поддерживать. Но я думаю, к большинству из нас, людям мало преуспевшим, это не относится, нам нужно просто радушно, приветливо относиться к ближним, помогать им в их трудах. Именно в этом мы должны быть обращены к ближнему, а в отношении грехов - видеть немощи только свои собственные.

2000 г.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь