Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодняшнюю беседу я хотел бы провести на тему об отречении от мира и о правильном отношении к своим родным, родственникам, согласно евангельскому учению. Сначала рассмотрим тот момент, где Господь наш Иисус Христос обличает фарисеев в неверном, нелюбовном отношении к своим родителям, и попытаемся объяснить это поучение Спасителя в сравнении с другими Его рассуждениями. Потом же вопрошаху Его фарисее и книжницы: "Почто ученицы Твои не ходят по преданию старец, но неумовенными руками ядят хлеб?" Он же, отвещав, рече им: "Яко добре пророчествова Исаия о вас, лицемерех, якоже есть писано: сии людие устнами Мя чтут, сердце же их далече отстоит от Мене. Всуе же чтут Мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая, крещения [то есть омовение] чваном и сткляницам, и ина, подобна такова многа творите". И глаголаше им: "Добре отметаете заповедь Божию, да предание ваше соблюдете. Моисей бо рече: чти отца твоего и матерь твою; и: иже злословит отца или матерь, смертию да умрет. Вы же глаголете: аще речет человек отцу или матери: корван, (еже есть дар), иже аще пользовался еси от мене; и не ктому оставляете его что сотворити отцу своему или матери своей, преступающе слово Божие преданием вашим, еже предасте, и подобна такова многа творите" (Мк.7:5-13).

Господь упрекает фарисеев в том, что они ради предания человеческого, предания старческого, нарушают заповедь Божию. Заповедь Божия учит почитать своих родителей как высших себя, питать их, а нарушителям закона грозит даже смерть. Фарисеи же придумали такую увертку: по их учению, тот, кто положенное для пропитания родителей пожертвует Богу, освобождается от обязанности почитать отца и мать. может быть, здесь была даже и какая-то корыстная цель: отнять у родных и взять это для себя самих, ведь фарисеи и сами жили при храме. А может быть, фарисеи, которые к сословию священников не принадлежали, и не получали от этого никакой пользы. Но вот такое искаженное учение у них существовало. "…аще речет человек отцу или матери: корван, (еже есть дар), иже аще пользовался еси от мене..." (ст.11). В чем здесь загадка? Почему такое обличение Господом фарисеев не может иметь отношения к тем, кто ради Бога отрекается от мира и, в частности, от своих родителей? Потому что те, кто поступал подобным образом, кто жертвовал Богу положенное для содержания родителей, конечно же, оставляли сами для себя то, что было необходимо для их собственного содержания и пользовались этим. А тот, кто отрекается для Бога от мира, тот, конечно, отрекается и от того, чем он пользовался бы сам. В ином месте Господь говорит: "кто возненавидит свою душу в мире сем, тот сохранит ее в жизнь вечную" (Ин.12:25).

Это поучение Спасителя объясняется другим Его рассуждением, которое я сейчас прочитаю: …идяху же с Ним народи мнози: и, обращься рече к ним: "Аще кто грядет ко Мне и не возненавидит отца своего и мать, или жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик" (Лк.14:25-26). Обратите внимание: да, Господь требует возненавидеть родителей, возненавидеть всех своих родственников, но при этом говорит: еще же и душу свою. Тот, кто свою душу любит, а родителями пренебрегает, кто живет для себя, кто эгоист, тот порицается. Но тот, кто отказался от всего, и возненавидел свою душу, и обнищал ради Бога, и служит единому Богу, тот, наоборот, Евангелием восхваляется. "И иже не носит креста своего и вслед Мене грядет, не может Мой быти ученик. Кто бо от вас, хотяй столп создати, не прежде ли сед разчтет имение, аще имать, еже есть на совершение? Да не, когда положит основание и не возможет совершити, вси видящии начнут ругатися ему, глаголюще, яко сей человек начат здати и не може совершити" (ст.27-30). То есть тот, кто не сумеет отречься от своих родственников, не возненавидит их чистой святой ненавистью, не возненавидит еще и душу свою, тот, кто не хочет носить креста своего, то есть терпеть скорби ради Господа, ради исполнения Его заповедей, тот подобен неразумному человеку, который пытается построить башню (столп) и не имеет для этого средств - заранее их не рассчитал. То есть отречение от мира - это одно из средств, позволяющих человеку исполнить заповеди, на деле послужить Богу, а не только выразить ничем не подтвержденное декларативное желание. Конечно, такой человек подвергнется осмеянию, потому что он начал строить, но пренебрег тем, что было необходимо для созидания этого строения, то есть показал свою неразумность, легкомысленность. Некоторые делают вывод, что если не можешь строить, то и не начинай, но в притче говорится, конечно, не о том, что вообще не нужно приступать к возведению этого строения (то есть к возвышению над всем земным, потому что человек строящий башню - это символ того, кто пытается возвыситься над земным, над всем человеческим), - а о том, что приступать-то должны все, но перед этим нужно хорошо все взвесить, подумать, что для этого необходимо, чтобы завершить строительство успешно. "Или кий царь идый ко иному царю снитися с ним на брань, не сед ли прежде совещавает, аще силен есть срести с десятию тысящ грядущаго со двемадесятьма тысящама нань? Аще ли же ни, еще далече ему сущу, моление послав молится о смирении. Тако убо всяк от вас, иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик" (ст.31-33). То есть тот, кто идет на брань с диаволом, который, конечно, намного превосходит нас, как бы вдвое сильнее нас (как здесь сказано: не сед ли прежде совещавает, аще силен есть срести с десятию тысящ грядущаго со двемадесятьма тысящама нань), если бы он был разумным полководцем, то хорошо бы подготовил свое войско. Вот эта подготовка как раз и является образом разумной духовной расчетливости, состоящей в том, чтобы нам отречься от мира. И, действительно, мы знаем, что в любом деле, если человек, которому есть что терять, оглядывается назад, он уже не бывает достаточно мужественным и смелым. А тот, который на всем, так сказать, поставил крест и как бы сжег за собой все мосты, - тот уже смело идет вперед. Откуда пошло выражение "сжечь мосты", я думаю, многим известно. Когда Юлий Цезарь - он был одним из консулов и римских полководцев в то время, - захотел захватить единоличную власть, он повел свое войско к Риму. И вот, когда они были уже недалеко от этого великого города и перешли через реку Рубикон, то для того чтобы воины знали, что им отступать некуда, он перед решительным сражением сжег за собой мосты. И воины знали, что они либо победят, либо погибнут, и, поскольку у них уже не оставалось выбора, сражались мужественно. Значит и великие полководцы понимали, что и в таком деле, как военное искусство, мужество основывается на том, что человек ни к чему не привязан, даже к своей жизни. Он знает, что у него есть путь только вперед. Подобный же образ использует здесь Господь Иисус Христос, сравнивая отречение с одним из искусных военных приемов, с подготовкой войска к тому, чтобы за счет умелой стратегии победить в битве превосходящие силы противника.

Как понимать слова, что нужно возненавидеть отца, и мать, и жену, и детей? Конечно же, не должно быть ненависти в собственном смысле слова. Потому что это было бы чувство совершенно неприличное для христианина. Христианин должен ненавидеть только грех. Христианин может ненавидеть демона; но вообще всякого человека, в том числе и родных, он ненавидеть не может. Под образом ненависти здесь выведено такое отношение ко всему земному (ведь говорится не только о родителях, но и о детях, и о доме, и о душе своей), которое обычно бывает у людей ненавидящих. Когда человек ненавидит, он определенным образом и поступает. У нас другие мотивы. Наоборот, мы движимы любовью к Богу, но со стороны такое поведение воспринимается как ненависть, потому Евангелие и изображает это такими вот необыкновенными словами. "Не мните, яко приидох воврещи мир на землю; не приидох бо воврещи мир, но меч. Приидох бо разлучити человека на отца своего, и дщерь на матерь свою, и невестку на свекровь свою. И врази человеку домашнии его" (Мф.10:35-36). Что это значит? Мы часто думаем, что, исполняя заповеди, следуя Евангелию, мы обретем счастье во всех отношениях, что мы обретем не только внутренний мир, но также и мир, спокойствие в отношениях с другими людьми. Но Господь говорит: вы ошибаетесь, этого не будет, мира между людьми быть не может, поскольку, следуя за Мной, вы становитесь врагами людям - не потому, что вы желаете им зла, а потому, что они сами не могут вас понять и поневоле делаются вашими противниками; думая, что они делают вам добро, приносят вам вред. И до такой степени глубока эта вражда между людьми, принадлежащими миру (этому миру, земному), и людьми, стремящимися к Небу, что дело доходит даже до разделения семьи. Там, где господствует, казалось бы, естественная любовь, возникает вражда. "Приидох бо разлучити человека на отца своего, и дщерь на матерь свою, и невестку на свекровь свою. И врази человеку домашнии его". Наши родные становятся нам врагами потому, что они препятствуют нашему спасению, потому, что, желая нам добра, желая, чтобы мы достигли какого-то земного преуспеяния и благополучия, они тем самым препятствуют нам исполнять заповеди Божии. И далее Господь говорит: "Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин" (ст.37). То есть любовь к родителям - к отцу, матери - не запрещена, но она не должна быть больше любви к Богу. Когда любовь к родителям не препятствует тому, чтобы любить Бога, тогда пусть она существует. Когда же она начинает мешать, тогда мы должны вспомнить о том, что Бога нужно любить больше, и эту естественную любовь превратить как бы в ненависть. Еще раз говорю, ненависть не в смысле внутреннего чувства, а ненависть в смысле поведения, которое со стороны воспринимается так, будто мы ненавидим своих родственников. На самом же деле в нас действует истинная христианская любовь. "Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин, и иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин" (Мф.10:37,38). И вот, если мы все-таки любим своих родных больше Господа (а об этом нужно судить не по словам, не по теоретической установке - все мы понимаем, что Бога нужно любить больше всего, - а по тому, как мы себя ведем, какие естественные ощущения действуют в нашем сердце: сильнее ли в нас привязанность к родным, чем любовь к Богу, или наоборот), и вот, если мы, еще раз говорю, не теоретически, а на деле предпочитаем любовь к своим родственникам служению Богу, тогда к нам относятся и следующие слова Господа: "Обретый душу свою погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю" (Мф.10:39). Почему так сказано? Потому что эта любовь, эта привязанность к родственникам фактически есть любовь к своей собственной душе: ведь мы любим их не потому, что они какие-то особенные, достойные люди, а потому, что это - наши родственники. Нас окружают люди ничем не худшие и не лучшие, чем наши родственники, - точно такие же, не менее наших родственников достойные любви и помощи. Но мы от пристрастия направляем свою жалость, сострадание именно к родственникам, пренебрегая всеми остальными людьми, как бы выделяем их из всего сонма людей нас окружающих или вообще всего человечества, хотя на самом деле они ничуть не лучше - обыкновенные люди. То есть мы любим их, потому что любим себя. Мы в них, так сказать, любим себя. Мы, не желая их терять, не хотим погубить свою душу, то есть все земные пристрастия, все земное, что есть в нашей душе. Но ведь, если мы не возненавидим свою душу в мире сем, как сказано в Евангелии от Иоанна (см. Ин.12:25), то мы погубим ее. А возненавидеть свою душу в мире сем - значит возненавидеть все земные связи ради небесного.

Господь Иисус Христос заповедал нам между собой и нашими родными положить вражду, заповедал не только от земных наших родственников отречься, но даже и в духовном отношении не считать кого-либо на земле достойным этого наименования в собственном смысле слова. Мы не запрещаем, конечно, называть своих родителей "родителями", отца "отцом" или мать "матерью", не запрещаем называть и духовного отца или духовную мать соответствующими именами. Но называем их так не в собственном смысле слова, а как бы по образу: наш кровный или наш духовный отец являются лишь образом Отца Небесного, а собственно Отцом нашим является Единый Отец наш Небесный, то есть Бог. "Вы же не нарицайтеся учители, един бо есть ваш Учитель, Христос, вси же вы братия есте. И отца не зовите себе на земли, един бо есть Отец ваш, иже на Небесех" (Мф.23:8-9). Не называйте себе отцом ни того, от которого вы произошли по плоти, ни того, от которого вы родились духовно, по той причине, что настоящий Отец - один, это Бог, Который является Отцом, Творцом всего существующего, дает и бытие, и "благобытие", то есть будущую жизнь, духовную жизнь, всякому человеку. "Ниже нарицайтеся наставницы, един бо есть Наставник ваш, Христос. Болий же в вас да будет вам слуга. Иже бо вознесется, смирится, и смиряяйся вознесется" (ст.10-12). Нельзя эти слова понимать так, как понимают сектанты, которые упрекают нас, православных, в том, что мы называем священников отцами: "отец Николай", "отец Авраам" и так далее. Но надо понимать данное изречение Спасителя духовно, то есть знать, что Небесный Отец является родоначальником, как бы образом всякого отцовства на земле, как говорит об этом святитель Василий Великий. Мы знаем, что слово "Отец" употреблял по отношению к Богу Господь наш Иисус Христос, именуя Его нашим Отцом. И единственная молитва, которую Он нам оставил, являющаяся образцом всех молитв, - это всем известная, чрезвычайно часто повторяемая молитва, начинающаяся словами "Отче наш". В этой молитве мы обращаемся к Богу, называя Его Отцом, не своим даже, а Отцом нашим, и тем самым не только сами усыновляемся Богу, но и всех людей называем своими братьями. По крайней мере всех верных, то есть всех православных христиан. Отче наш, иже еси на небесех... То есть наш Отец - на небесах, на земле у нас нет ни духовного, ни плотского истинного отца. Конечно, до времени мы должны повиноваться: в детстве - плотским родителям, если, разумеется, они учат нас нравственным истинам, впоследствии - духовным нашим руководителям, - но они являются как бы только изображением единого истинного Отца, несут на себе лишь отблеск этого Божественного Отцовства. Они являются нашими отцами лишь постольку, поскольку приводят нас к Отцу Небесному. Но если они препятствуют этому, сознательно или бессознательно, как это часто бывает с плотскими родителями, а иногда, к сожалению, и с духовными, то мы им повиноваться не должны, они перестают для нас быть родителями. Поскольку мы стремимся к единому Богу Отцу, Который на небесах, не на земле, а на небесах, то мы и отказываемся от всего земного: от родителей, от родственников, от дома. Теоретически, отвлеченно, кажется, очень легко отказаться от жилища, но на самом деле, если человек не имеет дома, то значит он фактически лишился всего, даже, может быть, и родины. Потому что родина для каждого конкретного человека - это его дом, жилище - в том или ином месте, в городе или деревне. А истинный христианин должен быть готовым отречься ради Бога от всего. Само слово "родина" имеет общий корень со словом "родители", а другое название - "отечество" - происходит от слова "отец". То есть от всего земного, будь то родственники, отечество и даже духовный отец, если он вдруг станет препятствием к достижению Отца Небесного, - от всего этого мы должны быть готовыми отказаться ради того, чтобы стать истинными чадами Божиими, ради того, чтобы по-настоящему, а не номинально, в действительности, а не на словах только называть Бога своим Отцом.

В заключение хочу привести два примера отношения Господа нашего Иисуса Христа к Своей Матери. Эти примеры как бы уравновешивают друг друга и объясняют, каково должно быть отношение к нашим близким. Еще же Ему глаголющу к народам, се Мати Его и братия Его стояху вне, ищуще глаголати Ему. Рече же некий Ему: "Се Мати Твоя и братия Твоя вне стоят, хотяще глаголати Тебе". Он же отвечав, рече ко глаголющему Ему: "Кто есть мати Моя, и кто суть братия Моя?" И, простер руку Свою на ученики Своя, рече: "Се мати Моя, и братия Моя. Иже бо аще сотворит волю Отца Моего, иже есть на небесех, той брат Мой, и сестра и мати Ми есть" (Мф.12:46-50). То есть Господь в данный момент как будто бы отказался от Своей Матери. Отказался потому, что Она, может быть бессознательно, в то время препятствовала Ему совершать дело Его служения - проповедь. И Он Ей не повиновался, а сказал, что только тот является Ему родственником, и братом, и сестрой, и даже матерью, кто исполняет волю Божию, точнее - Иже бо аще сотворит волю Отца Моего (Мф.12:50); то есть тот, кто творит волю Небесного Отца, тот является Ему родственником, и братом, и сестрой, и даже матерью - в том смысле, что в душе такого человека появляется, как бы рождается, Господь Иисус Христос. А братом и сестрой они называются по той причине, что вместе с Ним усыновляются Богу Отцу и становятся сынами и дщерями Божиими по благодати. Но обратите внимание на следующие слова: "Иже бо аще сотворит волю Отца Моего, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть" (Мф.12:50). Да, в тот момент братья Его и Мать Его не творили волю Божию. В тот момент Божия Матерь, может быть, просто молча следовавшая за братьями Спасителя, еще тогда не понимавшими, Кто Он Такой, подверглась этому нареканию - Господь как бы проявил совершенную беспристрастность в данном отношении. Но мы знаем, что впоследствии Пресвятая Богородица всегда исполняла волю Божию и была небесным Храмом, Храмом Божиим на земле. И многие люди только от одного созерцания Ее обращались к вере или укреплялись в вере. Она во всем и всегда творила волю Божию. Пресвятая Богородица и даже братья Спасителя были первыми и ревностнейшими служителями Господа, как, например, Иаков, брат Господень, или другие Его братья по Иосифу Обручнику, по названному мнимому отцу Его Иосифу. Они исполнили волю Божию, став Ему братьями уже не столько по крови, не столько по происхождению, сколько по духу. Нельзя сказать, чтобы, например, апостол Петр должен был отречься от апостола Андрея только потому, что он был его родным братом. Или Иаков от Иоанна; но в то же время Иаков и Иоанн оставили отца своего Заведея в лодке с наемниками, когда он чинил сеть, и последовали за Господом, нимало не думая, что для отца будет тяжело и даже унизительно, что родные дети его оставили с какими-то наемными работниками.

А вот другой пример, по видимости противоположный предыдущему, только что прочитанному. Стояху же при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же видев Матерь , и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: "Жено, се, сын Твой". Потом глагола ученику: "Се Мати твоя". И от того часа поят Ю ученик во своя си (Ин.19:25-27). Господь проявляет по отношению к Своей Матери заботу, потому что Она в этом нуждалась, потому что необходимо было, чтобы кто-то Её опекал, охранял Её покой, даже, может быть, и утешал Ее своим присутствием. И Господь назначил для этого Своего любимого ученика - апостола Иоанна Богослова, который и совершал это вплоть до славного Успения Божией Матери, всегда пребывая с Ней и даже не выходя на проповедь. Он начал проповедовать только после того, как Она отошла из этой жизни в Жизнь Вечную. Однако противоречие в этих двух случаях только видимое. На самом деле это не значит, что Господь тогда отказался, а здесь проявляет любовь. Он велел заботиться о Ней, потому что Мать Его была величайшей праведницей и Божьей угодницей (почему, собственно, и стала Матерью Божией), а не потому, что Она являлась Его Матерью в человеческом смысле слова. Поэтому здесь никакого противоречия нет. И служение апостола Иоанна Богослова - это было служение не только и не столько телесное, сколько духовное. Пребывая всегда возле Пресвятой Богородицы, он как бы прислуживал величайшей Праведнице на земле; одновременно он и сам поучался от Нее, не знаю уж, от слов Ее или только от созерцания Ее святой жизни, научался сам угождать Богу. Потому это вручение было со стороны Господа заботой не только о Матери, но и о Своем ученике, любимом ученике - апостоле Иоанне Богослове.

Угождая Богу, мы должны постоянно решать некоторые сложные задачи. Нельзя раз и навсегда принять какое-то решение и никогда к этому больше уже не возвращаться. Господь дал человеку разум, чтобы, по словам апостола Павла, мы все испытывали и доброго держались (1Фес.5:21). И вот, мы должны рассуждать, как правильно угодить Богу в том или в ином случае. Есть такое апостольское правило, оно, правда, касается епископа, но его можно отнести и ко всем православным христианам: епископ имеет право распоряжаться церковным имуществом - ну, конечно, в определенных пределах, в той или иной епархии. Церковное же имущество - особенно в древности это ясно осознавалось - было, как его называли, имуществом бедных, то есть оно должно было направляться на помощь бедным. Епископ и сам имел право пользоваться им в определенных пределах - для своего содержания, и был обязан содержать клириков. Он имел право потратить его и на своих родных, но только в одном случае: если они были бедные и нуждались. Не потому, что они приходились ему родственниками, а потому, что они нуждались в этом так же, как и прочие бедные люди. Родные епископа могли пользоваться церковным имуществом только тогда, когда испытывали в чем-нибудь недостаток, как люди бедные, нуждающиеся в пище, в одежде и прочих самых необходимых вещах. Если же такой нужды не было, то это считалось для епископа уже греховным, так как он уже погрешал против апостольского правила. Вот это отношение может быть для нас, монашествующих, закваской правильного отношения к нашим родственникам. Если они нуждаются в помощи так же, как обыкновенные бедные люди, и есть возможность им помочь - об этом тоже нужно еще подумать, - тогда можно это сделать, но, конечно, по благословению, а не по собственному произволению. Если же такой острой нужды нет, а мы просто хотим, чтобы наши родственники жили лучше, потому что имеем возможность что-то сделать для них, то, конечно, это будет уже грешно. И тут мы должны не сравнивать себя с кем-то, а думать о том, чтобы сохранить чистой собственную совесть.

Приведу один отрицательный пример. Я знаю некий монастырь, где не то что родственникам не разрешают помогать, а наоборот, родственники помогают там своим чадам материально, потому что в монастыре о них не очень-то заботятся. И те, у кого есть такая возможность, живут в монастыре получше, а те, у кого нет, - вынуждены, как говорится, затянуть пояса. Более того, когда кто-нибудь из сестер заболеет, настоятельница говорит: "Сестра N., пусть вас мама домой заберет, полечитесь там, а потом - приедете обратно". И все воспринимают это как норму. А у нас наоборот: папа, мама, бабушка, дедушка, прабабушка, внучки, двоюродные, троюродные братья заболели - монастырь должен всех лечить. И еще сестры должны помогать - так нам кажется. Это, конечно, неправильное мнение. Можно помочь людям, если они нуждаются, если они бедные, - любым людям, родственники они или не родственники, - если действительно есть острая нужда, если, например, человек тяжело болен и некому ему помочь. Но считать такое за правило, а не за исключение, - это, конечно, эгоизм. Именно эгоизм. Это не значит, что мы любим ближних, а значит, что мы эгоисты, потому что мы ради своих родных готовы чуть ли не задушить кого-нибудь, в то время как сестры наши по монастырю бывают нам безразличны. Мы и не заботимся: заболел ли кто, чем он заболел, где он, что с ним такое происходит. А на самом деле наши братья и сестры во Христе должны быть нам гораздо ближе, чем наши кровные родственники. Мы должны ощущать по отношению к ним необыкновенную близость, единство, любовь. И, конечно же, в монастыре это в особенности должно проявляться. Здесь, так сказать, все условия для этого есть. Если, скажем, миряне приходят в церковь лишь в воскресные и праздничные дни, встречаются на несколько часов, потом опять расходятся и им, обремененным суетой, трудно осознать эту связь, эту совокупность всех в едином организме - Теле Христовом, то нам это гораздо проще, потому что здесь - все православные христиане, все живут одним, так сказать, ритмом. Но если мы этого не понимаем, а предпочитаем телесные наши связи, земные связи, духовным, то это говорит о нашей малоблагодатности, говорит о том, что для нас рождение от родителей переживается сильнее и является как бы более реальным, более важным, чем рождение от Бога, от купели Святого Крещения. А вот апостол Иоанн Богослов говорит, что Елицы же прияша Его - то есть Господа Иисуса Христа, - даде им область чадом Божиим быти (то есть в нашей власти или быть чадами Божиими или пренебречь этим великим даром), иже ни от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин.1:12-13). Вот, апостол Иоанн Богослов подчеркивает, насколько наше рождение от Бога выше. Он как бы говорит: ну почему вы так привязаны к этому земному рождению, почему для вас это так важно? Неужели рождение от Бога ниже, чем рождение от крови, от похоти плотской и от похоти мужской? Ведь оно нас до некоторой степени как бы унижает. А рождение от Бога нас возвышает, и очищает, и дает нам возможность быть чадами Божиими, детьми Божиими. А мы - не теоретически, потому что теоретически все согласны, что это так, а в жизни, в действительности, - считаем его чем-то второстепенным. Это видно по нашим поступкам, по нашим мыслям, чувствам. Нужно научиться любить Бога и наших братьев во Христе по-настоящему. А в нас на деле очень живо и сильно действует привязанность к нашим родственникам, мешая нам приобрести великую, всеобъемлющую любовь - и к Богу, и ко всякому человеку. Мы подобны тому законнику, который все знает, но хочет оправдаться. Когда он подошел к Спасителю и спросил: "Какая есть первая, наибольшая, заповедь?" (см: Мф.22:36) - то Спаситель ему ответил: "Закон читаешь? Как говорит Закон?" (См. Лк.10:26.) Тогда законник сказал Ему, что первая, наибольшая, заповедь есть заповедь о любви к Богу, а вторая, подобная ей, - о любви к ближнему. Спаситель говорит: "Ну вот, знаешь это, и исполняй, и будешь жить" (см. Лк.10:28). Тогда законник, желая "выкрутиться", как бы мы сейчас сказали, говорит: "А кто мой ближний?" (Лк.10:29.) Вот и мы так говорим. Все мы знаем, что надо любить Бога, что надо любить ближнего. Но скажи кому-нибудь, что нужно любить ближнего, он спросит: "А кто мой ближний? Папа - да, мой ближний, мама - моя ближняя, сестра - моя ближняя, брат - мой ближний". Вот как мы говорим. Так и законник ответил, имея в виду приблизительно то же самое. Кто его ближний? Родственников он и так любит. Ну, может быть, нужно еще любить своих соплеменников, евреев. Евреи, в общем-то, очень сплоченный народ, всегда друг друга стараются выручить. А у нас на самом деле нет любви даже к своим, русским, людям, православным - полное безразличие друг к другу. В общем, мы оправдываемся точно так же, как он: "Вот этот самарянин, который неправильно верит и вообще неправильно живет, - разве он мой ближний? Я не могу его любить". И мы точно так же являем в себе образ вот этого законника, который все знает, но всегда себя оправдывает лукавым вопросом: "Кто мой ближний?" Если мы хотим приобрести настоящую, истинную любовь к Богу, приобрести христианскую, а не земную любовь к человеку, хотим заменить любовь к нескольким людям любовью ко всем или уж по крайней мере любовью к своим братьям и сестрам во Христе (а это уже много), тогда мы должны отказаться от меньшего ради большего. Никто не может любить ближнего, если он не любит Бога, не может человек любовь к Богу иметь, а любви к ближнему - нет. И наоборот, если мы не любим ближнего, то мы не можем любить и Бога. Потому что чувство, направленное, так сказать, горе, на небеса, - любовь к Богу, и чувство, направленное на человека, - любовь к ближнему - это одно и то же чувство. Направленная к небесам - это любовь к Первообразу, а направленная на землю - это любовь к образу, к изображению. Мы любим Бога, а в человеке (если мы истинные христиане) любим образ Божий, презирая и пренебрегая всеми недостатками человека, этот образ искажающими. То есть тот, кто стремится и приобрести истинную любовь к Богу, и сохранить такую ущербную, частичную любовь, относящуюся только к нашим родственникам, конечно же, совместить этого не может. И об этом Господь ясно сказал: "Кто любит родных своих больше Меня, тот Моим учеником быть не может" (см. Мф.10:37). Об этом нужно помнить. Важны даже не столько наши поступки, сколько наше внутреннее состояние. Мы должны внутри, в сердце своем, иметь правильное отношение ко всему. Бывает, что человек ничего сделать и не может, а только ропщет, только смущается, и уже это его неправильное внутреннее состояние, хотя бы он никак его внешне и не проявлял, является препятствием для исполнения основополагающей заповеди - заповеди о любви. Можно сказать, что вообще есть только одна заповедь - заповедь о любви. И тот, кто имеет любовь, будет любить и Бога, и ближнего, в зависимости от того, в каком он находится положении. Если он общается с Богом, значит будет любить Его, а если общается с ближним, значит будет любить ближнего.

Вопрос. Почему убийство, блуд, отчаяние называют смертными грехами? По богословию мы проходили, что смертный грех - это упорное противление воле Божией, непринятие истины. Человек верующий впал в искушение, согрешил, но покаялся - это смертный грех? Или для кающегося человека смертных грехов нет, потому что ему все прощается?

Ответ. Смертный грех - этот тот грех, который убивает душу человека; он лишает ее благодати, после чего наступает душевная смерть. Вот что значит смертный грех, а не то, что для него нет покаяния. Покаяние возможно после всякого греха, но это не значит, что мы можем грешить, потому что все равно потом покаемся. Это уже будет каким-то цинизмом и злонамеренностью, да и человек, который произвольно так себя ведет, конечно, не сможет покаяться по-настоящему. Смертный грех, совершенный человеком, делает покаяние очень трудным, потому что покаяние - это следствие благодати, а смертный грех лишает человека благодати, опустошает его.

Вопрос. Батюшка, а еще говорят, что учение о смертных грехах - католическое, что хотя у святителя Игнатия все это сказано, но он якобы тоже перенял это с Запада, а раньше учения о смертных грехах в Православии не было.

Ответ. Не могу точно сказать. Есть книга архиепископа Серафима (Соболева), где он разбирает сочинение покойного Патриарха Сергия (Страгородского) (тот его написал, будучи еще митрополитом или епископом) "Православное учение о спасении", в котором как раз и вводится новое учение. Мне кажется, Патриарх Сергий уж слишком далеко зашел, критикуя вкравшийся (с его точки зрения) в православное богословие такой "юридический" подход. И архиепископ Серафим (Соболев) доказывает, что такое учение в Православной Церкви все-таки место имеет, оно отнюдь не католическое. И доказывая свою правоту, он обильно цитирует святых отцов. Называется эта книга "Ошибки русской богословской мысли". В ней архиеп. Серафим критикует также и отклонения митрополита Антония (Храповицкого), первоиерарха и основателя Русской Зарубежной Церкви, протоиерея Михаила (Светлова), еще какого-то писателя. Кроме того, у него есть книга, направленная против софианства протоиерея Сергия (Булгакова). Архиепископ Серафим (Соболев) является строго православным богословом, не уклоняющимся ни вправо, ни влево, на него можно ориентироваться. А вот митрополит Антоний (Храповицкий) и его ученики (а Патриарх Сергий был его учеником в богословском отношении) под предлогом борьбы с этим юридическим подходом, как будто бы вкравшимся к нам из католического богословия, стали истолковывать учение о спасении слишком произвольно и свободно. Они не хотели употреблять слово "искупление", а пытались объяснить понятие искупления как-то иначе.

Вопрос. Я хотел спросить о родительском благословении и родительском проклятии. В каких случаях они действуют, а в каких случаях человек от них уже не зависит - в смысле духовной жизни прежде всего? Бывает, говорят на исповеди: вот, мол, меня мать прокляла, официально, торжественно, за то, что я ее обидел, оскорбил, за то, что не выполнил, нарушил какое-то ее повеление.

Ответ. Как-то отец Андрей благословил меня поехать на один приход в глухую украинскую деревню. Вроде бы там должны были меня рукоположить, но прежде мне предстояло стать псаломщиком. Там был один батюшка, и он все время меня проклинал, через каждые пять минут, на украинском языке: "А щоб ты провалывся, щоб сказывся, а щоб тоби и тэ, и тэ...". Он так постоянно меня ругал. А столовались мы с ним вместе. Однажды сидим, едим. Я спрашиваю: "Можно чеснок взять?" А он говорит: "Я - чесник, и вин - чесник, як та макфа", макфа - это значит обезьяна. В общем, он меня упрекал везде, ругал меня без конца. Примерно месяц я там пробыл, приехал домой, как говорит Н., "скромный, скромный", даже и маме боялся полслова сказать, а потом постепенно стал отходить. Я не знаю, действовали ли его проклятия, "проклены" по-украински, или не действовали. Думаю, что нет, это у него была такая манера речи. Он так беззлобно говорил: "А щоб ты сказывся, щоб тоби...". И хотя не стеснялся в выражениях, но нецензурного ничего не высказывал. Вот такой был случай. Поэтому я не знаю, действует проклятие или нет, но думаю, что если, например, несдержанная женщина из-за какой-то житейской неприятности проявила неадекватную реакцию - прокляла своего ребенка, то на человеке верующем это не должно сказываться. Проклятие может быть действительным тогда, когда оно выражает материнское осуждение греха. А если проклинают из-за того, что человек решил служить Богу, из-за того, что он пошел в монастырь, то над этим нужно посмеяться - вот и все. Пренебречь полностью. Сейчас у нас в монастыре, конечно, подавляющее большинство тех, у кого родители верующие, но у некоторых мать и отец бывают и неверующими или маловерующими, неужели такие люди должны обращать внимание на то, что скажут их родители? Да пусть что хотят говорят. Подобное проклятие ничего не значит. Есть такое изречение в псалмах: Тии прокленут, а Ты благословиши (см. Пс.108:28), а Спаситель говорит: "Благословляйте проклинающих вас" (Мф.5:44), поэтому мы не должны бояться проклятия, а должны, наоборот, отвечать на зло добром. Если нас люди проклинают несправедливо, значит, нам от этого ничего не будет, иначе бы Спаситель не сказал: "Благословляйте проклинающих вас", а сказал бы: "Пойдите, просите у них прощения, пока они не простят вас, пока они не снимут с вас проклятия".

Вопрос. Батюшка, что значит учение Толстого о непротивлении злу насилием? Получается, он согласен в этом с Православием?

Ответ. Нет, он не согласен. Он слишком буквально истолковывал Евангелие. При этом он отрицал самое важное - он отрицал Божество Спасителя и хулил Его. А то, что ему нравилось, он принимал: вот, мол, надо отвечать на зло только добром. Но жизнь устроена так, что людей добрых нужно еще и защищать, иногда силой. Он же Евангелие как рассортировал? Он отделял в нем то, что, по его мнению, сказали апостолы, от того, что сказал Сам Господь. И создал как бы свое представление о Евангелии. Апостол Павел говорит, что князья недаром меч носят, но для того, чтобы обуздывать безумных людей невежества (см. Рим.13:4). Так? Значит насилие необходимо, иначе злые люди просто совершали бы беззаконие и в мире воцарился бы хаос. Порядок - это то, что необходимо. В этом смысле апостолы проявляли здравый смысл, признавали государственную власть, государственный институт и прочее.

Вопрос. Батюшка, скажите, в каких-то случаях проклятие все же имеет духовное действие? Ведь где-то в Писании есть такие слова, что клятва матери разрушает домы.

Ответ. Наверное, тогда, когда мать проклинает детей верующих, но нарушающих Закон Божий. Приведу такой пример. Один еврей, обратившийся в Православие, был заслуженным протоиереем, очень хорошим священником. Он являлся православным миссионером и был знаком с отцом Чернышевского - знаменитого тогда писателя, революционера, - общался с ним, а потом как-то должен был ехать в Петербург. И тогда отец Чернышевского ему говорит: "Когда поедете к моему сыну, скажите ему, что если он не вернется домой, то не будет ему моего родительского благословения". Этот человек исполнил просимое: пришел к Чернышевскому, сказал, а тот в ответ: "А что мне проку с его благословения?" По-моему, речь шла даже не о благословении, а чуть ли не о проклятии: видимо, сын уже стал заниматься своей революционной деятельностью, а отец это осуждал. Тогда священник стал ему цитировать из Талмуда, что нужно делать с непокорными детьми: сокрушать их зубы, что-то, в общем, такое... А Чернышевский ему и говорит: "Хорошенький же ваш Талмуд". И тем их разговор кончился. Не знаю, что можно сказать: подействовало на него родительское проклятие или нет. Но думаю, подействовало, потому что судьба у него была незавидная.

Вопрос. Насколько можно углубляться во внутреннюю молитву, присутствуя на службе или на правиле? Старица советует держаться середины с некоторым доминированием Иисусовой молитвы. Есть желание особенно углубиться в себя, так как у меня часто во время молитвы бывает сильная брань.

Ответ. Я думаю, что надо делать, как сказали: "Держаться середины с некоторым доминированием". Потому что если уж так углубиться, чтобы совсем ничего не слышать, тогда зачем и на службе присутствовать? К тому же я думаю, что ничего из этого и не получится, это все иллюзия. Нужно и службу слушать - внимать службе, и читать Иисусову молитву.

Вопрос. Если все уйдут в монастырь, то кто будет продолжать человеческий род?

Ответ. Вымрет, и все. И пусть вымирает. Розанов, был такой знаменитый писатель (он писал на церковные темы), спорил на этот счет с Владимиром Сергеевичем Соловьевым, взгляды которого, хотя он и гениальный был человек, к сожалению, уклонялись от Православия. Но в данном случае он высказал здравую точку зрения. И вот Розанов задал ему такой же вопрос: "А что, если все уйдут в монастырь, то как же будет продолжаться род человеческий?" А Владимир Сергеевич Соловьев ему отвечает: "Господин Розанов, не волнуйтесь, всегда найдутся желающие продолжить род человеческий". И на самом деле мы видим, что желающих продолжать человеческий род неизмеримо больше, чем тех, которые желают идти в монашество. Поэтому "Если все уйдут в монастырь" - это все просто детский лепет. Сколько, допустим у нас в России, православных христиан, по-настоящему верующих? Пять процентов от населения. Все население - сто пятьдесят миллионов, пять процентов - это восемь миллионов. Представь себе, что все восемь миллионов вдруг раз - и ушли в монастырь. Такое вообще бывало в истории человечества? Нет. Даже в самые цветущие времена монашества иноки составляли ничтожный процент. А если говорить не обо всем человеческом роде, а о всех христианах, то разве христианский род появляется исключительно только таким простым способом, как рождение от брака? Как апостолы основали Церковь? Женились и много детей имели, что ли? Они проповедовали, они рождали духовно. И вот как раз они-то и были гораздо более плодоносны. Сравни папу с мамой, у которых может быть и десять детей, и апостолов-проповедников, которые обращали к вере десятки, сотни тысяч людей. Апостол Петр, например, как повествуется в Деяниях апостольских, в одно мгновение обратил к вере пять тысяч человек. Так что род христианский не вымер бы, если бы и действительно все ушли в монастырь, ведь если бы из этих девяти миллионов хотя бы тысяча человек стали такими, как апостолы, то к этим девяти миллионам прибавилось бы еще несколько раз по девять миллионов. Если бы такое было возможно!

Вопрос. Отречения в жизни монаха будут постоянно или есть граница, после которой они уже не требуются?

Ответ. Святые отцы говорят о нескольких видах отречения, что есть несколько его степеней. Я сейчас не готов об этом говорить подробно, это особая тема. Но вообще святые отцы говорят, что есть три степени отречения: сначала отрекаются от мира, потом от страстей, а потом уже и от всего земного. В общем, человек постоянно должен, так сказать, отрекаться от меньшего и стремиться к отречению от большего. Если он успокоится, удовлетворится чем-то меньшим, значит, он не будет развиваться, не будет идти вперед. Апостол Павел пишет: Я забываю заднее и простираюсь вперед. В этом смысле можно говорить, что отречения должны, так сказать, время от времени повторяться.

Вопрос. Как совместить любовь к ближнему со странничеством ради любви к Богу?

Ответ. Странничество предполагает как раз то, что человек не имеет пристрастия, а имеет именно беспристрастную любовь, то есть всякого человека любит, но ни к кому не привязан и готов в любой момент переменить обстоятельства своей жизни, если это станет необходимо ради служения Богу. Но я думаю, что для нас, немощных, это все-таки очень высокая степень, потому что если сейчас мы рассуждаем о том, как правильно относиться к своим родственникам, то странничество предполагает уже совершенно чистое, правильное отношение вообще ко всему - беспристрастие. Я думаю, что любви к ближнему это не противоречит. Если мы возьмем в пример святых апостолов, как людей совершенных, как совершенных христиан, то увидим, что они готовы были ради Господа претерпеть любые скорби и самым необыкновенным и различным образом меняли свою жизнь. Апостол Павел, например, говорит, что он терпел всякие скорби - гонения, наготу, голод, - привык быть и в довольстве, и в лишениях, для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1Кор.9:22). И в то же время любовь к ближнему у них проявлялась, действовала в них, в необыкновенной степени, необыкновенно сильно. Противоречия здесь никакого нет. А вот когда мы к некоторым людям привязываемся, чем бы мы эту привязанность ни оправдывали, и ради этого не хотим совершенствоваться, ради этого не хотим исполнять заповеди, - вот тогда это уже неправильная любовь к ближнему, ограниченная любовь - пристрастие. Она вступает в противоречие с учением о странничестве, то есть о беспристрастии. Странничество нужно понимать не в том смысле, что человек обязан странствовать, а в том, что где бы он ни находился, он не должен ценить ничего земного, но должен думать только о духовном, о небесном.

Вопрос. У меня в последнее время непрестанная тревога от мысли: если вдруг что-нибудь случится и монастыря нашего не станет, то что я буду делать? Ведь у меня нет никаких родственников. Очень сильно унываю оттого, что появляется чувство одиночества именно по этой причине. Надо, конечно же, полагаться на Бога. Скажите что-нибудь.

Ответ. Я думаю, что это на самом деле неправильно. Мы не должны так думать - это просто страх. Будет монастырь или монастыря не будет - это, конечно, в воле Божией. Но если мы хоть чему-нибудь здесь научимся, будем стараться хоть что-то здесь приобрести, то это станет закваской, которая позволит нам жить духовной жизнью везде. Мы никогда этого не забудем, это явится залогом нашего спасения, нашим "стержнем". Вот, например, Глинская Пустынь, которая возобновила свою деятельность где-то в середине войны (в особенности туда стали приходить после войны), а в 1961 году уже окончательно закрылась. Некоторые монахи там пробыли лет по десять или даже меньше, но обычаи, духовные традиции монастыря они усвоили на всю жизнь. И где бы они потом ни были - везде все Глинских монахов выделяли. Отец Андрей, вспоминая Глинскую пустынь и те монастыри, где он жил потом, всегда называл последние "колхозами". Может быть, кому-то нравится коллективное хозяйство - все общее, все так здорово, но для него колхоз был не символом чего-то хорошего, а таким местом, где работают много, а толку мало.

Поэтому если даже нам придется и уйти из обители (поневоле, конечно), мы должны будем помнить те уроки, которые здесь получили. Все может быть. Мы же не знаем, что будет: вдруг какие-то гонения начнутся - разгонят всех и все позакрывают опять. Но я думаю, что этого не будет, что времена тяжких гонений прошли. Гонения могут быть на отдельную личность. Допустим, воздвигнут гонения на с. И. за то, что она будет упражняться в умном делании, достигнет высокого преуспеяния и бесстрастия. И на нее станут нападать люди, не понимающие этого высокого устроения, того, что она, допустим, юродствует ради Христа. Такое гонение по причине духовного преуспеяния, конечно, может быть воздвигнуто, а гонение вообще на Церковь, я думаю, уже не возобновится. Хотя люди сейчас так перепуганы, что никому уже не верят и чуть ли не каждый день ждут, что их вот сейчас начнут гнать, а некоторые без этого просто и жить не могут. Конечно, они ни к каким гонениям не готовы, но жить в состоянии такого стресса - это для них все равно что воду пить, они чувствуют себя как рыба в воде. Им постоянно нужно и самим ходить перепуганными, и всех пугать: "Скоро конец Света, если не завтра, так послезавтра; а там уже родился антихрист, если не там, так здесь; вчера, нет, сегодня, или год назад". И вот они все ходят и "бредят": один конец Света прошел - они новый назначают. Вроде бы и православные, а по духу - сектанты. Они все время что-то ждут. Но если на самом деле будут гонения, они все разбегутся по кустам, не так просто все это выдержать, как нам кажется. Вот мы читаем про мучеников и восхищаемся: "Вот какие мученики были!" А ведь гораздо больше, чем мучеников, было отрекшихся. Взять наше время, недавние десятилетия. Н.В., занимающаяся сейчас исследованиями архивов и разбором дел, которые имеются в НКВД, говорит, что очень немногие вели себя достойно. Под угрозами, из-за побоев, пыток люди отрекались от Христа; если и не от Христа, то друг от друга, предавали друг друга, порой даже люди знаменитые. А самые скромные неожиданно оказывались очень стойкими. Допустим, отец Игнатий (Кевролетин) [1]. Он был обыкновенный иеромонах, ничем не выделялся, но повел себя очень твердо. Некоторые сестры нашего монастыря тоже в те годы вели себя стойко. А вот те, кто занимали какие-то должности, как правило, оказывались малодушными. Интересно, что очень твердо вели себя чада матушки Магдалины (их было человек десять): они жили сначала у нее на Елизавете, а потом, когда она умерла, перешли к другой, кажется, Антонине. То есть имеет значение, что люди вели духовную жизнь. Именно те, которые жили духовной жизнью, проявили твердость. А те, которые вычисляют антихриста... Они всех обличают, но никакой духовной жизни не ведут. Естественно, можно предположить, что, когда придут испытания, большая часть из них проявит малодушие.

Вопрос. Часто переживаю за своих родственников. Когда они испытывают какие-то скорби, хочется им помочь. Кажется, жестоко с моей стороны оставаться безучастной.

Ответ. В миру есть очень много разных людей, которые нуждаются в человеческой помощи, - не только наших родственников, но и людей совершенно незнакомых, которые ничем не хуже. А то, что нам хочется помочь именно нашим родным, говорит о том, что у нас есть привязанность, пристрастие к этим людям, и не потому, что они особенно достойны помощи или действительно нуждаются в ней, как и все остальные терпящие скорби или беды, а потому, что мы по-человечески их любим. То есть, желая оказать им помощь, мы тем самым удовлетворяем собственное самолюбие - это во-первых. Во-вторых, если мы начнем думать о тех людях (пусть даже и не о своих родственниках), которые нуждаются в нашей помощи, то мы будем вынуждены, оставив монашеский подвиг, пойти в мир и стать, допустим, сестрами милосердия или еще кем-то. Но тогда получается, что любовь к ближнему, проявляющаяся в таком простом, даже примитивном виде, для нас выше, чем любовь к Богу. И это неправильное, примитивное понимание любви к ближнему в сущности перечеркивает смысл монашеского подвига. Так можно упрекнуть любого подвижника: вместо того, чтобы достигать каких-то там великих высот святости и, так сказать, эгоистически спасать свою душу, вместо того, чтобы молиться (как делал, например, Арсений Великий, который во время стояния на молитве весь становился как бы огненным - настолько он был пронизан действием Божественной благодати) - вместо всего этого лучше бы он помогал каким-нибудь больным, прокаженным и так далее. Но вот святой Арсений не только никаким больным не помогал, но даже когда к нему просто приходили монахи, он едва-едва открывал уста, а чаще всего, хотя у него и просили наставлений, вообще ничего не говорил, отчего они уходили со скорбью. Ему было сказано Богом: "Бегай людей и спасешься". Что же, получается, что пример уединения преподобного Арсения - неправильный? Кому же тогда нам следовать? Если мы избрали уединенный образ жизни, считая его более удобным для своего спасения, значит, не должны уже сворачивать с этого пути. А иначе начнем видеть в монастырской жизни какие-то недостатки: якобы мы здесь не можем помогать ближним. Выйдем из монастыря, станем помогать ближним, но это тоже нам покажется тяжелым. Ведь больной может кряхтеть, роптать, ругать нас - так часто бывает. Мы скажем: "И это тяжело", и в конечном счете просто придем к такому образу жизни, который для нас будет легким. Вот и все. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Монашество существует очень давно. Если брать не ту точку зрения, согласно которой уже сами апостолы были монахами, а точку зрения церковных историков, более или менее рационалистически оценивающих события и факты, то получится, что монашество существует с IV столетия, то есть уже 1600 или 1700 лет. 1700 лет существует в Православии монашество, значит, оно является целым институтом и таким образом жизни, который Церковь одобряет и рекомендует своим чадам, желающим его избрать. В течение тысячи семисот лет все - и Антоний Великий, и Сергий Радонежский, и Антоний и Феодосий Печерские, и Серафим Саровский и прочие - уединялись, подвизались, спасались. И тут вдруг у нас такое сомнение: а может быть, это неправильно, а может быть, лучше все-таки ближним помогать? Такого сомнения быть не должно.

Вопрос. Когда я молюсь, призывая имя Господа, то одновременно из сердца исходит целый "фонтан" страстей и злых помышлений - помыслов лжи, злопамятности, - и я начинаю злиться. Объясните, пожалуйста, что же происходит, может быть, это бес так уводит от молитвы?

Ответ. Здесь нет никакого противоречия: да, конечно, бес может уводить от молитвы, и помышления и страсти действительно выходят из сердца, но пребывают они лишь на его поверхности, тогда как в глубине сердца живет Господь, Который соединился с нами через таинство святого Крещения. И если у неверующего, некрещеного, страсти находятся именно внутри его сердца, потому что там живет сатана, и этот человек не в силах справиться с собой, то у православного христианина страсти изнутри, из глубины сердца изгнаны - там пребывает Господь, но они приражаются к сердцу снаружи. Поэтому человек, который углубляется в себя и находит там Господа, соединяется с ним естественно, освобождается от страстей, так как проходит через тот слой, где они существуют; и Господь, благодаря такому соединению, начинает действовать все могущественнее, сильнее и сжигает страсти. Конечно, это происходит не сразу, и только с нашим участием, с некоторым нашим усилием, когда мы противимся страстям, так как сами собой они не уничтожатся.

Вопрос. У меня при молитве часто делается в сердечном месте горячо - я устремляюсь умом в этот жар, молюсь и как бы "проваливаюсь" умом, иногда еще бывает в сердце жар без молитвы; возникает сомнение, не увлекаюсь ли я внутренними ощущениями, так как покаяние при этом имею слабое (хотя оно слабое и когда молюсь в уме). Может быть, нужно отбросить эти помыслы и молиться как молюсь, ждать, когда Господь даст покаяние?

Ответ. Очень хорошо об этом состоянии написано у святителя Игнатия (Брянчанинова) в статье "Слово о молитве Иисусовой" и у старца Василия Поляномерульского в его "Предисловиях". Жар бывает разный, то есть может быть вызван различными причинами: иногда он возникает от более сильного движения крови, или от того, что мы стремимся сосредоточиться в сердце, или от прелести; возможно и от неправильной молитвы какое-либо вредное разгорячение, иногда даже соединяющееся со сладострастием; но, конечно, и действие благодати может вызвать жар. Существует несколько духовных признаков этого - прежде всего, жар не должен быть сам по себе, но только в сопровождении всевозможных духовных ощущений - тишины, мира, покаяния, сокрушения, которые могут быть и взаимоисключающими: например, иногда пребываешь в сильнейшем покаянии, сокрушении сердца, а иногда - в необыкновенном мире. В духовной жизни есть великое многообразие ощущений и переживаний, нельзя все сводить к одному покаянию - это уместно, только если мы говорим о покаянии в широком смысле слова - как борьбе с грехом. Если же вести речь о покаянии в более узком смысле, как о некотором настроении, то одним покаянием, конечно, все многообразие духовной жизни не исчерпывается, поэтому в какой-то момент на сердце могут быть мир и тишина, но собственно покаяния нет, в другой раз чувствуешь сильнейшее покаяние, а все другие чувства отходят на второй план или почти исчезают; бывает же и так: благодать действует, а покаяние в той степени, в какой его хочется иметь, еще не приобретено. Таким образом, покаяние покаянию рознь, оно есть начало, середина и конец духовной жизни: и тот, кто только пришел в церковь и не знает, как молиться, а лишь кается да вздыхает, имеет покаяние, и тот, кто следит за своими грехами и часто исповедуется, тоже имеет покаяние. Такие подвижники, как Арсений Великий, которые "таяли" от слез, также имели покаяние, но совсем другое. Через покаяние можно достигнуть и бесстрастия; как выразился один подвижник, если бы слезами можно было омыть тело человека, то оно стало бы нетленным. Поэтому какое покаяние есть, такое и есть, но нужно искать внимания. Если ты уверена, что жар, тепло, которое действует в сердце, правильное, соответствует тому, что пишут святые отцы (у них эти ощущения особенно точно описаны), и, конечно, если старица находит его непрелестным, тогда не нужно думать, мало ли твое покаяние, но всегда заставлять себя внимательно молиться, внимать молитве изо всех сил, всячески понуждать себя к сосредоточению - и что уж Господь даст, то и будет.

Вопрос. Хорошо ли, живя в монастыре, читать много духовной литературы, есть ли какая-то норма?

Ответ. Определенной нормы в смысле количества нет, а объем прочитанной литературы зависит от свободного времени и от того, кто как читает. Но святые отцы говорят, что чтение книг в большом количестве расстраивает ум. И в любом случае нельзя читать в ущерб молитве - вот это норма, установка. Однако хорошо много читать с целью постоянного насыщения святоотеческими изречениями, чтобы всегда содержать их в памяти, исполнять, проверять себя по ним, а также возбуждать ими в себе ревность, - то есть польза от чтения святоотеческих книг многообразна. Конечно, нам, монашествующим, прилично читать преимущественно аскетическую литературу, но не только: некоторым неплохо было бы освоить и исторические или догматические труды, например отдельные творения Иоанна Дамаскина. Таким образом, аскетическую литературу мы должны читать всегда, остальное - в меньших количествах, потому что в первую очередь нам нужны те книги, которые учат нас жить по-христиански, но с другой стороны, когда человек прекрасно знает, как бороться со страстями, не ведая, что такое Пресвятая Троица, это выглядит нелепо, и чтобы самостоятельно не изобретать и не доказывать догматы, необходимо изучать их по творениям святых отцов. Вообще, самостоятельно размышлять о богооткровенных истинах опасно, их нужно усваивать из книг; а то у некоторых православных считается, что если человек пришел в церковь, то ему уже и знать ничего не надо и думать даже нельзя. Например, почему такая глупость, как ИНН, наделала столько шуму? От нашего невежества, дикого, дремучего, страшного, потому что люди совершенно не хотят мыслить и что-либо понимать; всякий злоумышленник может сказать все что угодно, и начинается "брожение спящих умов". Почему цену в цифрах можно написать, а штрихкодом пользоваться нельзя? По какой причине тогда мы вообще пользуемся арабскими цифрами, а не нашими славянскими, ведь мы не магометане?.. Просто у нас никто ничего не знает, и поэтому все быстро приходят в страшное смущение. А между прочим люди, начитанные в святых отцах, относятся к этой проблеме со смехом.

Вопрос. Как правильно вести себя с сестрами, особенно во время послушания? У меня получается так: с кем я общаюсь очень близко, отношения складываются плохие, а с малознакомыми сестрами все происходит по-другому. Можно ли иметь такой помысел, как будто ты никого не знаешь?

Ответ. Если мы хорошо относимся лишь к тем людям, которых не знаем, то о нас можно сделать вывод, что только мы с человеком познакомимся немного поближе, как сразу же "садимся ему на голову". Может быть, в определенном смысле "держать дистанцию", не входить в близкие отношения иногда и нужно, чтобы у нас не появился соблазн вести себя дерзко, свободно (что называется свободным обращением), об этом говорят святые отцы, советуя ни с кем особо не сближаться, но их совет об ограничении общения не относится к случаю, когда у тебя от сближения с сестрами возникают, допустим, злопамятность, раздражение, гнев - это уже действие страсти, требующее упорной борьбы.

Вопрос. Я очень доверяю себе. В последнее время часто замечаю в ближних действие страстей, объясняю мотивы поступков этих людей и - верю себе. Как мне быть с этими помыслами?

Ответ. Конечно, такие помыслы нужно отвергать и стараться не вникать в них. Правильные или неправильные у нас наблюдения, ничего этого знать не надо. Мы, наоборот, должны всех видеть святыми, чистыми, действующими по самым благородным мотивам. И не надо кого-то подозревать или видеть в человеке что-либо такое, чего в нем, может быть, вовсе и нет, потому что своей подозрительностью мы будем себя только бесконечно изматывать и изнурять и ни к каким серьезным результатам никогда не придем.

Вопрос. Имеют ли какую-то связь три образа внимания и молитвы, описанные Симеоном Новым Богословом? Быть может, через третий образ мы сможем обрести созерцание - не то, о котором говорится в первом образе, но высшее молитвенное состояние?

Ответ. Третий образ внимания и молитвы - это то, чем мы все занимаемся, и неважно, что Симеон Новый Богослов предлагает немного другой способ, потому что когда мы пытаемся сосредоточиться в сердце, то пользуемся образом внимания, о котором он как раз и говорит, - чтобы сначала взирать к пупку, а потом поднимать внимание к сердцу. Правда, мы сразу же взираем на сердце, но это несущественное отличие, всего лишь некоторая поправка, упрощение, и поэтому мы также должны стремиться к тому, чтобы приобрести молитвенное состояние. И нельзя сказать, что мы не приобретем его, не имея еще совершенного послушания, нет, но с одной стороны, мы должны понуждать себя ко всем добродетелям, особенно к послушанию, заповедь о котором является общей, объемлющей все частные заповеди, с другой - понуждать себя к молитве, приобретая оружие для борьбы со страстями, в частности с непослушанием. Без молитвы мы не сможем преодолеть страсти, потому что если мы хотим сначала победить страсти, а потом уже начать молиться, то мы проявляем самонадеянность, - как можно одолеть дьявола без Божией помощи?

Вопрос. Как научиться не замечать недостатков сестры?

Ответ. Почему мы прощаем родителей со всеми их грехами и немощами, а сестер судим строго? Потому что у нас нет к ним настоящей любви: родителей мы любим и снисходим к ним во всем, а к кому мы равнодушны, к тем относимся придирчиво. Когда мы имеем настоящую любовь, мы все человеку прощаем, а когда нет - видим только его недостатки.

Вопрос. Исаак пристрастно относился к своему старшему сыну Исаву, тем не менее Ревекка применила хитрость, чтобы отцовское благословение получил Иаков, и оно оказалось действительно истинным. Значит, благословение, преподаваемое первородному, имеет немаловажное значение, по крайней мере в духовном родстве?

Ответ. Это преимущество неприменимо к нашему времени. В древности согласно кровному родству передавалось духовное Предание. Авраам, Исаак и Иаков были родоначальниками еврейского народа и Ветхозаветной Церкви, где только и сохранялось тогда истинное благочестие, и поэтому благословение, переданное сыну, было благословением на возникновение от него истинной Церкви; ведь и Исав был потомком Исаака и должен был знать то же самое, что Иаков, однако же израильтяне - потомки Иакова-Израиля сохранили древнее Предание, а потомки Исава его исказили, утратили. Однако, и в то время имело значение не только кровное родство, но и верность Преданию, поэтому Иаков, как достойный сохранить истинное учение о Богопочитании, и получил благословение. А что касается хитрости Ревекки, то одной хитростью была исправлена другая хитрость (мы просто не умеем внимательно читать Священное Писание и понимать его): почему Исаак так любил Исава, хотя тот вел себя неправильно? По той причине, что старший сын приносил ему дичь. А что это такое с человеческой точки зрения - привлечь расположение человека с помощью какой-нибудь лести, человекоугодия, - разве не самая настоящая хитрость? Исав вел себя по отношению к Исааку очень умело и человекоугодием смог приобрести его расположение, ничем не заслужив этого своим поведением; получается, что Исав был гораздо хитрее Ревекки. Она же, видя ту несправедливость, также применила хитрость, то есть одну хитрость исправила другой, и показала Исааку, что дичь, которая казалась ему такой вкусной, на самом деле не вкуснее приготовленного ее руками ягненка. Но Ревекка только один раз применила хитрость, к тому же она знала (ей было откровение), что меньший будет выше, то есть Иаков, который родился на несколько мгновений позже Исава, должен быть родоначальником и получить благословение, и исполнила волю Божию. По сути это была не хитрость, а мудрость, ведь речь шла не о благословении на земное благополучие, а, как я уже сказал, о благословении на возникновение от него истинной Церкви. Вспомним судьбу сыновей Исаака: Исав жил на Родине, был богат, имел власть, а Иакову пришлось гораздо тяжелее: он бежал с одним посохом и двадцать лет был фактически в рабстве; правда, потом разбогател и вернулся уже состоятельным человеком, но сколько перед этим он вынес скорбей! Он и назад возвращался в страхе, боясь мести своего брата, опасавшегося, что в результате благословения Иаков унаследует все имущество отца, но Исав, увидев, что этого не случилось, успокоился, потому что его больше ничего не волновало. Таким образом, каждый получил то, что хотел: Исав остался с тем земным, к чему был привязан и что желал иметь, а Иаков, наоборот, лишился всего земного, испытал многие скорби, но зато получил благословение.

Вопрос. У Нила Мироточивого сказано: "Бог прощает грех, но не забывает". Что это значит?

Ответ. Дальше из контекста цитаты становится ясно, что речь идет о том, как сам человек должен относиться к греху: о нем необходимо помнить, чтобы вновь в него не впасть. Эти слова лучше понимать не в мистическом смысле, а более конкретно: как мы сами должны себя вести, чтобы не забыть свои преткновения, падения и не повторить их вновь; раз мы однажды уже уязвились, то во второй раз должны стараться пребыть твердыми. Нужно все время быть внимательными: если мы и много раз уязвлялись, а потом эта борьба прекратилась, то не значит, что мы вновь не подвергнемся какому-либо нападению. Нил Сорский говорит, что воспоминанием греха мы можем себя смирять: допустим, мы сейчас победили, но если предадимся беспечности, то можем опять впасть в этот грех.

Вопрос. Можно ли молиться, например Божией Матери, о даровании усердной молитвы? Мне кажется, когда надеешься только на свои силы, то ничего не получается.

Ответ. Молиться Божией Матери о даровании молитвы, как делали некоторые святые подвижники, например Максим Капсокаливит, это все-таки уже какое-то дерзновение, которое нам не приличествует. Лучше мы будем просто трудиться, но трудиться усердно, а там как Бог даст. Когда же мы делаем что-либо чрезвычайное, то в этом уже есть повод к гордости и опасность прелести, поэтому лучше все делать, как положено, как всегда.

Вопрос. Хорошо ли иметь такое состояние, когда кроме молитвы в монастырской жизни больше ничего не интересует?

Ответ. Конечно, хорошо - что же еще должно интересовать?

Вопрос. Если в наше время такое странничество, как у апостолов, недостижимо, потому что кажется нам слишком тяжелым, тогда каким же оно может быть, к примеру, у нас в монастыре?

Ответ. Для нас это беспристрастие. Дело в том, что когда говорится о странничестве, речь не идет о путешествиях, - берется только образ странника: как странник ни к чему не привязан, так и человеку, живущему в монастыре, ни к чему нельзя иметь пристрастий, он по отношению ко всем должен быть радушен, но в то же время ни к кому не привязан.

Вопрос. Можно ли молиться за некрещеных?

Ответ. Теоретически можно, но делать это опасно. Вообще, молиться за людей, как говорит старец Силуан, - это проливать кровь. Когда мы молимся за какого-либо человека, то волей-неволей берем на себя тяжесть его согрешений (которых, как правило, очень много), но сами мы немощны и под этой тяжестью можем упасть. Трудно понять, почему действует такой духовный закон, но тем не менее это неоспоримый факт. И потому молиться за других людей, в частности за некрещеных, нужно с большой осторожностью.

Вопрос. Может ли иноверец, не знающий о Православии от рождения, наследовать Царствие Небесное?

Ответ. Люди спасаются не собственными заслугами, не собственной добродетельной жизнью, а верой во Христа, и поэтому утверждение, что человек может наследовать Царствие Небесное без веры во Христа и без жертвы Христовой, то есть реального соединения, общения со Спасителем, которое имеет место только в Православной Церкви, было бы отрицанием одного из основных догматов Христианства. Получается, что мы спасаемся сами и что возможно спасение без Христа, - но как спастись вне Его?! Некоторые люди спрашивают, почему Господь не сделал ничего, чтобы спасти всех людей, ведь Он же всемогущий? Но Жертва Христова как раз и есть то самое, что Иисус совершил для спасения всех людей. Если раньше надежду на жизнь вечную имели только иудеи, то отныне, с того времени, как пришел Христос, всякий человек, у которого есть деятельное, свободное произволение ко спасению, может достичь ее через приобщение к жертве Христовой. Это и есть Божие всемогущество и Его всеобилующая любовь, проявившаяся через спасительные страдания Господа Иисуса Христа.

Вопрос. У меня вопрос по поводу молитв об упокоении. В своей книге священник Холодов призывает молиться за Высоцкого, о котором даже неизвестно, был ли он крещеным, и за Талькова, который исполнял рок-музыку, являющуюся демоническим проявлением. Как к этому относиться?

Ответ. Просто такие люди не желают расставаться с достижениями своей культуры, эстетизмом, утонченностью. Они стараются это оправдать - такая попытка наиболее ярко выразилась в творчестве Николая Васильевича Гоголя: в книге "Избранные места из переписки с друзьями" мы видим, что он пытается создать определенную концепцию христианской культуры. На самом же деле христианская культура была и до Гоголя, и сейчас существует в Церкви. Ее создавали на Ближнем Востоке, в Малой Азии, в Греции, в Средиземноморье - это целый синтез культур, но преимущественно проявил себя греческий гений. Создалась великолепная культура, в которой сочетались философия, литература, гимнография, изобразительное искусство, архитектура. Когда мы видим все это в действии, оно вызывает у нас необыкновенное восхищение. Однако потом, когда произошло разделение церквей, отступившие от Православия западные христиане постепенно стали создавать свою собственную культуру, которая вначале была попыткой создания "второй" оригинальной христианской культуры, а потом стала уклоняться от общих традиций (потому что на западе и на Востоке все было общее, в том числе и единая культура): запад стал и в догматическом, и в эстетическом отношениях удаляться от сложившегося единства, и в результате потребовалась новая культура. Но она изначально была обречена на гибель и разложение по той простой причине, что ушла от своих истоков и была безблагодатной. Постепенно из недр этой культуры стали возникать такие явления, как уже откровенное отречение от христианства, стали избираться принципы, противоположные христианским, появилось так называемое Возрождение (возрождение, конечно, не христианской, а языческой культуры, но в другом виде: в языческой культуре было много и доброго, и злого, а Возрождение отвергло все воспринятое христианством и вобрало в себя то, что было им отсечено). Но на самом деле это было даже не возрождение, а зарождение совершенно новой культуры, может быть даже антихристианской, которая долго развивалась и в которой мы сейчас живем. У нас парадоксальным образом совмещается и церковная культура, и современная цивилизованность: возьмем, например, подсвечники - они сделаны в древнерусском или византийском стиле, а горят в них электрические лампочки; от этого уже никуда не уйдешь. Но, принимая какие-то технические достижения, мы должны отвергнуть духовную подоплеку всего движения цивилизации в сторону от христианства. И когда наши православные люди, такие талантливые и искренние, как Н.В. Гоголь, желали, будучи одновременно и людьми православными, и детьми западной цивилизации, примирить восток и запад, их попытки, как правило, оказывались неудачными, потому что скрестить эти две вещи невозможно. Существует традиционно христианская культура, ее хранителями в особенности являются монастыри (хотя сейчас и некоторые монахи во многом бескультурны, но их заслуга в том, что они живут в лоне православной традиции, пусть даже и в чем-то искаженной), и примирить эту культуру с западной, возникшей как противопоставление христианству, невозможно. Исключая, правда, маленькие компромиссы, например духовные стихи или христианский театр, я имею в виду отдельные инсценировки, однако всерьез говорить о каком-то христианском театре или драматургии, или христианской музыке, которая не является церковным песнопением, абсурдно. И если Н.В. Гоголь хотел объединить с церковной культурой именно возвышенные образцы светского искусства, то автор книги, о котором вы говорите, решил соединить с церковным учением более скромные его образцы, - лишь потому, что ему нравится Высоцкий, который на самом деле является выразителем не народа, а только, так сказать, черни. Выразителями же души народа могут быть лишь немногие люди, и вполне возможно, что народ их даже не поймет. То есть какой-то компромисс, конечно, должен быть - нужно уметь говорить с людьми на их языке, но при этом нельзя переходить на жаргон; необходимо приводить людям доводы, которые могут на них подействовать, но не надо тому, с кем ты ведешь разговор, уподобляться.

18 февраля 2001 г.

Примечания
1. Иеросхимонах Иоанн (Кевролетин) (1875-1961) был пострижен в монашество в Николаевском Верхотурском монастыре в 1907 г., рукоположен в иеромонаха в 1913 г. После закрытия обители большевиками служил на разных приходах. В 1932 г. был арестован и осужден на три года ссылки, которую отбывал в Нарымском крае. Вернулся в Верхотурье тяжелобольным и до конца жизни нес подвиг старчества. Прославлен в соборе новомучеников и исповедников российских в 2000 году.

Игумен Авраам (Рейдман)
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь