![страницы А.Лебедева [pagez.ru]](../../img/logo.gif){kind=logo}
| |
| Начало: Тексты, справочники и документы | |
Сегодня я хочу провести беседу на очень возвышенную тему, которая с первого взгляда может показаться даже странной, поскольку мы, не совсем правильно понимая рассуждения по этому поводу святых отцов, привыкли слишком просто мыслить о степенях духовного преуспеяния и судим о них по-своему, примитивно. Итак, мы будем сегодня говорить о тех трех степенях духовной жизни, которые святые отцы называют тремя мерами преуспеяния в служении Господу.
Первая степень, находясь на которой человек служит Богу из страха, это - степень "раба"; вторая степень - "наемника", когда человек трудится ради награды, ради будущего Царствия Небесного; и, наконец, третья степень - "сына", это уже бескорыстное служение Творцу. И вот мы, хотя едва-едва достигаем и первой степени, однако же мечтаем о самой высшей и рассуждаем, будто бы вторая степень, как, впрочем, и первая, является чем-то едва ли не презренным. Если же рассуждать, основываясь на Священном Писании, то вторая и высшая степени отнюдь не противоречат друг другу и находятся в полном единстве и согласии, то есть вторая степень не является ниже третьей.
Итак, степени эти, наверное, действительно существуют, однако желание человека получить награду, или, как сказано в Священном Писании, мзду, никак не противоречит усыновлению Богу. Многие стыдятся этого мотива, считая, что служить Богу нужно совершенно бескорыстно, но Священное Писание, вернее - Сам Господь наш Иисус Христос призывает нас к тому, чтобы мы стремились получить эту мзду, даже обещает нам ее. И потому нельзя считать получение награды чем-то презренным, некоей корыстью. Мы хотим быть бескорыстными, бескорыстными преждевременно и неразумно, однако обещание награды соединяется в словах Спасителя именно с высшей степенью преуспеяния. И потому оказывается, что никакого противоречия между этим нет. Выходит, что тот, кто стремится к совершенству, отнюдь не должен совсем забыть, не думать о награде, о мзде. Вот как Господь наш Иисус Христос в Своей Нагорной проповеди говорит о последней, высшей заповеди блаженства: Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех; тако бо изгнаша пророки, иже беша прежде вас (Мф.5:11-12). В этой высшей заповеди блаженства, которая требует от человека необыкновенного смирения и терпения, Господь призывает нас радоваться и веселиться, когда нас поносят, изгоняют, на нас клевещут ради имени Христова (то есть не из-за наших человеческих недостатков, а ради Господа, как Он Сам сказал: Мене ради). Имея здравый смысл, вы понимаете, что при поношениях, клевете, гонениях для человека совсем не просто радоваться и веселиться. Даже пророк Давид говорит: Избавь меня от клеветы человеческой, и сохраню заповеди Твоя. Значит, человек способный все это вытерпеть, имеет необыкновенное обилие благодати. Действительно, радоваться и веселиться, находясь в таком положении, может только тот, кто изобилует Божественной благодатью. Одной из причин этой радости является предвкушение, ожидание человеком "многой мзды на небесах". То есть он радуется и веселится, ибо уже сейчас отчасти вкушает то, что в будущем веке получит в полной мере. Мзда ваша многа на небесех. Итак, можно ли про такого совершенного человека сказать, что он не сын, а только наемник, что он находится лишь на второй степени духовного преуспеяния? Конечно нет.
Несколько позже, в той же самой Нагорной проповеди, Господь Иисус Христос, говоря о тайном, нетщеславном совершении добродетелей поста, милостыни, молитвы, употребляет подобное же выражение, притом во фразе, в которой было бы невозможно назвать человека, стремящегося получить мзду, наемником, потому что он прямо усыновляется Небесному Богу Отцу. Внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, да видими будете ими; аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, иже есть на небесех (Мф.6:1). Итак, в словах мзды не имате от Отца вашего Бог назван нашим Отцом, значит, мы - Его чада, а потому никак уже не наемники. Спаситель говорит, что если мы будем совершать добродетель милостыни правильно, то есть, по толкованию святых отцов, прежде всего нетщеславно, потому что не всегда возможно благотворить тайно, то получим мзду на Небесах. И вот нам вновь и вновь обещается мзда. Конечно же, не в этой жизни, а в будущей, но тем не менее - мзда, награда.
Подобное выражение повторяется и далее, по поводу молитвы: И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сонмищах и в стогнах путий стояще молитися, яко да явятся человеком. Аминь, глаголю вам, яко восприемлют мзду свою (Мф.6:5). Значит, ничего греховного в мыслях о мзде, о награде нет. Более того, эта награда должна вдохновлять нас к ревностным подвигам, к терпению поношений, гонений, к нетщеславному, не ради человеческих похвал и одобрения, совершению добродетелей, причем самых великих: милостыни, молитвы, поста. Поэтому мы не имеем никакого права унижать желание человека получить награду, и не просто награду, а духовную мзду будущего века. Что это за мзда и в чем она состоит, скажем несколько позже.
Господь наш Иисус Христос Сам обещает Своим последователям, что при правильном совершении добродетелей они получат награду от Небесного Бога Отца: Егда убо твориши милостыню, не воструби пред собою, якоже лицемери творят в сонмищах и в стогнах, яко да прославятся от человек; аминь, глаголю вам, восприемлют мзду свою (Мф.6:2). Лицемеры, принимая награду в виде похвалы здесь, больше ее уже не получат; следовательно, тот, кто правильно совершает добродетели, кто не восприемлет мзды сейчас, тот еще ожидает ее получить. Вот как Господь говорит об этом далее: Тебе же творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя. Яко да будет милостыня твоя в тайне, и Отец твой, видяй в тайне, Той воздаст тебе яве (Мф.6:3-4). То есть воздаяние это для человека будет вполне определенным, ясным и ощутимым, а не каким-то мечтательным. Понимать это нужно не так, что, отказавшись от человеческой похвалы, мы получим какую-то иную земную награду, нет, хотя бы и на земле, но получим мы от Бога мзду духовную - а это все равно что получить ее на Небесах. Здесь нет противоречия, ведь получая на земле небесное, мы таким образом имеем сокровище на небесах.
И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сонмищах и в стогнах путий стояще молитися, яко да явятся человеком. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою (Мф.6:5). Если лицемеры, молясь таким образом, восприемлют мзду свою, значит, мы, молясь уединенно, не на людях, должны воспринять мзду от Самого Бога. Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне, и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве (Мф.6:6). Опять сказано о воздаянии. Нигде не говорится о том, что желание получить от Бога мзду - постыдно, нет, лишь бы мы желали получить мзду духовную. Такое стремление к воздаянию, ко мзде за труды, наоборот, укрепляет человека, вдохновляет его, делая способным переносить многие скорби, как мы слышали о том из девятой заповеди блаженства.
Далее нечто подобное сказано и о посте: Егда же поститеся, не будите якоже лицемери сетующе: помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся; аминь, глаголю вам, яко восприемлют мзду свою. Ты же постяся помажи главу твою и лице твое умый, яко да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне, и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве (Мф.6:16-18). Что значит воздаст? Разве это не синоним получения мзды?
Пожалуй, можно сказать, что не только об одном лишь сребролюбии, но и относительно тщеславия говорится следующее: Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тлит и идеже татие подкопывают и крадут. Скрывайте же себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит и идеже татие не подкопывают, ни крадут. Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Мф.6:19-21). Итак, нам даже разрешается собирать некое сокровище, стремиться к какому-то стяжанию - но только к стяжанию благ духовных, к собиранию сокровищ на небесах, которые не могут повредить или выкрасть демоны тщеславия. То есть не следует нам ожидать похвалы, награды, одобрения или славы от людей, но нужно ждать награды и "благодарности" (в виде действия благодати) только от Бога. Свидетельство об этом приводится и в Евангелии от Иоанна. После беседы Господа с самарянкой, ученики, недоумевая по поводу Его разговора с ней, моляху Его, глаголюще: "Равви, яждь". Он же рече им: "Аз брашно имам ясти, егоже вы не весте". Глаголаху убо ученицы к себе: "Еда кто принесе Ему ясти?" Глагола им Иисус: "Мое брашно есть, да сотворю волю пославшаго Мя и совершу дело Его. Не вы ли глаголете, яко еще четыри месяцы суть, и жатва приидет? Се глаголю вам: возведите очи ваши и видите нивы, яко плавы суть к жатве уже. И жняй мзду приемлет и собирает плод в живот вечный, да и сеяй вкупе радуется и жняй. О сем бо слово есть истинное, яко ин есть сеяй, и ин есть жняй. Аз послах вы жати, идеже вы не трудистеся; инии трудишася, и вы в труд их внидосте" (Ин.4:31-38).
Итак, мы слышим, что говорит Господь: "И жняй мзду приемлет и собирает плод в живот вечный, да и сеяй вкупе радуется и жняй". Вновь обещается мзда или, как, наверное, точнее сказано в русском переводе, "плата", "вознаграждение". Обещается вознаграждение тем, кто будет трудиться на ниве Божьей, то есть "плата" за апостольские, проповеднические труды. Не будем углубляться в толкование всего приведенного евангельского текста, но очевидно, что в разных случаях Спаситель вполне определенно, откровенно и ясно рассуждает о мзде. И ничего постыдного, как вы видите, в этом нет. Мзда обещана и тем, кто совершает самый возвышенный и трудный подвиг в Церкви - апостольскую проповедь. Редко кто способен на такой подвиг, не многим дается на это благословение свыше. По церковным канонам прямыми наследниками апостольской благодати являются епископы и в некоторой степени пресвитеры. За труд на ниве Божией истинным служителям Господа, апостолам и их духовным потомкам, епископам, обещается мзда. Конечно, апостолы никак не могут считаться наемниками, а следовательно, и мы не должны рассуждать так, будто нам не нужно никакой корысти. Такая чрезмерная "бескорыстность", которая у старшего поколения идет от нелепого, нежизненного, непрактичного советского воспитания, делает человека бездеятельным. Ведь поскольку он, так сказать, "бескорыстный", то у него, соответственно, пропадает всякий интерес к какой-либо деятельности и он просто ничего не делает. Вот к какому результату приводит бескорыстность в житейских вопросах - нечто подобное, к сожалению, происходит и в вопросах духовных. Когда мы не ждем от Бога никакой награды, никакой благодати, а трудимся "бескорыстно", то ничего и не получаем, потому что по большей части теряем всякую ревность и усердие к духовной жизни.
Что же нужно делать, чтобы получить награду и в чем эта награда состоит? Давайте именно с этой неожиданной точки зрения, с точки зрения отношения к награде, более подробно рассмотрим один Евангельский эпизод. И се, един некий приступль рече Ему (то есть Господу Иисусу Христу): "Учителю благий, что благо сотворю, да имам живот вечный?" Он же рече ему: "Что Мя глаголеши блага? Никтоже благ, токмо един Бог. Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди" (Мф.19:16-17). Понятно, что "наследовать жизнь вечную" и "получить мзду многую на небесах" - это, в общем-то, одно и то же. Можно даже сказать, что обещание мзды многой на небесах - это не просто обещание вечной жизни и спасения, но обетование некой особенной на небесах награды. Так или иначе, между понятиями "живот вечный" и "мзда на небесах" противоречия нет, поэтому данный эпизод имеет прямое отношение к рассматриваемой нами теме. Он же рече ему: "Что Мя глаголеши блага? Никтоже благ, токмо един Бог. Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди"... Вот, что необходимо сделать, чтобы наследовать вечную жизнь, чтобы получить награду на небесах: соблюсти заповеди. Какие заповеди? Глагола ему: "Кия?" Иисус же рече: "Еже: не убиеши; не прелюбы сотвориши; не украдеши; не лжесвидетельствуеши; чти отца и матерь; и возлюбиши искренняго твоего яко сам себе" (Мф.19:18-19). Итак, мы видим, что перечисляются те заповеди, которые указывают человеку на отречение от всего земного. В самих этих заповедях заключено отречение от явно греховного наслаждения, от услаждения тем, что противоестественно природе человека. Всякая страсть, как бы ни казалось это с первого взгляда странным, приносит человеку наслаждение. Если бы мы, например, не наслаждались гневом, в крайнем своем проявлении приводящим к убийству, то, конечно же, с самого начала пресекали бы его и не доводили бы себя до ужасного состояния душевного расстройства; увлекаемся мы гневом потому, что он нам приятен. Если мы рассмотрим печальную историю человечества, то увидим, что многие великие полководцы и завоеватели просто упивались этой страстью, находя в ней смысл своей жизни. Конечно, и слава имела для них значение, но без пристрастия к такому противоестественному занятию - убийству других людей - совершить многие, с человеческой точки зрения великие, дела было бы невозможно. Такие дела, например, какие совершили Чингисхан или Александр Македонский (неважно, осуждаем мы их или одобряем, преклоняемся перед ними или считаем страшными людьми). Чингисхан как-то спросил своих приближенных о том, в чем состоит счастье. Они стали предлагать различные суждения, а он сам ответил: "Счастье состоит в том, чтобы убивать своих врагов и насиловать их дочерей и жен". Человек прожил всю жизнь и дошел до такой мысли. "Убивать - вот в чем счастье" - это было движущей силой его великих завоеваний. Да и многие люди не совершают столь страшного греха просто потому, что боятся законного возмездия, уголовного преследования. Таким образом, отречение от греха гнева - это отречение от наслаждения одной из самых губительных и самых мощных страстей, заставившей не только многих людей, но даже целые народы совершать великие дела и вершить судьбы истории.
Следующая заповедь, о которой Спаситель сказал юноше: не прелюбы сотвориши. В наше время весь мир предан этой страшной, отвратительной страсти, никто и за грех не считает исполнение ее на деле, а, наоборот, смысл жизни полагают в том, чтобы наслаждаться ее действием, хотя на самом деле для человека, живущего по естеству, это излишне. Если бы все люди ограничивались лишь рамками брака, то те прискорбности, которые он приносит, пожалуй, многих из них отвратили бы от супружества, и наслаждение браком из-за многоразличных забот и трудов, присущих этому образу жизни, отступило бы на второй план и почти потеряло бы свое значение. Преступлением же против супружества, прелюбодеянием, человек дает себе свободу грешить. Блуд разливается, как река, вышедшая из берегов, становится губительным и для человека, который ему предается, и для всех тех, кто с этим человеком соприкасается, подобно смертоносной заразе, которая заражает одного, другого, третьего и таким образом распространяется бесконечно. Поэтому запрещен не брак, а прелюбодеяние, греховное преступление, нарушение естественных отношений. Весь мир утопает в грехе, люди совершают отвратительные грехи, почитая их чем-то невинным или даже видя в них смысл жизни. Ради прелюбодеяния совершаются и многие другие страшные преступления. Итак, второй заповедью также ограничивается противоестественное наслаждение: вначале запрещено убийство, затем - прелюбодеяние.
Далее, не украдеши. Избыток имущества, естественно, создает для человека многие удобства, позволяя наслаждаться жизнью. Страсть сребролюбия, по учению святых отцов, вмещает в себя все грехи, так как является средством для удовлетворения прочих человеческих страстей. Поэтому воровство основано на желании незаконным образом, через нарушение прав собственности другого человека, приобрести богатство, имущество для удовлетворения своих страстей. Исполнение данной заповеди и пресекает незаконное наслаждение.
Не лжесвидетельствуеши. Лжесвидетельство, или ложь, употребляется для прикрытия своих преступлений, для того чтобы не потерпеть скорби из-за какого-либо своего согрешения против других людей. Мы лжем ради того, чтобы жить безмятежно, беспечально, чтобы можно было одновременно и грешить, и сохранять свою независимость, свободу совершать грех.
Чти отца и мать… В этой заповеди на первый взгляд не столь очевидно говорится о пресечении страсти к наслаждению. В то же время, для людей неверующих или живущих в неверующей среде, заповедь о почитании отца и матери, учащих жить по совести, по заповедям, учащих закону Божию, равнозначна тому, чтобы сказать: будь послушен велениям своей совести. И в наше время люди, с уважением относящиеся к своим родителям, бывают, как правило, более приличны и благонравны, чем не почитающие отца и мать. Кроме того, мы знаем, что те, кто предаются греху, доходят иногда и до совершенного презрения к своим родителям, забывают о них, оставляют без всякого попечения, бывают в отношении родивших и воспитавших их даже жестокими и заботятся лишь об удовлетворении собственных страстей. Это - крайнее проявление греховности, но в наше время оно встречается довольно часто.
Наконец последняя заповедь - возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе. Опять наше самолюбие - корень всех зол - ограничивается, теперь уже любовью к ближнему. Себя мы готовы любить безраздельно, считая, что какой бы тяжкий грех, какое бы преступление мы не совершили, мы тем не менее достойны своей собственной любви. На краткое время у человека может появиться к себе некоторое отвращение, но потом сильнейшее самолюбие вновь все побеждает, овладевает человеком и он опять служит себе словно некоему идолу. Поэтому заповедь о любви к ближнему как к самому себя является богооткровенной премудрой меркой, ограничивающей наше самолюбие. Мы не умеем любить ближнего, не знаем как его любить, и вот нам указывается: как самого себя. Любишь себя - люби и ближнего, жалеешь себя - жалей и ближнего, снисходишь себе - снизойди и ближнему и так далее.
Итак, заповедями ограничивается в человеке стремление к наслаждению, пресекается сладострастие в широком смысле этого слова, понимаемое не только как блудная страсть, но вообще как любое греховное наслаждение. Чтобы получить живот вечный, человек должен прежде всего оградить себя от грубого, явно греховного сладострастия. Можно сказать и более откровенно, на чем основано наше сладострастие. Святые отцы говорят: береги все чувства, в особенности осязание. Это - самое низменное чувство, присутствующее в человеке. Блудная страсть - это ни что иное, как изощренное удовлетворение именно чувства осязания. Ради этого самого низкого чувства, мы, как некие кошки, которые любят, когда их гладят, иногда готовы отречься от вечной жизни. Предаваясь грубейшим наслаждениям, мы, подобно влекомым инстинктами животным, забываем о вечности, теряем способность мыслить о чем-то возвышенном, даже перестаем на время быть людьми. Это воспламеняющееся желание удовлетворения одного из пяти человеческих чувств заставляет нас, хотя бы на некоторое время, забыть о будущем блаженстве, об общении с Господом, как будто ничего того не существует. Глупо, стыдно, но так оно и есть. То же самое можно сказать и о других чувствах: зрении, слухе, - они также могут наслаждаться как возвышенным и прекрасным, так и низменным и отвратительным. Через эти чувства и возбуждаются все страсти, о каких мы только что говорили: не только блудная, но и гнев, и зависть, от которых люди доходят до воровства и убийства, а также прочие многочисленные отрасли страстей, может быть и не изображенные в заповедях, не запрещенные ими, но проявления которых происходят от нарушения заповеданного Спасителем.
Глагола Ему юноша: "Вся сия сохраних от юности моея, что есмь еще не докончал?" (Мф.19:20). Этот юноша, благодаря тому что совесть его была, так сказать, утончена исполнением заповедей, чувствовал, что одного отречения от противоестественных наслаждений мало и возможно, он не исполнил чего-то важного, даже самого главного. Что же отвечает ему Господь? Между прочим, в описании этого же эпизода в Евангелии от Марка (сейчас я цитирую по Матфею) сказано, что после этих слов юноши Господь воззрел на него и возлюбил его, видя в нем стремление исполнить что-то еще. Именно его смирение, осознание того, что одного пресечения страстей в их грубых проявлениях еще не достаточно для спасения, и сделало его достойным Божественной любви. И вот Господь такому искреннему человеку (а я надеюсь, что и мы, поскольку находимся в монастыре, стремимся к чему-то большему, чем простое исполнение заповедей "не убий", "не прелюбодействуй", "не укради") открывает, что еще необходимо сделать. Рече ему Иисус: "Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене" (Мф.19:21). Вы помните, как мы читали в Евангелии от Матфея о сокровищах на небесах: собирайте себе сокровища на небесах… мзда ваша многа на небесах… мзды (если неправильно будете себя вести) не имате от Отца вашего, Иже есть на Небесех. Итак, юноше обещается то же, о чем говорится и в тех случаях: сокровище на небесах (речь идет, конечно, не в буквальном смысле слова о сокровищах, а о духовных благах). И имети имаши сокровище на небеси и гряди вслед Мене. Итак, необходимо не только отречься от греховных наслаждений, но пресечь даже и невинное наслаждение, невинную привязанность к земному, отказаться от всего земного. Для того чтобы приобрести сокровище на небесах, нужно воздержаться не только от прелюбодеяния, но и от самого брака, удержать себя не только от убийства, но и от гнева, как сказано Господом Иисусом Христом в Нагорной проповеди. Только тогда мы сможем приобрести богатство духовное взамен оставленного нами богатства земного. Ведь понятно, что, отрекаясь от богатства, человек лишается возможности совершать даже невинные поступки, которые могли бы принести утешение в земной жизни. Нищий думает не о наслаждении, но о том, как не умереть от голода и хоть сколько-то насытиться. Становясь нищим, отрекаясь не только от многоразличных снедей, но и вообще от всякого наслаждения, человек лишается возможности жить в свое удовольствие, однако может надеяться на получение сокровища на небесах. Из этого эпизода мы вновь видим, что ожидание награды от Бога и стремление к ней не препятствуют совершенству, этой наградой Господь нас и привлекает: "Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси". Тому, кто хочет быть совершенным, Господь Сам обещает сокровище на небесах, значит, никакого противоречия здесь нет, ничего постыдного в такой "духовной корысти" нет. На первый взгляд представляется, что заповедь о любви к ближнему легче исполнить при помощи богатства: как может бедный человек проявить любовь к ближнему, если он не способен не только подать милостыни, но и вообще никаким иным образом помочь человеку? Тем не менее Господь призывает нас отказаться и от такой возможности, обещая за это награду. Значит, подобное отречение - нечто высшее, чем буквальное исполнение заповеди о любви к ближнему, даже о любви к отцу и матери, потому что, отказавшись от имущества и став нищими, мы теряем возможность послужить своим родителям. То есть мы отрекаемся не только от земных удовольствий, но даже и от меньших заповедей ради большей - любви к Богу.
Когда же юноша отошел со скорбью, Господь открыл ученикам, уже исполнившим заповедь об отречении от земного имущества, что скрывается под словами многая мзда, что приобретает человек, совершающий подвиг полного отречения, или, как говорит об этом святитель Игнатий (Брянчанинов), стремящийся к совершенству_. Слыша же юноша слово, отыде скорбя: бе бо имея стяжания многа. Иисус же рече учеником Своим: "Аминь глаголю вам, яко неудобь богатый внидет в Царствие Небесное. Паки же глаголю вам: яко удобее есть вельбуду сквозе иглины уши проити, неже богату в Царствие Божие внити". Слышавше же ученицы Его, дивляхуся зело, глаголюще: "Кто убо может спасен быти?" Воззрев же Иисус рече им: "У человек сие невозможно есть, у Бога же вся возможна". Тогда отвещав Петр, рече Ему: "Се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом, что убо будет нам?" (Мф.19:22-27). Петр, как человек простой и порывистый, часто совершал необдуманные поступки и необдуманно говорил, подвергаясь иногда за это от Господа порицаниям, но натуры своей изменить не мог. Так и в этом случае он откровенно спрашивает: "Какая нам будет награда?" Он не боится, в отличие от нас, показаться корыстолюбивым (а мы "бескорыстностью" часто прикрываем свое нерадение), но в простоте своей говорит: "Се мы оставихом вся…" Хотя апостолы оставили и немногое (что, например, оставил Петр? - жену, которая, впрочем, как говорит Предание, всегда следовала за мужем и служила ему, да лодку с рыбой), но ведь все же оставили. Се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом, что убо будет нам? Раз уж речь зашла о награде, Петр решился спросить прямо: "Какую мы получим награду?" Если Петр поступал неправильно, Господь его порицал: можно вспомнить, например, эпизод, когда Петр, слыша предсказания Спасителя о Своих страданиях, неразумно Его пожалел, на что Господь ответил ему: "Отойди от Меня, сатана" (Мф.4:10). Здесь же никакого порицания мы не видим, наоборот, Господь отвечает апостолу Петру совершенно откровенно, определенно, можно даже сказать, подробно. Иисус же рече им: "Аминь глаголю вам, яко вы шедшие по Мне, в пакибытие (то есть в будущей жизни), егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяте престолу (конечно, имеются в виду не какие-то материальные престолы), судяще обеманадесяте коленома Израилевома" (Мф.19:28). Это - обещание необыкновенной духовной высоты, и дано оно именно апостолам. А далее уже говорится о том, что относится ко всякому, исполнившему данное отречение на деле, а не только на словах: И всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имени Моего ради, сторицею приимет, и живот вечный наследит. (Мф.19:29). Слова сторицею приимет не означают, естественно, что у нас будет в сто раз больше жен или людей нас любящих. Нельзя толковать эти слова слишком буквально, хотя некоторые святые отцы, как, например, Иоанн Кассиан Римлянин, понимали их и в таком смысле. Я думаю, здесь идет речь о любви, о том, что мы уже на земле приобретем любовь ко многим и многим людям, и гораздо большую, чем та, какую мы до сих пор имели к своим немногим близким.
Вот какую необыкновенную награду обещает нам Господь: если мы совершим отречение, отсечем противоестественные страсти, а затем откажемся и от естественных наслаждений, то будем любить всех столь же крепко, как обычно люди любят своих самых близких и родных. Более того, любовь образно названа большей "во сто крат", то есть она будет неизмеримо больше той, что мы испытываем к своим родственникам.
Нашу беседу я хочу завершить словами Господа, которые передает евангелист Лука, с целью напоследок еще раз подтвердить ими то, что Господь Иисус Христос как величайшую награду обещает исполняющим Его заповеди именно любовь. В то же время в этом отрывке со всей очевидностью показывается, что никакого противоречия между стремлением получить от Бога мзду и состоянием Богосыновства нет. Обаче любите враги ваша, и благотворите, и взаим дайте ничесоже чающе, и будет мзда ваша многа, и будете сынове Вышняго: яко Той благ есть на безблагодатные и злые. Будите убо милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк.6:35-36). Итак, мздой нашей будет то, что мы станем сыновьями Вышняго и приобретем такую любовь, что начнем проявлять ее даже в отношении людей неблагодарных и злых, приобретем то милосердие, какое имеет ко всему Своему творению, ко всему человеческому роду Всесовершенный Бог. Вот какая мзда ожидает тех, кто всей душой стремится исполнить заповеди, кто всей душой отказывается и от греховных, и от "естественных" наслаждений ради следования за Господом Иисусом Христом.
Поэтому перестанем считать чем-то унизительным для себя "духовную корысть", наоборот, пусть надежда на великую награду возгревает нашу ревность. Будем пламенно стремиться получить ее от Бога, ведь она - не какое-то преимущество перед людьми или некое величие, но это беспредельная любовь к Богу и безграничная любовь ко всякому человеку.
Вопрос. Старец Паисий Афонский пишет, что ради духовного преуспеяния монах должен оставить рассудочность, смириться и поработать сердцем, а монахиня должна оставить зависть и тому подобное, духовно возмужать и руководствоваться рассудком, чтобы "притормаживать" сердце. Объясните, почему полагается такая разница между монахом и монахиней и даются столь противоречивые советы?
Ответ. Видимо, старец Паисий считал, что мужчины более руководствуются рассудком, а женщины - сердцем, и последние слишком поддаются чувствам, а мужчины, наоборот, слишком холодно рассуждают. Я подобных обобщений делать не могу, и поэтому не знаю, так ли это или не так. Может быть, преподобный Паисий принял такое суждение от других людей. По моему мнению, все люди руководствуются чувствами, только у женщин они проявляются более откровенно. Проводился эксперимент: какая реакция у мужчины и у женщины на те или иные скорбные происшествия. В результате обнаружили, что когда мужчина находится на людях, то он не позволяет себе плакать, а без свидетелей он плачет так же, как и женщина. Многое в поведении мужчины и женщины связано с представлением общества о том, как они должны себя вести: образно говоря, мужчина должен быть мужественным, а женщина - женственной. Например, женщина может позволить себе гримасничать, морщиться, кокетничать, а мужчине этого делать нельзя; хотя он, может быть, тоже хотел бы подобным образом привлечь чье-то внимание, тем не менее вынужден, так сказать, сохранять хорошую мину при плохой игре.
Наверное, нельзя так однозначно рассуждать, будто женщинам больше свойственна чувственность, а мужчинам рассудочность, я столь далеко идущих обобщений боюсь и не берусь об этом говорить, а потому не могу полностью согласиться с данным мнением старца Паисия. Что касается того, будто бы женщины не способны ни к какой работе мысли, то это неверно; женщины эмансипировались и показывают равные способности с мужчинами, встречаются женщины, действующие очень расчетливо. Раньше женщина была занята только семьей, как правило, имела много детей и потому кроме их воспитания ничем более заниматься не могла. Хорошо это или плохо, но таково предназначение женщины, иначе невозможно. Наилучший путь безбрачной жизни - это монашество, здесь человек может проявить свои способности. Однако и в Церкви женщине не дается первенствующее место: она никогда не получит ни священного сана, ни каких-то особенных должностей, максимум, чего она может достичь, - это должность игуменьи в женском монастыре. Да и то в древности были женские монастыри, где настоятелями были священники. Вполне естественно, что женский ум формируется образом жизни.
Вопрос. Неужели христианин совершенно свободен в выборе добра и зла? Почему же тогда апостол говорит, что не то делает, что хочет, но что ненавидит, то совершает? (Рим.7:15)
Ответ. Можно предположить, что апостол Павел говорит это от лица всех нас. Впрочем, есть мнение преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, что так думать неправильно. Конечно, апостол говорит эти слова искренне, но ведь можно по-разному делать то, чего не хочешь. Один совершает тяжкий грех на деле, другой с грехом борется, третий допускает его только на малое время в мыслях, а затем отвергает, четвертый и самые прилоги греха отсекает. Почитайте у святых отцов о разных степенях борьбы с грехом. Апостол Павел мог испытывать борение с грехом на таком уровне тончайших движений ума и души, о существовании которого мы даже и не подозреваем, а потому, исходя из своего именно мысленного опыта, говорит о том, что мы совершаем часто на деле. Поэтому думать, что апостол делает не то, что хочет, нельзя.
Что касается выбора добра и зла, то если мы выбираем между тем, совершить грех на деле или нет, то у подвижников, достигших высокого духовного преуспеяния, этот выбор происходит на тончайшем духовном уровне. Они наблюдают в себе греховные колебания в виде тончайших, незаметных для нас душевных изменений; хотя, конечно, и у нас такой уровень душевной жизни существует. Люди достигшие духовного преуспеяния получают свободу от греха в том смысле, что уже не могут совершить грех на деле. Симеон Новый Богослов говорит, что есть люди, пришедшие в такое состояние, что в них страсти как бы "спят"; они не исчезли окончательно, но недейственны в человеке. В сравнении с нами такой человек свободен от греха, но в то же время никто на земле полной свободы достичь не может. На одном из Поместных Соборов постановлено считать ересью то мнение, что святые называют себя великими грешниками из смирения, а на самом деле грехов у них нет. Во всяком человеке происходит борьба с грехом: даже у таких великих подвижников, как Иоанн Креститель или Серафим Саровский, тем не менее были греховные движения ума. Известен только один человек, достигший полного, совершенного бесстрастия, - это Пресвятая Дева Богородица, других людей нет. Каждый борется с собой: один - чтобы не ударить, другой - чтобы не накричать, третий - чтобы и вида не показать, что он рассердился, а четвертый - чтобы и сами гневные мысли выбросить из головы. Поэтому апостол Павел и говорит, что мы свободны на определенном уровне: один человек на уровне поступков, другой на уровне слов, иной на уровне мыслей, а возможно, есть и еще более высокий, непостижимый для нас уровень. Не свободны же мы в той степени, в какой подвержены власти греха, тогда мы и делаем не то, что хотим.
Вопрос. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что нельзя искать в молитве наслаждения и какого-то утешения. Феофан Затворник при унынии советует думать, что это твое естественное состояние, и не считать себя достойным утешений. Что тогда понимать под мздой, только ли любовь к ближнему? Ведь если рассуждать о молитве, то разве нельзя то утешение, которое человек получает от внимательной молитвы, считать небесным сокровищем?
Ответ. Одно дело - жажда духовных наслаждений, разгорячение новоначальных, а другое - истинные духовные плоды, о которых пишет святитель Игнатий: покаяние, внимание и прочие добродетели. Естественно, что новоначальных нужно предостерегать от стремления к наслаждениям, а направлять к стяжанию действительных духовных плодов, то есть, главное, к покаянию. На самом деле покаяние тоже приносит нам утешение и наслаждение. Когда человек проливает покаянные слезы, даже когда он просто вздыхает, сожалеет о своих грехах, сокрушается, душа его получает облегчение, и наоборот, когда покаяния нет, молиться становится трудно. Речь идет, конечно, не о том, чтобы мы боялись благодати, ибо мы все стремимся к ней, хотим быть с Богом, а стяжание благодати это и есть близость к Богу. Благодать - это действие славы Божией, божественный свет, и чем ближе мы к Богу, тем больше у нас благодати, ведь чем более человек приближается к источнику света, тем ярче им освещается. Отношение к благодати как к некоей субстанции или стихии наподобие воздуха или воды - которую можно зачерпнуть и "душевный сосуд" наполнится, - можно назвать духовным сладострастием. Стремление же, любовь к Богу не могут порицаться, но совершать этот путь надо с терпением, смиряясь, если что-то не получается, происходит не быстро, а долго и со многими трудами. Важно не то, чтобы мы вообще не думали об утешении, а то, чтобы мы не стремились к быстрым результатам, к наслаждению ради наслаждения. Утешение Богообщению сопутствует, а не является его главной целью. В этом смысле предостережение святителя Игнатия, конечно, очень важно, особенно для новоначальных. В то же время преподобный Серафим Саровский говорит, что целью христианской жизни является стяжание благодати. Получается, что у авторитетных подвижников противоположные мнения: святитель Игнатий считает, что искать наслаждения благодатью не нужно, а Серафим Саровский - что нужно. Но на самом деле противоречия нет: благодати искать необходимо, но не ради наслаждения.
А духовная мзда - это и есть Богообщение. Господь Иисус Христос перед Преображением сказал ученикам, что есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (см. Мк.9:1). Что же это было за Царствие Божие? Не какие-то дворцы, не спустившийся с неба горний Иерусалим. Оно заключалось в том, что, как говорится в тропаре праздника Преображения, Господь показал апостолам в той мере, в какой они могли вместить, Свою Божественную славу.
Вопрос. В учебнике по догматическому богословию написано, что Бог предузнал о некоторых, не знавших Христа, римских гражданах, что они воспользуются своей свободной волей во благо, и потому дал им благодатный дар восприимчивости к благовествованию о Нем, тем самым как бы предопределив их вступление в спасительную христианскую жизнь. Получается, что одни предопределены ко спасению, а другие - нет. Значит, есть Божии избранники, которым изначально дано больше благодати?
Ответ. Вам нужно прочитать книгу преподобного Иоанна Дамаскина "Точное изложение Православной веры", в которой говорится и о предопределении. Предвидение не является предопределением: если я что-то предвижу, это не значит, что я это и предопределяю. Если я по опыту знаю, что какой-то человек - надежный, то я, естественно, поручаю ему ответственное дело. При этом я не проявляю несправедливости, не поручая исполнить это дело человеку недобросовестному, потому что он наверняка бы его провалил. Если я в данном случае поступлю неблагоразумно, это будет означать, что я не справедлив, а просто безрассуден.
Вопрос. Дети появляются на свет от родителей, получается, что они должны быть такими же, как их мать и отец? Но откуда тогда у неверующих родителей верующие дети?
Ответ. Какие-то склонности, в том числе духовные, от родителей к детям, конечно, передаются, но вера есть действие не природы, а свободной воли человека. Дар свободной воли дается всем, а конкретный выбор человек делает сам. Бог даровал жизнь первым людям и поддерживает бытие всех вновь появляющихся на свет, но говорить, все люди с их грехами созданы Богом, нельзя. Тогда получится, что мы не виноваты в своих грехах. Вот не сестра Н. виновата, что она такая сердитая, а Бог: почему Он ее не сделал кроткой?! Начнутся оправдания своих страстей.
Предопределение существует в том смысле, что Господь, предвидя наше произволение, позволяет ему действовать в определенных пределах. Мы делаем не то, что хотим, а то, что нам предопределил Бог. Но предопределяет Господь наши действия потому, что знает, к чему мы наклонимся. По пословице: бодливой корове Бог рога не дал. Например, Наполеон хотел завоевать Россию и открыть путь в Индию, но чего-то он достиг, а что-то у него не получилось, и жизнь свою он окончил на острове Эльбе. Так бывает и в добром деле: человек что-то предпринимает, а Господь по Своим неведомым судьбам не дает задуманному совершиться. Казалось бы, сколько до революции было прекрасных богословов, подвижников благочестия, которые могли бы многие годы приносить людям пользу, но все они погибли злой смертью. По отношению к ним была проявлена "несправедливость": они умерли в лагерях и в итоге не сделали то, что могли бы. Почему так произошло? Мы не знаем, это судьбы Божии. Иногда Господь пресекает зло, а иногда не дает совершиться и чему-то доброму, возможно, для того, чтобы наказать людей, недостойных благодеяний. Нужно это принимать с верой, верить в Промысел Божий, а не пытаться объяснить, почему происходит так, а не иначе. Об этом было откровение египетскому подвижнику Антонию Великому, который стал как-то смущаться несправедливостями, случающимися в мире, и молиться Богу о том, чтобы ему была открыта причина этого. ему было сказано: "Антоний, не твое дело понимать судьбы Божии, себе внимай".
Вопрос. Можно ли читать Евагрия? Преподобный Варсонофий Великий пишет, что читать можно, но избирательно, а преподобный Иоанн Лествичник отзывается о нем отрицательно. Почему? Если его читать нельзя, то почему его творения есть в "Добротолюбии"?
Ответ. Дело в том, что Евагрий проклят на V Вселенском Соборе как еретик, придерживающийся взглядов Оригена. В "Добротолюбии" приводятся, конечно, отрывки из аскетических сочинений Евагрия, в которых еретических рассуждений нет. Святитель Феофан Затворник, видимо, считал, что можно взять что-то полезное и у еретиков, притом он и эти выдержки несколько переработал, как и все в "Добротолюбии". А вот читать другие сочинения Евагрия я бы все-таки не советовал, нужно относиться к ним осторожно. Что касается меня, то я не одобряю включения в "Добротолюбие" даже и таких отрывков. Может быть, это была ошибка святителя Феофана, не нам судить. Но если человек осужден Церковью, его творения не нужно выставлять для назидания. Тем более я не одобряю А.И. Сидорова, который недавно издал Евагрия. Такие книги можно издавать, наверное, лишь небольшим тиражом, только с научными целями, но в таком случае нужно сопроводить их подобающим богословско-научным комментарием.
С другой стороны, в богословской литературе многие как древние святые отцы, так и современные богословы - ревнители Православия, например архиепископ Аверкий или греческий митрополит Мелетий, приводят некоторые правильные мысли Оригена и не считают это грехом. Ориген был выдающимся ученым и толкователем Священного Писания, мнение его заслуживает внимания не потому, что он сам является авторитетным лицом, а потому, что оно логически обосновано, правильно. В таком смысле мы можем принимать высказывания даже человека, враждебно настроенного к Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин, например, свои диалектические главы первой части книги "Источник знания" заимствовал отчасти у Аристотеля, отчасти у его позднего комментатора, жившего в IV или V веке, Порфирия. Последний являлся ярым язычником, очень резко критиковавшим христианство. Его антихристианские произведения были запрещены Церковью и при изъятии уничтожались, поэтому они дошли до нас только в небольших отрывках. В то же время его философские сочинения изучались в учебных заведениях Византийской империи и использовались учеными последующих времен, в частности Иоанном Дамаскиным. Наверное, таким людям, как преподобный Иоанн Дамаскин, можно читать и еретиков, а таким людям, как мы, лучше их не касаться, чтобы не запутаться.
Вопрос. Святитель Игнатий пишет, что нужно воздавать почтение ближнему как образу Божию в своей душе, невидимо для других. Как это следует понимать?
Ответ. Я думаю, что почитать ближнего невидимо, в душе, означает считать его высшим себя, уважать его и не презирать, но благоговеть перед ним как перед образом Божиим, "Божией иконой". Мы должны относиться ко всякому человеку с тем же благоговением, с каким мы относимся к иконе, на которой изображены святые лики. Ведь насколько возможно в ограниченном существе изобразить Бога, настолько человек Самим Богом изображен в своем существе. Кто научился ближнего почитать, тот его и любит по-настоящему, а если любовь наша соединяется с некоторым презрением, как бы с жалостью к страдающему существу, с какой мы относимся к животным, то такое отношение назвать истинной христианской любовью нельзя. Естественно, что если человек почитает ближнего внутренне, то это будет проявляться и внешне, не в том смысле, что он будет креститься и целовать его, как икону, а в соответствующем этому почтению поведении. Если же кто-то говорит, что внутренне ближнего почитает, а сам его осуждает, притесняет и ругает, то, конечно же, никакого благоговения перед ближним у него в действительности нет.
Вопрос. Как правильно расценить распространенное в мирской жизни желание людей наслаждаться красотами природы, живописью или музыкой: как естественное занятие органов чувств или как извращенное грехом отступление от Богообщения к подобным суррогатам желательной и раздражительной сил души?
Ответ. Во-первых, к природе тоже можно относиться по-разному. Естественно, что всякий нормальный человек любит созерцать ее красоту (хотя есть люди и с извращенным чувством прекрасного, которым нравятся, например, прямоугольные, ровненькие домики новостроек). Но такое отношение может быть и утрировано, допустим, как у японцев, которые любуются цветением вишни. У них - культ, обожествление природы, который возникает из-за языческого к ней отношения. Я не знаю, в чем состоит их традиционная религиозность, но, похоже, в ней есть какой-то элемент пантеизма. (Пантеизм переводится как "всебожие"; пантеисты считают, что Бог не является отдельным абсолютным Существом, но что все существующее и Бог - одно и то же.) Поэтому ко всякому проявлению божества японцы и относятся с восхищением, обоготворяя и природу, и животных и многое другое. Таким образом, даже в любовании природой могут быть излишества.
Что касается живописи и музыки, то это уже не творения Божии, но плод человеческого творчества. Соответственно, здесь не только присутствует любовь к прекрасному, но примешиваются и человеческие страсти. Произведение искусства должно обладать силой чувства, чем больше в нем сила чувства, тем это более выдающееся произведение (конечно, при условии, что оно соответствует эстетическим законам). Если силы чувства не будет, то произведение не будет никому интересно. А какие чувства могут быть у грешного человека? Святитель Игнатий в своей статье "О добре падшего человеческого естества" говорит, что человеческое добро всегда смешано со злом. Людей в том естественном состоянии, в каком их создал Бог, нет, потому что после грехопадения естественные человеческие чувства стали иметь примесь страсти. Святитель Игнатий очень тонко подмечает, что первый человек был создан по образу Божию, а его потомки подобны уже падшему Адаму, как сказано и в Библии. Естественно, что и в произведение искусства, пейзаж ли человек пишет или фотографирует, он пытается вложить какое-то определенное чувство. Индивидуальность проявляется уже в том, что человек, например, фотографируя, выбирает определенные сюжеты и ракурсы, как-то особенно обрабатывает пленку или бумагу, и соответственно примешиваются и его чувства, страсти, грехи и прочее. Человек, пользуясь внешними средствами, пытается отобразить свои внутренние переживания, найти отклик своему внутреннему состоянию. Я нарочно привел в пример "бесстрастное" на первый взгляд занятие фотографированием, чтобы показать, что на самом деле никакой бесстрастности, а правильнее сказать беспристрастности, в искусстве быть не может. Очевидно, что любым искусством человек занимается не просто из любви к прекрасному, но и для удовлетворения своих страстей.
Что касается классической музыки, то в некоторых ее произведениях страсти видны очень ярко. В музыке Шопена, например, немало уныния. Наверное, в ней есть и другие чувства, но грусть, а говоря православным языком - уныние, доминирует во многих его произведениях. Я не знаток музыки, и поэтому не могу привести много примеров. В живописи разобраться проще: если воин рубит кого-то на части, то понятно, что изображается не кротость. В музыке же все тоньше, искусство это более абстрактное, отвлеченное от конкретных образов, но тем все это и опаснее. Самое главное, что придает характер музыкальному произведению, даже арии или песни - это именно музыка, а не слова, которые могут быть и нейтральными. Мелодия может придать противоположный смысл стихам поэта или дать им иное толкование. Говорю я это в особенности для певчих нашего монастыря. Церковь создала свою культуру, воспитывающую душу человека в определенном направлении. В том числе это и богослужебное пение, музыка которого хотя и создается не с помощью инструментов, а голосом, но ведь все равно является мелодией, это и иконопись, и архитектура, и литература, как святоотеческая, так и богослужебная. Когда мы вынуждены обучаться какому-то абстрактному мастерству, чтобы применить его в церковном искусстве, то у нас всегда есть опасность заразиться присущей ему страстностью: и в музыке, и в живописи. Например, иконописцы рисуют различные фрагменты знаменитых скульптур, а ведь их тоже создавали люди с определенным душевным настроем, и он может передаться. античная скульптура насквозь чувственная, плотская. Я это отчетливо понял, когда посещал в Москве Пушкинский музей. В каком-то из его залов на одной стене висели так называемые фаюмские портреты эпохи эллинизма, а на другой стене была небольшая, очень интересная коллекция византийских икон. Считается, что икона произошла от данного портрета, хотя на самом деле это еще нужно доказать. Поскольку фаюмские портреты - это надгробные изображения, то, естественно, автор пытался передать печаль по умершим. Изображения, с точки зрения мастерства, прекрасные и очень натуралистичные: молодые, красивые, цветущие люди - как их, уже скончавшихся, не пожалеть. И рядом - иконы, вызывающие совершенно другие чувства. Написаны они тоже блестяще, даже нельзя определить, где большее мастерство. Резкий контраст с иконописью ощущается и в залах, где представлена ассирийская, египетская скульптура, но особенно - на экспозициях античной скульптуры, где ярко проявляется некая чувственность, эротичность, приземленность. Я думаю, что в какой-то степени это заметно и на гипсовых слепках, особенно если сделана копия всей скульптуры, а не какой-то части лица, например. Тем не менее иконопись использует и античные мотивы, несомненно, что античное искусство иконописцам было известно.
У переводчиков своя проблема: для хорошего перевода нужно уметь передать стиль автора, а для этого необходимо читать много литературы. Классическая же русская литература за редким исключением (Достоевский, может быть некоторые поэты), к сожалению, не православная.
Нужно быть очень осторожным в увлечении искусством, потому что оно не может быть нейтральным, беспристрастным, в нем все равно присутствуют человеческие чувства, и они передают нам какие-то греховные ощущения. Чем сильнее произведение, тем более сильные ощущения оно в нас вызывает, это касается и церковного искусства, только в нем эти чувства чистые. Одно дело - сильное чувство веры, которое испытывал Иоанн Дамаскин и которое он выразил в каноне на Пасху, и другое дело - чувство Пушкина, когда он говорит "Я помню чудное мгновение…" - тоже сильное, только нехорошее. Позже в письмах к друзьям он эту женщину поносил.
Хотя и в зависимости от своего состояния человек может увидеть в каком-либо произведении или хорошее, или плохое. Скажем, в Византийских учебных заведениях, так называемых университетах, изучались античное искусство, философия. Образование тогда было, конечно, совсем другое, более архаичное. Византийцы учились брать из древних наук и искусств метод: заимствовали философский метод и применяли его в богословии, брали законы передачи красоты и использовали их в иконописи, музыке, пении и так далее. Но бывали и промахи. Уже в поздний период жил некий богослов Трифон, типичный представитель эпохи возрождения, любивший, как, впрочем, и все культурные византийцы, античность. И вот после его смерти обнаружилось какое-то его произведение, где говорилось, что надо вернуться к язычеству, за которым - будущее, а что христианство, мол, отживает свой век. Так что возможно и такое, и конечно, это недопустимо. Поэтому со светским искусством нужно обращаться очень осторожно: оно человека воспитывает, учит прекрасному, но может и увлечь.
Вопрос. А почему иногда музыка приятна для слуха, а иногда нет, это связано с каким-то ее соответствием моим собственным страстям?
Ответ. Действует очень много факторов. Церковь, хотя и в несколько искаженном виде, сохранила древнюю византийскую культуру, а в миру мы живем в рамках западноевропейской культуры. Если какая-либо певчая берет очень высокую ноту, то она действует так, исходя из западноевропейской культуры, а по-византийски она петь не хочет, ведь византийцы говорили, что в церкви нельзя допускать бесчинных воплей.
Когда человек живет в определенном обществе, культура этого общества кажется ему естественной. В Индии, например, своя музыка, для индуса классическая европейская симфония будет звучать как некая "какофония"; нам же кажется нелепой и некрасивой музыка индийская, мусульманская или, скажем, китайская. Сейчас, конечно, существует культ западной культуры, а в древности самым культурным народом мира считались византийцы, все старались им подражать. Существуют и личные предпочтения. Если апостол Павел говорит, что люди будут избирать таких духовных наставников, которые льстили бы слуху, то тем паче, стремясь получить удовольствие, мы будем избирать в искусстве того, кто нам приятен, а это значит - удовлетворяет наши страсти. Соответственно, какие у человека страсти, такие композиторы ему больше и нравятся.
Внутри самой западноевропейской культуры тоже есть разные течения и разные эпохи. Старинная музыка, например, более простая, строгая, чистая. Со временем музыкальные произведения становятся все более страстными, а современная, так называемая "серьезная" музыка, вообще чуть ли не разрывает человека на части. Слушаешь Кшиштофа Пендерецкого и не знаешь, сколько у тебя ушей! При этом я уж не говорю о вульгарном, но очень влиятельном уровне культуры - современной рок-музыке, а ведь большинство людей воспринимает "биение по ушам" барабанами и электрогитарами как удовольствие!
Люди, которым близки классические музыкальные произведения, выражающие разнообразные страсти, называют свою страстность духовностью. Они говорят: "Я живу духовной жизнью, посещаю концерты, выставки", - а на самом деле просто культивируют страсти, услаждаются ими.
Вот и смотрите: мы "вырвались" из этой культуры, пришли в Церковь, в монастырь со всеми своими страстями, со всеми привычками. Можно назвать наилучшим вариантом, если кто-то в своей мирской жизни слушал классическую музыку, а не рок, но многие привыкли именно к вульгарной, низкой эстрадной культуре, чувственной в самом плохом смысле слова, грубой, страстной, даже скотской, вплоть до самых откровенных низменных проявлений. У нас, во-первых, другие привычки, во-вторых - совсем иные представления о том, что красиво и что некрасиво, в-третьих, действует страстность. И поэтому византийское пение в монастыре нами часто не воспринимается, оно нам неинтересно. Это относится не только к пению, но и вообще ко всей церковной культуре: Церковь стремится нас перевоспитать, а багаж страстности, всех наших привычек тянет нас назад, мы противимся иногда даже невольно. Если же в человеке начинает преобладать духовное начало, то, естественно, светская культура становится ему безразличной, неинтересной, он услаждается, "упивается" искусством церковным, которое просвещает его душу. Конечно, многое зависит и от мастерства исполнителя: если кто-то хорошо поет оперную арию, то можно услаждаться ее красотой, а если кто-то плохо поет знаменным распевом, то виноват не стиль исполнения, а плохой певец, который компрометирует прекрасное церковное искусство.
Вопрос. Если человек терпит скорби за свои страсти, то получит ли он мзду? Можно ли назвать мздой его исправление?
Ответ. Да, скорее всего мздой тогда будет исправление. Ведь в девятой заповеди блаженств Спаситель говорит не о скорбях за страсти, а о терпении скорбей ради Него. Если же мы терпим скорби за страсти, то получаем наказание заслуженно, то есть они являются естественным следствием наших страстей.
Вопрос. Евангельский эпизод про юношу, вопросившего Господа о том, исполнения каких заповедей ему еще не хватает, Вы истолковываете так, будто он действительно достиг высот, о которых говорит. Однако иногда в проповедях можно услышать, что, наоборот, юноша задавал этот вопрос из лукавства, имея мотив, подобный мотиву книжников и фарисеев. Почему так изъясняют это место? Ведь люди таким образом и будут понимать этот момент Священного Писания.
Ответ. Если бы юноша говорил из лукавства, то не сказано было бы в Евангелии от Марка, что Господь, воззрев на него, возлюбил его (Мк.10:21). За что любить лукавого человека? Кроме того, Спаситель обличил его не в нарушении заповедей, а в том, что он привязан к богатству. Да и в чем состоит лукавство юноши? В Евангелии говорится, что этот юноша был князем, и вот он подбегает к Господу, падает на колени и вопрошает: "Учитель благий, что мне сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?" Если бы он был таким лукавым, то зачем было бы ему падать на колени - это уже чрезмерно. Кроме того, Господь его именно возлюбил, и поэтому я не согласен с таким толкованием.
Вопрос. Исполнить все заповеди для нас почти невозможно, но ведь это еще не значит, что мы не получим блаженства, Царствия Божьего? Старица мне говорила, что был один нерадивый монах, который перед смертью сказал братии, что никогда никого не осудил. За одно это Господь его помиловал: монаху явились два ангела, которые показали ему хартии с его грехами, но когда он сказал, что никого не осудил, ангелы порвали все эти записи. Неужели Господь и нас так не может помиловать? Или так думать нельзя, это гордость?
Ответ. Ловко ты придумала, а ты попробуй никого не осудить! Человек, который никого не осуждает, достиг очень высокого духовного преуспеяния. Старица привела этот пример не в том смысле, что нужно быть нерадивым, а в том, что одна добродетель неосуждения столь велика, что спасает человека. Наверное, ты всех осуждаешь, вот тебе и рассказали этот случай, а не для того, чтобы ты впала в нерадение и "таким образом" спаслась.
Не надо себя успокаивать примерами нерадивых монахов, это глупость! Пока есть время, пока вы еще молодые, старайтесь подвизаться изо всех сил, а не успокаивайте себя тем, что, мол, "нам это невозможно", поэтому ничего делать не будем, а будем как те нерадивые монахи... Кто мешает вам быть монахами ревностными? Никто, вы препятствуете себе сами. Если человек не хочет исполнять заповеди, не хочет, допустим, бороться с гневом, как бы думая так: "Умру, разорву всех на части - а смиряться не буду", - так кто в этом виноват?
Да и знаете ли вы, что имелось в виду под нерадивым монахом? Может быть, этот монах сравнительно много ел и спал - уже это в древности считалось нерадением. Если нас сравнивать с древними подвижниками, то мы все - "нерадивые монахи": не можем ни подвизаться, ни поститься, ни уединяться так, как они, не имеем такого послушания, какое проявляли они... Был такой случай: к Антонию Великому пришли некоторые монахи, он стал их назидать, а они ему ответили, что поступать так, как он советует, они не могут. "Тогда сделайте вот это". - "Это мы тоже не можем исполнить". После этих слов Антоний говорит ученику: "Свари им каши - они немощные". Вы знаете, что у Египетских монахов вареная пища считалась верхом невоздержания, чем-то недопустимым. Что он мог еще сказать таким людям?
Зачем брать в пример нерадивость. Это с нас, нынешних монахов, любой может взять такой пример, потому что нерадивее нас нет. У нас самый ревностный подобен самому нерадивому древних времен. Если ты будешь стараться и изо всех сил, то, может быть, хоть что-нибудь исполнишь, научишься хотя бы не осуждать, а иначе вообще ничего у тебя не получится.
Вопрос. Батюшка, я пришла в монастырь, ища спасения, а теперь вы сказали, что я еще должна искать награды - любви. Что мне делать, чтобы получить эту награду? Я не поняла, запуталась.
Ответ. Противоречия в этом нет. Я думаю, что нужно искать спасения души, но ведь оно как раз и состоит в любви. Не может спасающийся не испытывать любви хотя бы до некоторой степени. Если Бог есть любовь (1Ин.4:8), то разве может случиться так, чтобы человек, которого Господь милует, спасает, при этом не испытывал никакой любви? Как можно спастись, не исполняя заповедь о любви к Богу и ближнему? Пусть даже мы часто нарушаем эту возвышенную заповедь, исполняем ее не до конца, но само стремление к этой добродетели и является покаянием. Покаяние - это не просто сожаление о своих грехах, но это - изменение в сторону совершенства. Спасительно уже то, если мы стремимся к полноте любви, к совершенству, хотя бы и не достигая этого. Если же сразу ставить себе весьма скромные задачи: не убить, не украсть - и этим ограничиваться, тогда и в самом начале подвига можно потерять ревность. Если движение сразу прекратилось, инерции нет, то что вы будете делать с годами? Не на нерадивых монахов следует равняться, а, наоборот, стремиться к мзде, зажигать в себе ревность, зная, что за наши даже самые маленькие труды мы обязательно получим хотя бы небольшую награду. Если примем одного из малых сих, подадим хотя бы чашу холодной воды, это не останется без награды. Конечно, хорошо бы получить на небесах мзду многую, но если мы не будем к ней стремиться, то не получим вообще никакой. Поэтому и нужно возгревать в себе ревность, для того я все это о награде и сказал. А не к тому, чтобы вы решили, мол, это слишком высокие требования и поэтому лучше вообще ничего не делать, а, подобно тому нерадивому монаху, лишь никого не осуждать и все.
Про нерадивого монаха я могу рассказать противоположный случай. Один мирянин уговаривал свою мать, чтобы она отпустила его подвизаться в обитель. Та согласилась с трудом, потому что это был ее единственный сын. Он ушел в монастырь, но впал в нерадение. Прошло какое-то время, он заболел и пришел в исступление: ему показалось, что он умер, стоит на Страшном Суде среди осужденных и видит там свою мать, которая ему говорит: "Сын мой, ты ведь ушел в монастырь, как же ты оказался здесь?" Когда он пришел в себя, на него напал страшный стыд, и он стал каяться.
Хорошо бы, чтобы так не случилось с вами, и, уйдя из мира, вы не оказались хуже мирян, а это может произойти, если вы не захотите бороться с собой, не будете иметь ревности. Вот это будет ужасно.
Вопрос. Афанасий Великий выделяет пять душевных страстей: гнев, страх, зависть, печаль и попечительность. Почему не упоминается гордость? Или она является следствием какой-то страсти?
Ответ. Разделение страстей в аскетической литературе достаточно условно, хотя для нас и привычно. Нельзя сказать, что страстей восемь или пять. Некоторые святые отцы говорят, что их три: славолюбие, сластолюбие и сребролюбие. Иные утверждают, что две: славолюбие и сластолюбие, - от которых происходят все прочие. Другие отцы все страсти возводят к самолюбию. В некоторых книгах говорится о тьмочисленных, иначе говоря, бесчисленных страстях. Святые отцы употребляли систематизацию лишь для удобства. Например, преподобный Иоанн Лествичник, рассуждая о гордости в своей книге "Лествица", говорит, что некоторые святые отцы страсти гордости и тщеславия различают, а он больше согласен с мнением Григория Богослова, который считает их за одну страсть. Но далее он со смирением предлагает все же говорить о них как об отдельных страстях, чтобы безумно не нарушить порядка премудрых. Таким образом, даже Иоанн Лествичник, которого можно назвать классиком аскетической литературы, и тот считает, что деление страстей условно.
Вопрос. Старец Паисий Афонский говорит, что нужно всегда и на все случаи иметь хороший помысел. Как это можно исполнить на деле, ведь приходится искать "хорошие помыслы" на самые различные ситуации?
Ответ. Придумывать помыслы не нужно. Хорошие помыслы - это помыслы о Евангельских заповедях, вот о чем всегда нужно помнить и чему нужно следовать. То есть греховным помыслам следует противопоставлять евангельские заповеди или святоотеческие изречения. Преподобный Паисий говорит об этом согласно с древними отцами, например с Исааком Сириным или, из русских подвижников, с Нилом Сорским. Да и святитель Игнатий указывает на это как на один из способов борьбы со страстями. Хотя подходит он только в том случае, если у нас не слишком тяжелая брань.
Вопрос. В одних святоотеческих повествованиях говорится, что иночество последних времен будет слабым, в других - что за скорби оно будет выше иночества первых веков. Где истина?
Ответ. Как мы станем себя вести, таким оно и будет. Если мы начнем оправдывать себя примерами нерадивых монахов, выдумывать еще что-нибудь, упорно не станем бороться со своими страстями, тогда оно будет слабым. Хотя, если все-таки мы вытерпим до конца, то тоже не лишимся своей награды. если же, вне зависимости от обстоятельств - много ли кто лет прожил, мало ли, много успел нагрешить или мало, - мы будем иметь усердие к монашеской жизни (а я и хочу от вас именно этого, желаю, чтобы у вас оно было), то в виде исключения можем оказаться не среди слабых, а среди ревностных.
В основном иночество, наверное, сейчас слабое, но зачем нам на всех равняться? Давайте станем исключением из общего правила, никто не может этому помешать, ведь человек свободен. Блаженный Нифонт говорит, что в последние времена подвижники пойдут путем делания, растворенного смирением, удобно скроют свои дарования и в Царстве Небесном окажутся выше отцов, прославившихся чудесами. Под деланием святые отцы имеют в виду умное делание, Иисусову молитву. Давайте и мы пойдем по этому пути. Таких условий для подвижнической жизни, какие были в древности, у нас нет: поститься, как святые отцы, мы не в силах, даже такого послушания, какое было у них, оказывать мы не можем, потому что сейчас нет подобных старцев. Уединения у нас также нет: по сравнению с мирскими людьми мы, конечно, живем сравнительно уединенно, но все равно в суете - общаемся с мирянами, выезжаем из обители - и, к сожалению, от этого никуда не денешься. Но если все же мы пойдем путем делания, растворенного смирением (а не гордостью, как у некоторых), то сможем приобрести великие дарования. Не в том смысле, что будем творить чудеса, а в том, что сможем стяжать такую же благодать, какая была у древних подвижников. Святые отцы говорят, что в последние времена чудес не будет, потому что не будет и такой веры, какая была раньше. Но ведь никто не может отнять у человека благодать, близость к Богу, возможность исполнять добродетели, а это и является самым главным, великим и одновременно необходимым и спасительным чудом.
Хочу прочитать вам один евангельский отрывок, повествующий о смирении, может, кто-нибудь отнесет его к себе: Прежде же праздника Пасхи, ведый Иисус, яко прииде Ему час, да прейдет от мира сего ко Отцу, возлюбль Своя сущыя в мире, до конца возлюби их. И вечери бывшей, дьяволу уже вложившу в сердце Иуде Симонову Искариотскому, да Его предаст, ведый Иисус, яко вся даде Ему Отец в руце, и яко от Бога изыде и к Богу грядет, восстав от вечери, и положи ризы, и прием лентион препоясася. потом же влия воду во умывальницу, и начат умывати ноги учеником, и отирати лентием, имже бе препоясан. Прииде же к Симону Петру, и глагола Ему той: "Господи, Ты ли мои умыеши нози?" Отвеща Иисус и рече ему: "Еже Аз творю, ты не веси ныне, уразумееши же по сих". Глагола Ему Петр: "не умыеши ногу моею во веки". Отвеща ему Иисус: "Аще не умыю тебе, не имаши части со Мною". Глагола Ему Симон Петр: "Господи, не нози мои токмо, но и руце и главу". Глагола ему Иисус: "Измовенный не требует, токмо нозе умыти, есть бо весь чист. И вы чисти есте, но не вси". Ведяше бо предающаго Его, сего ради рече, яко не вси чисти есте. Егда же умы ноги их, прият ризы Своя, возлег паки, рече им: "Весте ли, что сотворих вам? Вы глашаете Мя Учителя и Господа, и добре глаголете: есмь бо. Аще бо Аз умых ваши нозе, Господь и Учитель, и вы должни есте друг другу умывати нозе. Образ бо дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите. Аминь аминь глаголю вам: несть раб болий Господа Своего, ни посланник болий пославшего его. Аще сия весте, блаженни есте, аще творите я" (Ин.13:1-17).
Господь приглашает нас подражать Ему именно в смирении, притом в смирении крайнем. Что касается самого обряда омовения ног, то подобный обычай существовал в некоторых Палестинских обителях. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин пишет, что братия делилась на череды: одну неделю одни исполняли необходимые послушания, а другие в это время молилась, следующую неделю - другие. Уставом было предусмотрено, что, когда они менялись, то для смирения умывали при этом друг другу ноги.
Вопрос. На одной из бесед Вы упомянули о том, что во время молитвы на четочном правиле можно держаться помысла о смерти или какой-нибудь иной мысли, помогающей смириться. Но святитель Игнатий и другие отцы говорят, что нужно прогонять все помыслы: греховные, суетные, даже благие. Пожалуйста, поясните, что Вы имели в виду?
Ответ. Нужно прогонять помыслы, отвлекающие от молитвы, которые добры только по видимости. Если же они не препятствуют, а наоборот, способствуют вниманию, например осознание своей немощи, недостоинства, то их скорее можно назвать чувствами, а не помыслами. Так же можно сказать и о памяти смертной: не нужно представлять, как тебя будут обмывать, одевать, хоронить, как родные будут над тобой стоять и плакать и так далее. Память смертная - это ощущение, предчувствие смерти. То, что я говорил, не противоречит святоотеческим писаниям. В книге святителя Игнатия "Приношение современному монашеству" приведено изречение Марка Подвижника о том, что если мы в молитве рассеемся, то вполне уместно привести себе на память мысли, которые бы нас смирили и таким образом помогли сосредоточиться. О том, что при молитве необходима смертная память, говорит преподобный Иоанн Лествичник. Я люблю это изречение из "Лествицы" и часто его цитирую: "Одни прославляют больше память смертную, другие молитву Иисусову, я же славлю два естества в одном лице" [1]. Так что помысел помыслу рознь. Что в одно время неуместно, то очень полезно в другое время, и наоборот, смотря по тому, в каком состоянии находится человек.
Вопрос. Верно ли мнение, что нельзя не исполнять совет духовника? Получается, что если сил исполнить то, что посоветуют, нет, то лучше и не спрашивать, а поступать самостоятельно?
Ответ. Смотря, какой у вас духовник. Если это старец Николай (Гурьянов), то неисполнение его совета можно расценить как противление Богу. Обыкновенный же священник, имеющий какой-то здравый смысл, конечно, может и ошибаться, но если спрашиваешь с верой, то и через простого духовника Господь открывает Свою волю. Пренебрегать этим грешно. Нужно делать не такой вывод, что "лучше не спрашивать", а такой, что нужно спрошенное исполнять.
Вопрос. В нашем мире, наверное, опасно быть совершенным? Кроме того, этим ведь можно и страсти других людей поощрять. Да и как быть совершенным, скажем, живя в коммунальной квартире?
Ответ. Совершенство опасно, а несовершенство приносит большую пользу, - так что ли? Глупости. Если люди, живущие в коммунальной квартире, неправославные, это не значит, что они пропащие! Когда человек терпит скорби и обиды, он тем самым исполняет заповеди. А как же слова Христовы: И кто не несет креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником (Лк.14:27)? Ты же хочешь, чтобы и заповеди соблюдались и при этом чтобы еще жилось хорошо; то есть у тебя получается так, что за Христом следовать, конечно, необходимо, но крест нести не нужно, потому что "съедят". Спаситель говорит, что совершенным быть нужно, а у тебя выходит, что нет. То есть, получается, Евангелие в миру исполнять невозможно? Вспомните новомучеников, которые сидели в лагерях, - ведь это пострашнее коммунальной квартиры, - вокруг одни уголовники. В книге "Отец Арсений" рассказывается, как верующие люди были вынуждены находиться среди матерщинников, убийц, развратников, жить подобно рабам, хуже, чем животные. Но ведь жили, спасались, достигали совершенства. Почитайте также жизнеописание отца Иоанна (Журавского), который в лагере написал стихотворение о своих возвышенных духовных состояниях. А апостолы - разве они не в миру жили?
Вопрос. Но ведь они имели великую благодать.
Ответ. Вот и ты стяжи благодать. Пусть лучше произойдет то, что тебя распилят на части, но при этом ты стяжешь благодать, чем то, что ты сохранишь свое благополучие, но при этом останешься благодати лишенной. Ведь без воли Божией и волоса с твоей головы не упадет, то есть даже малейшая скорбь происходит с нами по воле Божией, и в коммунальной квартире также. У тебя же получается, что заповеди можно исполнять лишь на арене цирка, а не в коммунальной квартире, где все "мелко" и "низко".
Вопрос. Что делать, если я чувствую любовь к людям, или к конкретному лицу, только во время молитвы, а на деле злопамятна и на этого человека ропщу?
Ответ. Нельзя молитву противопоставлять "делу". Во время, например, молитвенного правила тебя благодать посещает, но потом, когда ты приступаешь к обычным делам, из-за невнимания к себе, к молитве, благодать теряется. Естественно, когда нет благодати, начинают оживать страсти. Если же состояние, приобретенное в молитве, сохранять и распространять на все наши поступки, тогда злопамятства не будет.
Чувства, возникающие при молитве, искренни, их нельзя назвать лицемерием - зачем человеку лицемерить наедине с собой. А вот когда кто-либо говорит, что любит ближнего и готов ради него на все, но ведет себя при этом не по-христиански, тогда, в самом деле, его можно заподозрить в лицемерии и лукавстве. Если при молитве человек замечает в себе чувства умиления, сострадания, любви к ближнему, а потом, оставляя молитву, эти ощущения теряет, то это говорит о том, что в нем появляется только "заря", отблески любви и надо стараться эти ощущения развивать и удерживать.
Вопрос. Если внешне смиряешься, а внутри чувствуешь гнев и обиду, является ли это нарушением заповеди?
Ответ. Если скрываешь свои чувства оттого, что боишься каких-то последствий, тогда ты лицемеришь. А если ты терпишь, искренне стараешься побороть помыслы, удержаться хотя бы внешне - это хорошо, тут нет ничего предосудительного. Есть даже такие слова в Псалтири: Смятохся и не глаголах (Пс.76:5). Это истолковывают так, что человек прогневался, но удержался от гневного ответа.
Вопрос. Может ли человек любить ближнего больше, чем самого себя?
Ответ. На этот вопрос есть ответ в Евангелии. Сам Господь Иисус Христос на Тайной вечери сказал Своим ученикам: "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга" (Ин.13:34). "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13). Это как раз та заповедь, о которой сейчас спросили, - о том, чтобы любить ближнего больше, чем самого себя. Спаситель сказал: "Заповедь новую даю вам" - новую! А мы еще и Ветхозаветного заповедания не можем исполнить: Люби ближнего твоего, как самого себя (Лев.19:18). Новая же заповедь требует, чтобы человек и душу свою за ближнего отдал, то есть возлюбил его даже больше самого себя. Конечно, это очень возвышенная мера, но с другой стороны, и Сам Спаситель, и святые отцы истолковывают даже ветхозаветную заповедь о любви к ближнему более широко, и она приобретает уже другой смысл. Законники же, как, например, тот человек, который спрашивал у Спасителя: "А кто мой ближний?" (Лк.10:29), пытались изъяснять ее узко. Сам Господь Иисус Христос сказал так: "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить" (Мф.5:17). По-славянски глагол "исполнить" имеет два смысла: первый - "что-либо осуществить", а второй - "что-либо восполнить". Я думаю, в контексте Нагорной проповеди второе значение уместнее: действительно, Спаситель, сказав, что нельзя не только убивать ближнего, но и гневаться на него, нельзя не только прелюбодействовать, но и смотреть с вожделением (см. Мф.5:21-22,27-28), именно восполнил закон, данный Моисеем, не нарушил его, а сделал еще более строгим.
Нужно ли стремиться к такой любви? Безусловно, да. Но делать это надо очень и очень благоразумно и осторожно: не следует что-то особенное о себе мнить, потому что на деле оказывается, что мы раздражительны, обидчивы, любим других осуждать и вообще к тем, кто нас окружает, испытываем неприязнь во всех возможных видах. Нужно знать свою меру, ведь любить ближнего, как самого себя, - это мера слишком для нас высокая, такого состояния достигали очень немногие.
Преподобный Иоанн Лествичник рассказывает об одном подвижнике, который утверждал, что когда-нибудь он будет царствовать. Образованные люди говорили этому человеку, что из его местности никто никогда царем не был. Он же им отвечал: "Нет, дети мои, я буду царствовать". Через какое-то время случилось так, что варвары-кочевники захватили в плен двух монахов, одного из которых под честное слово отпустили для того, чтобы он нашел деньги для выкупа. Но тот не смог собрать нужной суммы и возвратился ни с чем (вместо 16 у него было только 8 золотых монет). Тогда преподобный Лев (так, кажется, звали подвижника, который говорил, что будет царем) взял эти 8 золотых и, придя к кочевникам, уговорил их, чтобы они отпустили монахов, пообещав, что за недостающую сумму будет работать на них сам. Варвары согласились. Когда же спустя годы он изнемог и стал им не нужен, его казнили. Тогда-то люди и поняли, что означали его слова о царствовании: как мученик он будет царствовать со Христом. Действительно, этот человек любил ближнего больше, чем самого себя, но это - чрезвычайно высокая мера любви и потому я думаю, к ней нужно подходить с большой осторожностью. Если мы возлюбим ближнего хотя бы и вполовину того, как мы любим себя, для нас и это будет много.
Вопрос. Если человек действительно считает всех людей лучше его самого, а себя - самым грешным, может ли у него появиться зависть?
Ответ. Думаю, что нет. Как можно кому-то завидовать, если ты сам хуже всех? Ведь и в случае, когда кто-то лучше тебя в нравственном отношении, и тогда, когда кто-то обладает большими земными достоинствами или способностями, - чему ты будешь завидовать, если они лучше тебя и достойны того, что у них есть? Тот, кто испытывает зависть, на самом деле не считает искренне, в своем сердце, всех людей лучше себя.
Вопрос. Архимандрит Софроний (Сахаров) пишет: "Переноситься умом при всяком страдании нашем в мировые измерения уподобит нас Христу. В переживаемых мною внутренних конфликтах я спонтанно переносился в мир людской, из-за этого пришло ко мне сострадание всему человечеству, из этого опыта родилось понимание, что всем нам нужно пережить выпадающее на нас испытание не только в узких рамках нашей индивидуальности. Непременно исходить духом из телесной ограниченности на мировые просторы…" Можно ли нам исполнить это на деле: воспринимать грех как свой личный, а потом переноситься умом и переживать его как грех всего человечества?
Ответ. Думаю, что это удел людей уже достигших высокого преуспеяния, я не говорю - бесстрастия. И не нужно нам, таким молодым, юным - если не по возрасту, то по опыту, слишком уж увлекаться столь возвышенными рассуждениями, потому что это может отвлечь нас от подвига, от борьбы за свою собственную душу, за собственную внутреннюю чистоту, за внимание к молитве. Поэтому к подобным писаниям нужно относиться с большой осторожностью. Я не считаю, что то, о чем говорит архимандрит Софроний (Сахаров) должен пережить каждый, я с этим не согласен. Одному удается достичь такого состояния, что он сопереживает, сострадает всему человечеству, другой молится о себе, но имеет какие-то другие дарования, например чудотворения или рассуждения (которое иногда не менее важно и нужно, чем чудотворение). В любом случае всем здесь присутствующим, наверное, рановато думать о такой любви. Должно быть преуспеяние в нравственном отношении, а не просто так в тебе вдруг появится любовь ко всему человечеству, хотя ты по-прежнему грешишь. Любовь ко всему человечеству так и пылает в сердце, но в то же время к соседкам по келии - столько ненависти, если кто-то храпит или форточку открыл.
3 сентября 2001 г.
Примечания
Игумен Авраам (Рейдман)
1. См. "Лествица" степень 28 п.46
Благая часть. Беседы с монашествующими. - Новотихвинский женский монастырь
|
Copyright © 2001-2007, Pagez, webmaster(a)pagez.ru |